В.З. Демьянков

Новые тенденции в американской лингвистике 1970-80-х гг.ћ

I. Генеративные модели 1970-1980-х годов

1. Стандартная генеративная модель

3. «Реалистическая» грамматика Дж. Брезнан

4. «Обобщенная грамматика НС» (Generalized Phrase Structure Grammar – «GPSG»)

II. Формальные модели негенеративного типа

III. Неформальные модели общения

IV. Неформальные теории языковой репрезентации

1. Тагмемная теория К. Л. Пайка

4. Грамматика ролей и референции (У. Фоли, Р. Ван-Валин и др.)

Рассмотрение современных лингвистических теорий не является самоцелью: с его помощью могут быть выявлены актуальные процессы, обращенные не в прошлое, а в настоящее и будущее, что позволит четче осознать перспективы дальнейшего углубления лингвистической теории. Актуальность такой постановки проблемы продиктована самим ходом развития науки.

Сформулируем сначала наши исходные положения.

1. В каждый обозримый период времени могут быть выявлены господствующие взгляды на язык, выделены определенные «парадигмы», противоборствующие или, наоборот, поддерживающие друг друга. Понятие «парадигма», вслед за Ю.С. Степановым [1], можно связать со стилем мышления в науке и искусстве: парадигма определяет этап общей научной и художественной деятельности людей в конкретную эпоху, в конкретном обществе, в конкретном ареале.

2. В смене парадигм имеется определенная закономерность, «вызываемая прежде всего практическими потребностями изменяющейся исторической действительности. Если при этом иногда возникает чрезмерная односторонность в трактовке реальных фактов языка, то с течением времени неизбежно наблюдается известное выравнивание и новый, более высокий виток в развитии данной науки» [2]. Иначе говоря, закономерности смены парадигм можно связать с компенсаторным механизмом, преодолевающим одностороннее отношение к концепции. В частности, забегая вперед, можем сказать, что развитие американской лингвистики за последние 10 лет характеризовалось отходом от концепции «правил грамматики» как всеобъясняющего понятия: на смену «системе правил» постепенно пришел взгляд на язык как на систему принципов (т. е. не предписаний, а констатации) [З].

3. На любом этапе, особенно в современном языкознании, можно найти «активно работающих представителей самых различных методических школ и направлений, возникновение которых относится к самым различным хронологическим периодам последнего столетия» [4]. Иначе говоря, конкретная реориентация в науке – выдвижение новой парадигмы – не происходит одномоментно как замена одного господствующего взгляда другим [5]. В частности, сосуществуют две перспективы описания языка, в американской лингвистике последних лет связываемые со свойствами системы и с ее реализацией в речи [6], [7]. Вот почему каждую новую концепцию языка трудно характеризовать как совершенно оригинальную, не имеющую прецедентов. Прогресс в лингвистике вряд ли можно рассматривать безотносительно к тому или иному этапу ее развития – вне определенной точки отсчета [8], [9].

4. Соотнесенность теории и эмпирических данных о языках неоднозначна: не обязательно наиболее разработанная теория (в американской

-225-

лингвистике рассматриваемого периода, во всяком случае) основана и на наиболее широком материале языков. В частности, генеративная теория прилагалась к описанию различных языков: в рамках ее описано большое количество самых разных языков. Однако обратная связь – влияние эмпирического материала на разработку теории – в 1970-е годы была гораздо меньшей. И не случайно. Аналогичная ситуация наблюдается в западной науке 1970-1980-х годов и за пределами языкознания [10]. Тем не менее, это не означает, что эмпирические данные на любом этапе развития науки о языке ни в коей мере не оказывают влияния на развитие теорий и что смена теорий объяснима и предсказуема чисто логическим путем.

Все названные принципы, на наш взгляд, справедливы по отношению к ситуации, сложившейся на сегодняшний день в американском теоретическом языкознании. А именно: здесь сосуществуют около 100 различных более или менее общих теорий языка; во всяком случае, число концепций, обладающих самоназванием, больше 100 и постоянно растет. Между некоторыми из них заключены неявные союзы: не соглашаясь по одним вопросам, члены этих союзов тем не менее не отрицают право на существование других теорий, входящих в союз. Генеративизм, занимавший в 1970-е годы ключевые позиции, в 1980-е годы перешел на позиции частной теории, в общих чертах известной многим лингвистам, но с положениями которой часто не соглашаются. Возрождается интерес к структуралистским теориям предгенеративной эпохи [11], а типологическое исследование все больше совмещается с построением формальной модели так, чтобы имело место двустороннее, а не одностороннее взаимодействие (впрочем, нет единодушия по вопросу о возможности этого взаимодействия: см. дискуссию между Дж. Хокинзом [12], считающим возможной такую обратную связь, и П. Купманом [13], сомневающимся в этом). Теории, разрабатываемые в последнее время в противовес генеративизму, как правило, руководствуются тем положением, что «непосредственной задачей речевой деятельности является не создание изолированного высказывания, а определенного речевого произведения – дискурса, текста и т.п.» [14]. Все это служит основой общетеоретических тенденций американской лингвистики последних лет.

Тенденция, которая, на наш взгляд, является определяющей для американской лингвистики рассматриваемого периода, заключается в следующем. Лингвисты отходят от представлений о языке как главным образом «порождающем механизме» и начинают рассматривать его как систему, обеспечивающую не только порождение высказываний, но и их понимание. Если в предшествующий период, говоря несколько огрубленно, господствовал близкий блумфильдовской традиции тезис: «Один человек говорит, другой понимает, – таков в принципе механизм языка», то теперь начинает осознаваться чрезмерная упрощенность такого понимания самих явлений «порождения» и «понимания». Лингвисты приходят к выводу, что говорящий тоже контролирует свое понимание и тем самым корректирует дальнейшее говорение («порождение») и что понимание слушателя есть не просто акт, обратный говорению («порождению», «синтезу»), а некоторый значительно более общий процесс анализа, включающий в себя и «порождение» и заставляющий пересмотреть это последнее понятие. «Понимание» в этой более общей роли получило название интерпретация (англ. interpretation, interpreting), а соответствующий подход – «интерпретирующий» (interpretive approach). Таким образом, основную тенденцию американской лингвистики этого периода мы определяем как противоборство «антиинтерпретирующего» и интерпретирующего подходов.

Однако эта в целом ясная тенденция на практике осложнялась различными моментами. С одной стороны, генеративизм предшествующего периода вовсе не оказался только в «лагере антиинтерпретирующего подхода», но и сам перестраивался под влиянием новых тенденций. С другой

-226-

стороны, интерпретирующий подход, которому, несомненно, принадлежало будущее, на первых порах проявил себя также в виде крайностей, которые мы условно назовем «сверхинтерпретирующим» подходом. Итак, приходится констатировать, что отмеченная новая тенденция первоначально складывалась как противоборство «антиинтерпретирующего» и «сверхинтерпретирующего» подходов.

1. «Антиинтерпретирующий» подход состоит в уточнении грамматики и привязанного к ней словаря таким образом, чтобы запретить прямое «порождение» семантически отклоняющихся предложений (предложений с «бытовыми травмами» типа Зеленые идеи яростно спят, отклоняющихся от обыденных представлений о том, какими могут быть объекты действительности). Для этого использовалось детальное каталогизирование (а точнее, его проект) сведений о «нормально-семантической» сочетаемости лексических единиц (английского языка). Этот путь натолкнулся на следующие трудности:

а) размытость границ материала для такого лексикографического описания (сочетаемость единиц может выходить за рамки элементарных словосочетаний),

б) неясность разграничительной линии между лексикографией и энциклопедией,

в) неясность степени детальности.

Например, следует ли в семантическом представлении предложений типа Родственники посетили нас вчера указывать количество, возраст, привычки этих родственников и соответственно считать, что названное предложение «неоднозначно» неограниченным образом? Антиинтерпретирующий подход предполагает, что все способы задания семантики предложения в рамках конкретного контекста предшествуют реализации предложения, т. е. исходная семантическая репрезентация каждого предложения гораздо более конкретна, чем поверхностная структура. Грамматика же тогда фактически ничем не отличается от исчисления всех возможных жизненных ситуаций.

2. «Сверхинтерпретирующий» подход – другая крайность, в которой грамматика представляется как описание всех возможных высказываний, воспринимаемых носителем данного языка, но не обязательно понятных ему или оцениваемых им однозначно. Однако среди прочего имеется такой интерпретирующий механизм, который приписывает выражениям различные виды интерпретации. Значение высказывания тогда не результат абстрактного порождения «семантической репрезентации», уместной или неуместной в конкретном контексте, а результат интерпретации конкретного выражения в конкретном контексте. Иначе говоря, значение – не то, что порождается само по себе, а только характеристика знака в его сиюминутности: значения не образуют «особого царства» и не могут быть даже отвлеченно помыслены отдельно от реального выражения – «экземпляра» знака. Множество видов интерпретации не ограничено и связано с задачами, решение которых доступно человеческому интеллекту. Иначе говоря, сверхинтерпретирующий подход сверхинтеллектуализирует понимание, но при этом «разгружает» грамматику. Это попытка удалить из описания языка все то, что, скорее всего, связано с «бытовыми знаниями» и не связано непосредственно с грамматическими конструкциями и лексическими единицами. В частности, удаляются из грамматики выводное знание, аксиомы реального мира, логические аксиомы и алгоритмы решения задач.

Взятые в своих крайностях, эти два подхода грозят либо свести к грамматике абсолютно все (рецидив «универсальной грамматики»), либо лишить грамматику полностью своего объекта (ведь и сам язык, и его элементы могут стать предметом интеллекта, а поэтому, – если быть последовательным «сверхинтерпретационистом», – должны быть удалены из грамматики).

Преодолеть эти крайности можно, приняв дополнительно к интерпретационной гипотезе следующее положение: как и все остальные виды знания, знание языка ни у конкретного его носителя, ни даже у коллектива

-227-

никогда не бывает полным; поэтому грамматика – не конечное хранилище всех языковых знаний. Используемая в качестве инструмента при продуцировании и интерпретации речи, грамматика может (на время или навсегда) вбирать в себя вспомогательные знания. Те виды знания, которые так и оседают в грамматике, становятся «индивидуальными языковыми знаниями»; те же, от которых можно отвлечься при интерпретации предложений с «бытовыми травмами», являются как бы «приходящими» (и уходящими из поля зрения интерпретатора, когда отпадает необходимость в них), а не языковыми. На вопрос о том, как соотнесены виды знания в рамках грамматики, различные концепции отвечают по-разному.

Перед тем как перейти к рассмотрению различных концепций, подчеркнем, что американская лингвистика 1970-1980-х годов полностью подчинена национальной американской традиции отношения к науке, сформировавшейся к 1950-м годам, и обладает стереотипами не только институционального поведения, но и теоретического мышления. В ней формулировки должны поддаваться немедленной проверке и формализации чуть ли не в виде алгоритмических процедур (все остальное часто отвергается как несущественное). Переход от неинтерпретирующей конструкции грамматики к интерпретационизму, внешне выглядевший (в конце 1960-х – начале 1970-х годов) как ожесточенный спор, подчинялся всем законам рекламы собственных взглядов в рамках этой же традиции.

С распространением интерпретирующего подхода к середине 1970-х годов все больший интерес у американских лингвистов стало вызывать состояние лингвистической теории за рубежом, особенно в Европе. И не случайно: этот подход, как и понятие «интерпретация», лежит в основе европейской филологической традиции. Более того, понятие «интерпретация», все больше проникающее в современные исследования языка и речи, позволяет как бы заново обрести общие точки соприкосновения двум филологическим дисциплинам – общему языкознанию и теоретическому литературоведению.

Попытаемся теперь вкратце охарактеризовать только наиболее крупные и популярные теории в американской лингвистике 1970-1980-х годов. Условно их можно разбить на четыре группы: формальные теории генеративного типа, формальные теории негенеративного типа, неформальные теории общения и неформальные теории языковой репрезентации.

I. Генеративные модели 1970-1980-х годов

1. Стандартная генеративная модель

В это время она претерпела значительные изменения. Модель «Аспектов» господствовала примерно до начала 1970-х годов; она ближе к антиинтерпретационизму, несмотря на наличие «правил семантической интерпретации».

Дальнейшая линия развития ее состояла во все большем приближении «глубинного» представления предложения к «поверхностной структуре». Так, сначала [15] был отменен взгляд на отглагольные имена действия (типа приход, получение) как на результат трансформаций: они были признаны исходными единицами словаря. Такое повышение роли лексикона стали называть лексикализмом, в противоположность архаическому – «трансформационалистскому» взгляду (при котором роль трансформаций гораздо больше). Одновременно был подчеркнут параллелизм «главных» частей речи (имя существительное, прилагательное, глагол, наречие), и это отражено в рамках «крышечной нотации» (X'-Theory) (обзор см. [16]). Затем в «теории следов» [17] выдвинуто предположение, что при трансформационном передвижении составляющей из одной позиции в предложении в другую на прежнем месте остается «след», сказывающийся на дальнейшей работе трансформаций, правил семантической интерпретации и фильтров (последние запрещают или разрешают в качестве допустимых те или иные конфигурации предложений). Более того, «следы»

-228-

обладают свойствами анафорических элементов. Поскольку же в дальнейшем развитии (в модели «связывания» [18]) анафору рассматривают не как результат трансформации замены (скажем, когда полная именная составляющая заменяется на местоимение), а как явление уже исходной структуры (правила семантической интерпретации устанавливают, может ли данный элемент быть рассмотрен как анафорический), появились все предпосылки для бестрансформационного объяснения не только анафоры, но и всевозможных перемещений и разрывов составляющих.

Наиболее поздним этапом развития генеративного аппарата является модель «управления и связывания» [19], вобравшая в себя все названные идеи. Эта модель в наибольшей степени отвечает духу «правил семантической интерпретации».

2. «Порождающая семантика»

Ее основные представители – Дж. Лакофф, Дж. Мак-Коли, П. Постал и др. Основной период ее развития – начало – середина 1970-х годов. Уже в 1980 г. само название этого направления стало казаться компрометирующим (по выражению одного из бывших ее представителей [20]). Это одно из наиболее типичных, причем воинствующих направлений антиинтерпретационизма. В нем приняты следующие положения (подборку аргументов против этих положений см. [21]):

1) синтаксические и логические репрезентации имеют одну и ту же формальную природу, а именно, выглядят как деревья НС с пометками категорий;

2) поверхностная структура выводится из логической в результате трансформационной деривации;

3) между лексическими единицами и семантическими предикатами имеется взаимнооднозначное соответствие; фрагмент дерева НС, представленный определенной конфигурацией таких семантических предикатов, может по ходу синтаксической деривации заменяться на целую лексическую единицу (например, «каузировать прийти» заменяется на привести); однако до того, как это произойдет, над логической структурой могут «проработать» чисто синтаксические операции типа «подъема предиката»;

4) среди трансформационных правил выделяются две разновидности:

а) локальные правила, которые соотносят две структуры, непосредственно следующие одна за другой в цепи синтаксических преобразований, и

б) «глобальные» правила, одобряющие или бракующие целые синтаксические деривации в зависимости от того, как соотнесены несмежные этапы деривации.

Как и «расширенная» стандартная модель, данное направление представляло собой скорее консолидацию теорий, чем однородное течение. В частности, сюда относились ее «филиалы»: «перформативный анализ» (представление структуры предложения как сложной конфигурации, главным предикатом которой всегда является перформативный глагол или глагол говорения, мнения и т. п., а субъектом – элемент «Я», см. [22)), «естественная логика», «теория гештальтов» и др. (подробнее об этом см. [23]).

3. «Реалистическая» грамматика Дж. Брезнан

В отличие от стандартной модели, эта модель предполагает непосредственный выход в практику психолингвистического исследования и в вычислительную лингвистику. По мнению Брезнан, синтаксический и семантический компоненты моделируют активное автоматическое восприятие (или переработку) речи, используя весьма ограниченную оперативную память. Имеется система логического вывода, осуществляющая прагматические процедуры продуцирования и восприятия речи в контексте; эта система использует долговременную память и общий набор знаний. При объяснении сложных конструкций в рамках этой модели следует исходить из того, что легче выяснить что-либо, просто найдя в памяти, чем произведя сложные вычисления; так, чересчур запутанные синтаксические структуры проще считать хранимыми, чем интерпретировать с помощью сложного набора рекурсивных процедур. Впрочем, как указывает Р. Фиенго [24], следует еще уточнить меру простоты.

-229-

Конкретное воплощение этих положений в виде формальной грамматики выглядит так:

1) лексическая репрезентация предложений имеет вид предикатно-аргументной записи;

2) синтаксическая репрезентация связана с лексической посредством набора «грамматических функций» (субъект, прямой объект, косвенный объект и др.) [25].

Иначе говоря, имеется по меньшей мере две соотнесенные между собой синтаксические интерпретации у каждого предложения.

Дальнейшее уточнение эта концепция получила в рамках «грамматики лексических функций» [26]. В ней принимается, что одна и та же предикатно-аргументная структура может воплощаться в виде различных лексических репрезентаций на основе универсальных принципов соотнесения функций с аргументами. Причем именно правила лексической сочетаемости, а не трансформации или синтаксические правила более абстрактного вида (отвлеченные от конкретных лексем) могут модифицировать исходные соответствия между функциями и аргументами. В частности, активные и пассивные конструкции обладают различными лексическими репрезентациями: нет трансформаций типа пассивизации.

Отличие данной модели от последних вариантов «расширенной стандартной модели» велико, но не принципиально; не случайно, что имеются и компромиссные модели типа [27]. Кроме того, в обеих концепциях весьма скромно используется аппарат синтаксических трансформаций. Некоторые же подходы – типа «реалистичной грамматики» М. Брейма [28] и «функциональной грамматики» М. Кея [29] – представляют собой такие фрагменты будущей теории, которые одинаково успешно можно включить в рамки и стандартной, и реалистичной модели.

4. «Обобщенная грамматика НС» (Generalized Phrase Structure Grammar – «GPSG»)

Это – грамматика без трансформационного компонента – является совместным производством американских и британских лингвистов (Дж. Газдар, Дж. Пуллум, И. Саг и др.). Эта модель скорее распознающего, чем продуцирующего, типа. По ходу распознавания выявляемая структура постепенно переводится на язык интенсиональной логики [30]. Причем учитывается «деривационная история» (последовательность уже проработавших правил распознавания). Для обозначения вспомогательных символов категорий используется аппарат «категориальной грамматики», что позволяет использовать практически неограниченное число грамматических категорий. Вот почему грамматика имеет вид не конечного исчисления (как стандартная модель), а конечного набора схем правил, получающих различное воплощение при различных же подстановках реальных категорий на место бесконечного набора имен категорий. Иначе говоря, здесь порождаются сами правила, а предложения переводятся на вспомогательный логический язык. Используется здесь и «крышечная нотация» стандартной модели [31].

II. Формальные модели негенеративного типа

1. Грамматика Монтегю

занимает особое место среди таких моделей. Р. Монтегю считал свою концепцию антитезой генеративизму, полагая, что занимается не лингвистическим, а формально-логическим исследованием [32]. Исходная идея: естественные и искусственные языки (логического типа) можно описывать и интерпретировать с помощью приемов рекурсивного определения, используемого в математике (типа: если А и В принадлежат данному языку, то и выражение «А + В» также принадлежит этому языку). То, что можно было бы назвать анализом предложения, соответствует поэтому математическому доказательству принадлежности данного элемента к конструктивно определяемому множеству. Естественно, что, как и в математическом доказательстве, в рамках этой концепции не используется понятие «уровня»: действительно, нельзя говорить о данном элементе как принадлежащем некоторому множеству на

-230-

одном уровне и не принадлежащем ему на другом; это же положение перенесено и на сферу естественного языка. Впрочем, не всем представляется возможной полная такая процедура доказательства [33]. В основе анализа предложения лежат следующие гипотезы (см. [34]): а) структура НС предложения соответствует в общих чертах и логической формуле его, б) синтаксические операции сводятся к линейной последовательности.

У этой концепции больше последователей-модификаторов, чем ортодоксов. Модификации же нацелены на следующие моменты: а) распространение синтаксического описания на «трудные» конструкции, б) включение неповествовательных предложений в сферу истинностной семантики, в) уточнение самой процедуры перевода синтаксической формулы в логическую. «Обобщенная категориальная грамматика» Э. Баха [35], кроме того, использует и аппарат дифференциальных признаков.

2. «Процедурная семантика»

– скорее название группы концепций, чем единого направления (представители: И. Уилкс, Р. Шенк, П. Саппс и др.). Зародившись в рамках вычислительной лингвистики, этот подход подчеркивает связь между значением языковых выражений и операциями конструирования такого значения. А именно [36], утверждается:

1) свойства сущностей и их категории представляют собой абстракции процедур,

2) значение (слова, словосочетания и высказывания) – это процедура (или набор процедур), сугубо индивидуальная для каждого человека,

3) успешное общение возможно в силу того, что процедуры, вызываемые одними и теми же языковыми единицами у разных коммуникантов, конгруэнтны, давая соответственно конгруэнтные результаты,

4) указанные процедуры аналогичны процедурам, выполняемым ЭВМ, однако последние гораздо менее совершенны (усовершенствование ЭВМ связано поэтому с исследованием таких процедур у человека при его использовании языка); в частности, человеческие процедуры способны модифицироваться в результате общения, обладая обратной связью с процессами восприятия и деятельностью человека, а кроме того, обладая непрерывностью (в противоположность дискретным машинным процедурам).

3. «Ситуационная семантика»

Где-то посередине между двумя названными концепциями интерпретации – в виде логических формул (как в грамматике Монтегю) и в виде операций (как в процедурной семантике) – расположена «ситуационная семантика» Дж. Баруайза и Дж. Перри [37]. В этой концепции значение предложения представляется как отношение между экземплярами высказываний (произнесенных в данный момент, в данном месте, данным индивидом, с данным полем зрения и набором знаний; ср. понятие дектики у Ю. С. Степанова [1]) и описываемыми ситуациями (в которых, между прочим, присутствует своя дектика). Отсюда вытекают важные логические следствия для формального аппарата (ср., например, варианты решений, предложенные Р. Купер [381).

III. Неформальные модели общения

Эти подходы направлены на описание и объяснение принципов общения, регулирующих продуцирование и понимание речи. Из них выводятся свойства речи (дискурса). Так реализуется тезис о несводимости речи и языковой деятельности к структуре языка.

1. Теория речевых актов

занимает, пожалуй, центральное место в описываемый период. Основное положение этой теории, зародившейся в рамках лингвистической философии, состоит в следующем: минимальной единицей человеческой коммуникации является не предложение или высказывание, а «осуществление определенного вида актов, таких как констатация, вопрос, приказание, описание, объяснение, извинение, благодарность, поздравление и т. д.» [39]. Эта установка созвучна тем взглядам, согласно которым следует раздвинуть рамки лингвистического анализа, с тем, чтобы «разгрузить» семантическое описание предложения и

-231-

текста, удалив из него некоторые компоненты общекоммуникативного порядка, перенеся их в фоновую часть грамматики. Иначе говоря, теория речевых актов – в своем современном виде – представляет тот фон, на котором можно безбоязненно говорить о семантике и прагматике отдельно взятых выражений: все недостающие детали (скажем, сведения о непрямых значениях выражений в контексте общения) должна восполнить эта теория. Впрочем, число очень интересных идей о том, как эта теория должна выглядеть, значительно больше числа конструктивных ее моделей. Недавно появились и предпосылки для перевода этой теории в разряд формальных моделей: так, Дж. Серль и Д. Вандервекен [40] предлагают аксиоматизацию теории вместе с процедурами, определяющими типы речевых актов (интересно, что здесь, применительно к речевым актам, используется тот же математический прием рекурсивного определения, который в грамматике Монтегю позволяет определять принадлежность предложения к данному языку).

2. «Анализ разговора»

(синонимы: конверсационный анализ, этнометодологический анализ разговора, феноменолого-социальный анализ речи, этнография речи). Это одно из наиболее представительных направлений, вполне справедливо относимых к социолингвистике (критический анализ истоков и принципов этого течения см. [41]). В 1970-1980-е годы это исследование в США связывают с такими именами, как X. Сакс (погиб в 1975 г.), Э. Гофман, Э. Щеглофф и др. В центре внимания находится транскрипция живых диалогов во всех тонкостях, проявляющих мотивацию речевых действий, смены реплик, выбор и распределение ролей в разговоре и т. д. Иначе говоря, цель этого течения – теоретическое обоснование путей интерпретации живой речи.

IV. Неформальные теории языковой репрезентации

Проблема наглядного представления структуры для реальных предложений и текстов, казалось бы в 1960-е годы снятая с повестки дня, в 1970-1980-е годы вновь выдвинулась на первый план: действительно, с развитием интерпретирующего подхода необходимо стало развить тот вспомогательный язык, с помощью которого удобно записывать результат синтаксической, семантической, прагматической (в частности, ситуационной) интерпретаций. Аппарат простых деревьев НС, а также логическая запись перестали удовлетворять исследователей в силу ограниченности выразительных возможностей. В этой связи выделяются многочисленные варианты нотаций, из которых здесь мы отметим только несколько.

1. Тагмемная теория К. Л. Пайка

в 1970-1980-х годах пережила свой ренессанс. В отличие от ранней концепции 1950-1960-х годов, теперь еще больший упор сделан на описание закономерностей языковой деятельности в рамках поведения человека вообще (ср. интерес к языковой деятельности самой по себе у генеративистов, а также к речевой деятельности – в отвлечении от чисто языковых структур – у этнометодологов). Рассмотрение элементов такого поведения возможно – до некоторой степени условно – в четырех различных, но взаимозависимых перспективах:

1) синтагматика (те «прорези» в целостном поведении, в которые вставлен интересующий исследователя фрагмент речи),

2) парадигматика (классы таких фрагментов),

3) прагматика (ролевые отношения, позволяющие установить релевантность этих фрагментов),

4) концептуально-фоновые отношения (связанность фрагментов в единое целое – «когезия») [42].

Совокупность названных перспектив определяется как особая сущность – «тагмема». Многие понятия современных семантических и прагматических теорий, между прочим, были прямо или видоизмененно перенесены из тагмемной теории (например: «мир дискурса» как набор референтов, «конструируемый» данной речью; «прорези», связанность и др.).

-232-

Главным же, на наш взгляд, вкладом этой теории является то, что под ее влиянием были предложены и развиваются несколько других влиятельных концепций: так называемая падежная грамматика, с углублением в «семантику фреймов», и «грамматика ролей и референции».

2. Падежная грамматика

Это скорее семейство концепций, продолжающих исходную идею Ч. Филлмора [43, 44] – идею «ролевой» семантики предложения (составлена из «ролей», исполняемых референтами имен в прототипической ситуации). Поскольку же не все в предложении можно однозначно соотнести с ролями, в более поздних вариантах падежной грамматики принимается, что семантическая структура предложения состоит из «ядерного» компонента (описывает референтную ситуацию в ролевых терминах) и неядерного (задает «угол зрения», или перспективу, в которой рассматривается ситуация). Ср.: Джон порезал ногу о камень (где в основном «ролевые» элементы, за исключением показателя прошедшего времени) и Джон задумался о смысле существования в невыразимо сложных условиях (где в основном неядерные элементы).

Ролевая концепция оказалась созвучной когнитивным моделям социальной психологии; это способствовало особенной популярности падежных грамматик в середине – конце 1970-х годов среди разработчиков «искусственного интеллекта» (см., например, [45]). «Рамочная семантика», или «семантика фреймов», стала в это время одним из ведущих способов формализации. В настоящее время, впрочем, пик интереса к такому способу репрезентации позади.

3. Реляционная грамматика

Это направление в настоящее время развивается не столь бурно, как в середине 1970-х годов (см. об этом [46]), и может быть охарактеризовано так:

1) в нем, в отличие от остальных теории, грамматические отношения (типа «субъект», «объект» и др.), используемые и для описания конкретного языка, и при сопоставлении языков, берутся как элементарные, не определяемые через другие (скажем, через конфигурацию дерева НС, как в стандартной генеративной модели, или через соотношения между лексическими функциями, с одной стороны, и синтаксической структурой – с другой, в рамках «реалистических» грамматик);

2) выделяются различные синтаксические (а не семантические) уровни рассмотрения предложения.

Впрочем, многое в этой концепции (за исключением отказа от «лексической декомпозиции») напоминает положения «порождающей семантики». В частности, принципы соотнесения различных синтаксических уровней, или «страт» (когда на одном уровне один и тот же элемент предложения может обладать статусом субъекта, а на другом – объекта), сильно напоминают «глобальные правила») (подробнее см. [47]).

4. Грамматика ролей и референции (У. Фоли, Р. Ван-Валин и др.)

зародилась в середине 1970-х годов, а в настоящее время постепенно обрастает все большим весом [48]. Структура предложения складывается здесь из двух частей:

а) семантическая ролевая компонента,

б) прагматическая компонента.

В рамках последней выделяется иерархия «превосходства», соответствующая выделенности в речи (таким категориям, как определенность, конкретность, данность и фокус интереса). Эта прагматическая структура может быть разной для предложений с одним и тем же набором семантических ролей и соответствует коммуникативным свойствам предложений. Взаимодействие прагматических и семантико-ролевых свойств воплощается в виде двухуровневой реализации предложения:

а) семантическая «логическая структура», записываемая в терминах предикатов и аргументов, и

б) реальная морфосинтаксическая форма высказывания.

Понятие «синтаксической деривации», как и деривации вообще (и это типично для всех «союзников» тагмемной теории), отсутствует. Между «логической структурой» и реальной формой предложения установлены соответствия, помечающие связи между актантами при предикате, с одной стороны, с элементами структуры НС – с другой. Эти связи интерпретиру-

-233-

ются именно как семантические роли. Так, для предложения Сено было погружено на грузовик Биллом элемент сено соответствует такой «роли»: «то, что подвергнуто воздействию», а в то же время сено является темой при абстрактном предикате быть на.

Эта модель очень типична для современных американских концепций репрезентации. Здесь используется практически весь понятийный инструментарий: абстрактно-логические формулы (абстрактные предикаты, декомпонированные в традициях порождающей семантики), ролевые пометки (как в падежной грамматике), интерпретационный статус логической формулы, стремление учитывать прагматику общения, а также нацеленность на универсальность в описании предложений языка. Более подробные сведения о некоторых из названных здесь концепций можно найти в недавно вышедшей работе [49].

Заключение

Приведенный выше краткий очерк имел целью продемонстрировать тенденцию к переходу на рельсы интерпретационизма в американской лингвистике. Этот подход завоевывает свои позиции в результате развития формального аппарата лингвистического описания, а также в результате дискуссий о том, каким требованиям должна удовлетворять грамматика языка; он обладает двойной направленностью:

а) разработка такой модели грамматического описания, которая была бы в состоянии отразить обратную связь между продуцированием речи и ее пониманием, а также достаточно гибко учитывать возможности неоднозначного интерпретирования, зачастую глубоко своими корнями уходящие в личностное знание, и

б) применение идеи интерпретации к исследованию самого процесса становления и изменения лингвистической теории, т. е. «обращение» лингвистической теории интерпретирующего толка на саму себя.

Здесь большее внимание, впрочем, было уделено первому направлению; мы пытались показать, как идея интерпретации постепенно из второстепенных превратилась в одну из господствующих линий лингвистического теоретизирования: в частности, прекратили свое существование именно антиинтерпретирующие концепции; свое обновление получили те теории, которые допускают указанное понятие. «Обращение» же интерпретирующего подхода на саму лингвистическую теорию состоит в выявлении мотивов в «институциональном» и теоретическом мышлении с целью гармонизировать их между собой и получить в результате синтеза такую концепцию, которая в наибольшей степени соответствовала бы этим мотивам. Исследование аргументации, используемой в лингвистическом теоретизировании, – один из инструментов такого «обращения» и не исчерпывает его целиком. На повестку дня встает разработка интерпретирующего подхода к лингвистической теории.

ЛИТЕРАТУРА

1. Степанов Ю. С. В трехмерном пространстве языка: Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М., 1985.

2. Ярцева В. Н. Проблема вариативности и взаимоотношение уровней грамматической системы языка. – Вопр. языкознания, 1983, № 5, с. 17.

3. Burzio L. Conditions on representation and Romance syntax. – Linguistic inquiry. Cambridge (Massachusetts), 1983, v. 14, № 2, p. 193.

4. Звегинцев В. А. Язык и лингвистическая теория. М., 1973, с. 92.

5. Malmberg В. Analyse du langage au XXe sièecle: Théories et méthodes. P., 1983. p. 6.

6. Binkert P. J. Generative grammar without transformations. B. etc., 1984, p. 1.

7. Bresnan J. A realistic transformational grammar. – In: Linguistic theory and psycho-logical reality. Cambridge (Massachusetts) – London, 1978, p. 1-59.

8. La grammaire générale des modistes aux idéologues. /Ed. Joly A.F., Stefanini J. Lille, 1977.

9. Padley G.A. Grammatical theory in Western Europe 1500-1700: Trends in vernacular grammar. I. Cambridge, etc., 1985, p. 382.

10. Totman R. Social and biological roles of language: The psychology of justification. L. etc., 1975, p. 2.

-234-

11. Anders G. Der Wechsel von struktureller zur generativen Linguistik: Historiographie und Begründungsprobleme in der Sprachwissenschaft. Pfaffenweiler, 1984.

12. Hawkins J. A. Complementary methods in universal grammar: A reply to Coopman. – Language. Baltimore, 1985, v. 61, № 3.

13. Coopman P. Surface word-order typology and universal grammar. – Language. Baltimore, 1984, v. 60, № 1.

14. Кубрякова Е. С. О номинативном компоненте речевой деятельности. – Вопр. языкознания, 1984, № 4, с. 15.

15. Chomsky N. Remarks on nominalizations. – In: Readings in English transformational grammar / Ed. Jacobs R.A., Rosenbaum P.S. Waltham etc., 1970.

16. Ebneter Т. Konditionen und Restriktionen in der Generativen Grammatik. Tübingen: Narr, 1983.

17. Chomsky N., Lasnik H. Filters and control. – Linguistic inquiry. Cambridge (Massachusetts), 1977, v. 8.

18. Chomsky N. On binding. – Linguistic inquiry. Cambridge (Massachusetts), 1980, v. 11, № 1.

19. Chomsky N. Lectures on government and binding. Dordrecht, Cinnamon: Foris, 1981.

20. McCawley J. An «un-syntax». – In: Syntax and semantics. V. 13. Current approaches to syntax. N. Y. etc., 1980, p. 167.

21. Newmeyer F. The precyclic nature of predicate raising. – In: Syntax and semantics. V. 6. The grammar of causative constructions. N. Y. etc., 1976, p. 131-132.

22. Ross J. R. On declarative sentences. – In: Readings in English transformational grammar. Waltham etc., 1970.

23. Демьянков В. 3. Англо-русские термины по прикладной лингвистике и автоматической переработке текста. Порождающая грамматика. М. 1979.

24. Fiengo К. Surface structure: The interface of autonomous components. Cambridge (Massachusetts) etc., 1980.

25. Bresnan J. Polyadicity. – In: Lexical grammar. Dordrecht, 1980, p. 313-339.

26. The mental representation of grammatical relations / Ed. Bresnan J. Cambridge (Massachusetts) – London, 1982.

27. Horn G. M. Lexical-functional grammar. B. etc.: Mouton, 1983.

28. Brame M. Essays toward realistic syntax. Seattle (Washington): Noit Amrofer, 1979.

29. Kay M. Functional Grammar. – In: Proceedings of the 5th Annual Meeting of the Berkeley Linguistics Society. Berkeley (California), 1979, p. 142-158.

30. Gazdar G. Unbounded dependencies and coordinate structure. – Linguistic inquiry. Cambridge (Massachusetts), 1981, v. 12.

31. Gazdar G., Pullum G., Sag I. Auxiliaries and related phenomena in a restrictive theory of grammar. – Language. Baltimore, 1982, v. 58, № 3, p. 591-638.

32. Montague R. Formal philosophy: Selected papers. New Haven-London: Yale Univ. Press, 1974.

33. Hintikka J. Questions with outside quantifiers. – In: Papers from the 18th Regional Meeting of the Chicago Linguistic Society. Chicago, 1982, p. 83-92.

34. Huck G. J. Correspondence, compositionality and discontinuity. – In: Papers from the 20th Regional Meeting of the Chicago Linguistic Society. Chicago, 1984, p. 203.

35. Bach E. Generalized categorial grammars and the English Auxiliary. – In: Linguistic categories: Auxiliaries and the related puzzles. V. 2. Dordrecht etc., 1983, p. 101-120.

36. Suppes P. Procedural semantics. – In: Sprache, Logik und Philosophie. Wien, 1980, p. 27-35.

37. Barwise J., Perry J. Situations and attitudes. Cambridge (Massachusetts) – London, 1983.

38. Cooper R. Quantification and syntactic theory. Dordrecht etc., Reidel, 1983.

39. Searle J., Kiefer F., Bierwisch M. Introduction. – In: Speech act theory and pragmatics. North Holland, 1980, p. VII.

40. Searle J., Vanderveken D. Foundations of illocutionary logic. Cambridge etc., 1985.

41. Швейцер А. Д. Современная социолингвистика: Теория, проблемы, методы. М., 1977.

42. Pike К. L. Linguistic concepts: An introduction to tagmemics. Lincoln – London, 1982.

43. Филлмор Ч. Дело о падеже. – В кн.: Новое в зарубежной лингвистике. Вып. Х. М., 1981.

44. Филлмор Ч. Дело о падеже открывается вновь. – В кн.: Новое в зарубежной лингвистике. Вып. X. М., 1981.

45. Frame conceptions and text understanding / Ed. Metzing D.В. – N. Y.: Gruyter, 1980.

46. Кибрик А. Е. Проблема синтаксических отношений в универсальной грамматике. – В кн.: Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XI. М., 1982, с. 5-36.

47. Perlmutter D. Introduction. – In: Studies in relational grammar. V.1. Chicago-London, 1983, p. X.

48. Foley W., Van Valin R. Functional syntax and universal grammar. Cambridge etc 1984.

49. Современные зарубежные грамматические теории: Сборник аналитических обзоров. М., 1985.