В.З.Демьянков

Функционализм в зарубежной лингвистике конца 20 века

http://www.infolex.ru

Продолжение

4. «Функциональное» и «формальное» объяснения

Покоится ли языковая способность человека на каких-то не до конца выясненных когнитивных способностях – или же человек – всего лишь специализированная функция духа? На этот вопрос по-разному отвечают представители двух теоретических лагерей в лингвистике [320, с.1].

Формалисты образуют один лагерь, считая синтаксис независимым модулем духа и исследуя именно такой автономный способ функционирования языка. Отношение с когнитивными категориями у синтаксиса тогда считается опосредованным. Формалистское направление реализовано, в частности, в концепции универсальной грамматики, в которой принят тезис о врожденной (в основных чертах) организации грамматики и о когнитивных структурах, привязанных к конкретным проблемам, решаемым с помощью такой грамматики в реальной жизни. Так [178, с.54-55], «формальный» подход Хомского состоит в вычленении конкретных единиц грамматики (например, морфем), при предположении, что более крупные единицы – такие, как предложения – порождаются одинаковым образом в результате автоматической работы серии правил. В более широком плане не обязательно формализм привязывать к конкретному типу формального аппарата для описания языка: в основе формалистского подхода лежит именно специфическая эвристическая установка, задающая тон в эстетической оценке своих и чужих теорий языка.

А функционалисты исходят из функции языка как средства общения и рассматривают грамматику как прежде всего инструмент эффективной организации информации. Структура этого инструмента предопределяется именно функцией («form follows function»). Различные синтаксические категории в такой функциональной теории грамматики – не независимые величины, а непосредственные отражения когнитивных категорий.

Первоначально предполагалось, что такая процедура анализа очень проста: от понятия – через функцию – к языковым реализациям: так полагал О.Есперсен в 1929 г. [13, с.399]. Этот взгляд развивался при переходе от структурно-формальной перспективы к функционализму, а именно [77, с.25], от чисто синтактического подхода хомскианского типа (говорить – значит строить или идентифицировать предложения в соответствии с правилами языка) – к исследованию семантических аспектов (говорить – значит использовать язык в применении к контексту, к собеседнику и в рамках целей общения).

Однако следует быть настороже: используя только функциональные соображения, игнорируя структурные, мы рискуем запутаться в хитросплетении функций, которые обладают на самом деле разной степенью существенности [142, с.34]. В результате разделения труда [227, с.5] грамматическое объяснение должно быть формальным, а прагматическое – функциональным, см. также [226, с.418]. Эти взгляды просто взаимодополнительны [32, с.106].

При этом [142, с.38] вряд ли верно считать (хотя именно таково мнения очень многих современных лингвистов), что понятийно-функциональная база языка и общения универсальна, то есть, что имеется ограниченный инвентарь функциональных областей, кодируемых синтаксисом и позволяющих проводить сравнение языков. Довод против этого состоит в том, что одна и та же функциональная область зачастую кодируется в разных языках с помощью просто разных ТИПОВ структур. Именно из этого наблюдения и исходит понятийно-функциональная (notional-functional) концепция синтаксической типологии. Набор самих семантических понятий, лежащих в основе синтаксиса, должен выявляться на основе каждого отдельно взятого языка и не обязательно универсален.

Формальный анализ связан не с теми же уровнями классификации, что и функциональный [182, с.1]: формальное описание оперирует в терминах классов слов, таких как имя, глагол, прилагательное, а также разных морфологических признаков каждого класса. А функциональное описание классифицирует эти формальные элементы в терминах функций, ими выполняемых, таких как подлежащее, дополнение и обстоятельство предложения. Только семантическое описание связывает эти два уровня, анализируя различные значения, репрезентируемые с помощью этих формальных и функциональных категорий. (Ср. противоположный, радикально-формалистический взгляд [317, с.30-31]: членение языка на уровни и соотнесенность составляющих предложения предопределяет функция.)

Отсюда вытекает подход к грамматической типологии как к установлении бытующих функций конкретных языков и исчислении для каждой функции основных структурных средств, с помощью которых различные языки кодируют – или выполняют – эту функцию [143, с.7]. Причем [307, с.442] речевое выражение не зависит прямо от формальных категорий языка при реализации функциональных категорий. Ведь функциональные категории обычно комбинируют ся самыми разнообразными способами: например, в праиндоевропейском языке лицо только редко выражается в отрыве от числа, и наоборот. А кроме того, выражение функциональных категорий бывает часто с формальной точки зрения непоследовательным. Так, скажем, простое настоящее время в английском – формальная категория, скорее вуалирующая, чем непосредственно реализующая категории глагола.

В такой или сходной структурно-функциональной теории, компромиссной между чисто структурным (формальным) и функциональным описанием [331, с.2], в частности, предполагается, что синтаксис не является автономным модулем грамматической системы, а зависит от работы семантического и прагматического компонентов.

Всегда есть случаи, когда именно функциональная перспектива наиболее наглядна в анализе конкретного синтаксического явления [216, c.1]. Вообще говоря, конфликта между функциональным и «формальным» синтаксисом (например, генеративной концепцией) не должно быть. На практике же такие конфликты не редки. «Чистые» синтаксисты склонны либо синтаксически объяснять то, что естественнее объяснить как результат действия прагматических или семантических факторов, – либо же игнорировать внесинтаксические явления, даже не пытаясь выявить несинтаксические факторы [216, c.2].

Назад | Начало

книги | Дальше