В.З. Демьянков

Личность, индивидуальность и субъективность в языке и речић

2. Индивид и индивидуальность в языке и в речи. 6

В данном обзоре будет сделана попытка разграничить понятия, указанные в заглавии. Понятия личности, индивидуальности и субъективности мы рассмотрим в связи с общелингвистической проблемой – установлением связей между языком, речевой деятельностью и речью – в терминах, предлагаемых сегодня исследованиями в области искусственного интеллекта. Такой подход заставляет взглянуть на человеческую духовность под углом зрения, включающим одновременно философский, логический и – не в последнюю очередь – лингвистический аспекты.

В свое время Т.Гоббс сводил способности человеческой природы к четырем родам: к телесной силе, опыту, разуму и чувству [Гоббс 1642, c.289]. Когда мы продуцируем речь или понимаем ее, используется каждый из этих родов. Но как описать этот процесс "процедурно"? В.В.Розанов считал, что человек "в цельности своей природы есть существо иррациональное; поэтому как полное его объяснение недоступно для разума, так недостижимо для него – его удовлетворение. Как бы ни была упорна работа мысли, она никогда не покроет всей действительности, будет отвечать мнимому человеку, а не действительному. В человеке скрыт акт творчества, и он-то именно и привлек в него жизнь, наградил его страданиями и радостями, ни понять, ни передать которых не дано разуму" [В.В.Розанов 1894/1902, c.29]. Это означает, что если взять любой из четырех гоббсовских моментов, – можно до бесконечности изучать человека в конкретных проявлениях. Тем не менее, выделяя закономерности в речевом поведении, всегда стремятся определить конечный репертуар речевых средств, наиболее броские свойства человеческой природы, проявленной в человеческой речевой деятельности. Здесь есть аналогия со словарем: словарный запас конкретного человека ограничен, лексикограф всегда может надеяться перечислить этот запас вместе с отражением лексических значений. Другой вопрос – насколько удачно

-10-

это можно сделать, насколько хорошо результат (словарь) будет отвечать вкусу лингвиста-критика. Но реальная речь, построенная из этих слов, гораздо богаче, чем даже сумма всех значений всех слов этого словаря. В частности, в этом проявлены человеческая языковая личность, индивидуальность в использовании языка в речи, субъективность в речи. Мы полагаем, что именно таково соотношение двух рядов понятий: личность, индивид и субъект, с одной стороны, и язык, речевая деятельность и речь, с другой.

В научном языке, в частности, в философии и психологии термины "личность", "индивид" и "субъект" часто используются как синонимы. Тем не менее, мы можем выделить следующее распределение значений между ними – их мы и примем за отправную точку.

В [ФилосЭнцС 1983] имеем такое разграничение. Индивид – "обозначение единичного в отличие от совокупности, массы; отдельное живое существо, особь, отдельный человек – в отличие от коллектива, социальной группы, общества в целом (...)" [ФилосЭнцС 1983, c.206]. Личность – "общежитейский и научный термин, обозначающий: 1) человеческого индивида как субъекта отношений и сознательной деятельности (лицо в широком смысле слова) или 2) устойчивую систему социально-значимых черт, характеризующих индивида как члена того или иного общества или общности" [ФилосЭнцС 1983, c.314]. Субъект – "носитель предметно-практической деятельности и познания (индивид или социальная группа, источник активности, направленной на объект)" [ФилосЭнцС 1983, c.661].

В словаре А.Лаланда распределение ролей таково. Индивид – "объект мысли, взятый вне частей, как единство (...) конкретный определенный объект мысли, образующий явное целое и состоящий в реальной данности – во внешнем или во внутреннем опыте" [A.Lalande 1926, c.363]. Добавим также, вслед за Ю.С.Степановым: индивид – "объект, который – в рамках данной семиологической системы или ее самостоятельного фрагмента – не является множеством" [A.Lalande 1926, c.352]. Эта семиотичность индивида будет играть решающую роль в дальнейшем изложении. Лицо – то, что противопоставлено вещи; выделяются три вида "лиц": моральное, физическое и юридическое [A.Lalande 1926, c.574].

-11-

"Личность" (или, точнее, свойство личности – то, что мы далее назовем "личностностью") имеет следующие значения: 1. абстрактное – а) характер морального или юридического лица, б) психологическая функция, в результате которой индивид рассматривает себя как единое и постоянное "Я", в) обычное и доминирующее сосредоточение на себе самом, то есть, эгоизм, г) оригинальность; 2. конкретное значение: а) моральное лицо, точнее, лицо, реализующее в высокой степени свойства, выделяющие его из числа обычных биологических индивидов, б) человек, в том или ином отношении стоящий в обществе особняком [A.Lalande 1926, c.572-573]. Наконец, "субъект" в общем смысле (в том числе, в психологии) – индивид, о котором говорят, размышляют, которого познают или над которым наблюдают [A.Lalande 1926, c.833-835].

1. Личность и "личностность" в языке

"Человеческая личность, – писал Вл.С.Соловьев [В.С.Соловьев 1897/99, c.282], – и, следовательно, каждый единичный человек, есть возможность для осуществления неограниченной действительности, или особая форма бесконечного содержания". И далее: "Каждый единичный человек, как личность, обладает возможностью совершенства, или положительной бесконечности, именно способностью все понимать своим разумом и все обнимать сердцем, или входить в живое единство со всем. Эта двоякая бесконечность – силы представления и силы стремления и действия, называемая в Библии (по толкованию отцов церкви) образом и подобием Божиим, есть непременная принадлежность каждого лица, в этом, собственно, состоит безусловное значение, достоинство и ценность человеческой личности и основание ее неотъемлемых прав. Ясно, что осуществление этой бесконечности (...) не может быть личною принадлежностью каждого, в отдельности взятого, а усвояется им чрез взаимодействие со всеми (...). (...) общество есть дополненная или расширенная личность, а личность – сжатое, или сосредоточенное, общество" [В.С.Соловьев 1897/99, c.285-286].

-12-

К этому добавим замечание, сделанное Г.Зиммелем: все безличное, воспринимаемое на фоне личности, "выстроено на некоторой шкале, в зависимости от близости к физической личности", усиливая впечатление от этой личности [G.Simmel 1983, c.160].

Г.У.Аллпорт, дав обзор различных определений "личности", пришел к следующему результату: "Личность – это динамическая организация внутри индивида тех психофизических систем, которые определяют его неповторимые приспособления к своему окружению" [G.W.Allport 1937, с.48]. Причем характер – это этический аспект личности (а не просто волевой ее аспект): "Характер – это личность, получившая некоторую оценку, а личность – это характер, взятый вне оценки" [G.W.Allport 1937, c.52]. В другой работе того же автора одинаково обоснованными считаются следующие четыре взгляда на личность: 1) нечто непостижимое для понимания, 2) продукт природы, нервно-психическая организация, обладающая своими изменениями и ростом, при этом остающаяся относительно константной и несамопротиворечивой сущностью, 3) завершенная целостность, одиночная система, не только отделенная в пространстве от остальных живых систем, но и выделяющаяся из них своими внутренними стимулами, надеждами, опасениями и убеждениями; каждая личность обладает своими образцами поведения и конфликтами; она живет своей жизнью и умирает в одиночестве; 4) то, что социально по своей природе, широко открыто для окружающего мира, существование чего поддерживается любовью других и питается ею; личность обладает аффектами, она симбиотична и общительна – "ни один человек не является островом" [G.W.Allport 1960, c.V]. Сходный подход – у многих других психологов, уподобляющих характер "ментальному скелету" – "множеству диспозиций", не исчерпывающих еще всего индивида, но скорее образующему нечто постоянное и устойчивое во времени [R.Senne 1945, c.9]; причем личность тогда включает этот характер, дополнив его деталями мыслительной жизни человека, впитав в себя все, что происходило в его внутреннем мире на протяжении его жизни [B.Russell 1948, c.10].

-13-

Итак, личность – это детализованный характер. Человек же говорящий, по мнению многих философов языка, должен поступиться некоторыми (если не многими) своими неповторимыми чертами именно вследствие того, что используется конкретный язык. Б.Расселл считал, что язык по своей природе социален в отношении своих основных функций: даже ведя дневник только для себя, мы тем не менее не можем быть сверхиндивидуальными. Поэтому "то, что наиболее личностно в опыте каждого индивида, обычно улетучивается по ходу перевода на этот язык. Более того, сама направленность на публику в языке в значительной степени иллюзорна. Конкретное словесное выражение интерпретируется компетентными слушающими таким образом, чтобы быть истинным или ложным для каждого из них, – и тем не менее, значит это выражение для каждого из них что-то свое. Различия, не затрагивающие истинность или ложность высказывания, обычно обладают малой практической значимостью, а потому ими пренебрегают, отчего наш личный мир нам кажется гораздо более близким к миру общественному, чем это есть на самом деле" [S.E.Asch 1952/87, c.3]. И далее: "Язык обладает двумя главными целями: выражение и сообщение. (...) Язык обладает двумя взаимосвязанными достоинствами: он, во-первых, социален, а во-вторых, дает публичное выражение для "мыслей", которые иначе так и остались бы только приватными" [B.Russell 1948, c.58-59]. Более того: "Язык служит не только для выражения мыслей, но и для изготовления мыслей, которые иначе бы и не существовали вовсе" [B.Russell 1948, c.60]. И наконец: "Есть два употребления языка, обладающие большой важностью: язык позволяет нам общаться с внешним миром посредством символов, обладающих: определенной степенью постоянства во времени и значительной степенью дискретности в пространстве" [B.Russell 1948, c.61].

Это и подобные рассуждения наводят исследователей [S.E.Asch 1952/87, c.20-21] на мысль о сомнительности следующих взглядов: 1) человек эгоцентричен: индивид – в значительной степени представляет собой Эго, центр своего мира, главным образом руководствующийся собственными своими

-14-

интересами, 2) иррациональные эмоции верховенствуют, а между эмоциональными и интеллектуальными процессами существует пропасть, 3) рациональность в человеческом мышлении всегда берет верх, 4) базисом человеческого опыта является произвольное ассоциирование и предопределение (обусловление): то есть, мы можем контролировать по своему желанию действия людей с помощью поощрения и наказания, 5) установки взрослых коренятся в опыте детства. Итак, все эти пять очень распространенных мнений должны быть признаны, по мнению таких исследователей, сомнительными.

Известно, что и животные могут пользоваться символами. Однако, иногда уточняют: человек – "это такое животное, использующее (изготавливающее, к месту и не к месту употребляющее) символы, которое изобрело понятие отрицания (или ориентирующееся на отрицание), отделенное от своих естественных условий посредством инструментов собственного изготовления, подгоняемое духом иерархичности (или управляемое чувством порядка) и испорченное стремлением к совершенству" [K.Burke 1966, c.15]. Возможно, следует еще уточнить, вслед за [Г.И.Цинцадзе 1975, c.3]: "Личность – категория социальная, а ячейкой социальности является взаимоотношение и взаимная коммуникация между Я и ТЫ"; и далее: "Ключ к пониманию личности следует искать в той плоскости, в которой и из которой образуется сама личность; это – "общественное отношение человека с человеком" (К.Маркс), как "диалог между Я и ТЫ" (Л.Фейербах) [Г.И.Цинцадзе 1975, c.5].

Выше везде отмечалось противопоставление двух факторов в рамках личности: неповторимость и схематичность (соответственно, собственно личность и характер). Философы языка, близкие к психоанализу (например, ранний Ж.Лакан), устанавливают не два, а три фокуса, вокруг которых разворачивается личность: 1) индивидуальность, связанная с конкретной историей жизни, 2) структурность, связанная с типичными элементами, затрагивающими любое развитие человека, 3) социальность, связанная с социальным взаимодействием одного человека с другими [Muller, Richardson 1982, c.27].

-15-

В этом нетрудно заметить параллель к трем классическим ипостасям языка.

В динамике общения одного человека с другими В.Раффлер-Энгель, под социолингвистическим углом зрения, выделяет две основные категории фактора личности: 1) характерные для данной личности, связанные с внутренне присущими данному человеку свойствами характера, 2) случайные, привходящие, связанные с конкретным состоянием Эго в момент его восприятия ситуации и межличностных отношений по ходу, скажем, разговора в группе собеседников [Raffler-Engel 1981, c.47]. Как таковые, все эти черты личности и воспринимаются нами в разговоре: по одним моментам мы опознаем в собеседнике нечто типичное для него, по другим – лишь последствия каких-то переживаемых или пережитых обстоятельств. Не менее существенно – и это обычно учитывает опытный интерпретатор чужих речей – уловить и те оттенки в речи, которые навеяны стремлением говорящего адаптироваться к своему собеседнику. Иначе говоря, по таким моментам мы можем составить представление о себе, как бы в преломлении личности нашего собеседника.

И здесь мы приходим к разграничению понятий "личность" (person) и "личностность" (personality). Личностность, по Дж.Лайонзу [J.-Ph.Leyens 1983, c.143],- выводное знание о чертах конкретной личности, это "характер", взятый в привязке к данному человеку, в данном эпизоде общения с ним. Личностность – это "гипотетическая конструкция, о которой мы делаем предположения, исходя из того, что говорит (или о чем умалчивает), что делает (или от чего воздерживается) человек; с помощью этой конструкции мы пытаемся объяснить стабильные черты характера, отличающие данного человека от остальных и дающие основания для прогноза будущего поведения данного субъекта в данных обстоятельствах" [J.-Ph.Leyens 1983, c.143].

Между личностностью и представлением о личности нашего собеседника (да и о нашей собственной личности, отраженной в его речах и делах) лежит целый континуум переходов – он близок к тому, что описано в работе

-16-

М.Мосса [M.Mauss 1938, c.22]: "От простого маскарада к маске, от "роли" (персонаж) к "персоне"; от последней – к имени, к индивиду; от этого последнего – к существу, обладающему метафизической и моральной ценностью; от последнего – к фундаментальной форме мысли и действия. И это завершает весь путь".

Указанные ступени обозначают промежуточные переходы на иерархии ценностей, на которую мы опираемся, оценивая своего собеседника, интерпретируя его речи. Для нас этот собеседник является тем, кто он есть (при всей субъективности и возможной огрубленности такой оценки) именно в результате того, какое место он занял благодаря использованию языка в своей и нашей речи; это значительно ограничивает возможности человека навязать другим желаемое представление о себе, отличное от того, какого он заслуживает в силу социальных и историко-личностных факторов [V.P.H.Li 1984, c.21]. Наш собеседник автономен и суверенен; однако "любое выражение субъективности требует, чтобы субъект проявил (экстернализировал) или видоизменил себя в качестве означающего, подверженного восприятию, опознанию и интерпретации только в рамках некоторого языка; а язык этот, в свою очередь, непостоянен и меняется с употреблением во времени" [V.P.H.Li 1984, c.21].

Тогда получается, что личностность определяется в рамках определенного окружения, обладая своей парадигматикой, синтагматикой и значимостью. Скажем, общение с другими создает синтагматическое измерение; отношения к тем, кто мог бы выступать в той же социальной роли, что и эта личность, дает парадигматику личностности.

По М.Холлису [M.Hollis 1985, c.232], "социальные формы никогда не формируют человека окончательно: ведь социальность обязана своей собственной формой тому факту, что люди выступают в качестве социальных деятелей, обладающих своими представлениями о социальных формах". Факторы естественные (предрасположенность данной личности) и социальные взаимообусловливают друг друга. Нельзя дело представлять, будто социальные факторы накладываются на уже полностью сформированные естественные начала:

-17-

и те, и другие складываются "эмерджентным" образом, переплетаясь по ходу становления личностности данного индивида, а в конечном итоге такое переплетение предопределено какими-то этническими принципами, приводящими к становлению образа себя: как новое воплощение, возрождение своего предка (у людей племени пуэбло), как институционально предопределенная роль (у древних греков), как средоточие долгов (у средневековых христиан). В наше время склонны считать свою "самость" более интимной, приватной, но даже и теперь "придерживаются того мнения, что это – проявление отношений к другим людям. Каждый взгляд чреват натяжками, включая и последний" [M.Hollis 1985, c.232].

Иллюстрацию этого взгляда можно найти в книге М.Тутеску [M.Tuţescu 1975], где дается обзор теорий личностности вплоть до современности и где автор утверждает: "Исследовать личностность – значит показать, что определенные виды нашего поведения – направленные на познание, на социальный обмен, или же свидетельствующие об аффективности – все одинаково связны (логически несамопротиворечивы), стабильны и индивидуализированы. А это значит попытаться объяснить, строя свои теории, причину такой связности, стабильности и единообразия" [M.Tuţescu 1975, c.19].

В работе Х.Пилота [H.Pilot 1986, c.139] отмечается еще одно отличие личности от остальных сущностей: способность к самоопределению. Личности могут свою будущую историю жизни выбрать из целого ряда возможных историй, а затем пытаться осуществить этот выбор на деле. Причем имеем: 1) когда личность определяет свое будущее, она становится одной из личностей, которыми она может быть, – и только вследствие этого приобретает реальную идентичность, 2) в результате каждого акта определения своего реального будущего она "генерирует тот или иной факт из некоторого возможного, но еще не действительного положения вещей" [H.Pilot 1986, c.139]. Самоопределение личности, как показывается там же [H.Pilot 1986, c.192], означает: 1) выбор из множества возможностей, 2) соположимость такого выбора с выбором, производимым (уже для себя) другими личностями. Ясно, что и этот взгляд предполагает понятие личности как реализации "личностности".

-18-

Как указывает Х.Фишер [H.Fisher 1985, c.1], в позитивистской традиции сознание, память, воля и личностность изучаются через их проявления в виде "формы действия", причем истоки действия ищутся в нервной системе, а описываются в терминах рефлексов. Автору такой подход не кажется убедительным: по его мнению, существует огромный разрыв между тем разнообразием, какое возможно в нервных системах индивидов, с одной стороны, и наборами решений, принимаемых индивидами по поводу социально значимых сообщений. Этой позитивистской позиции автор противопоставляет взгляд таких классиков науки о психическом, как Рибо, Жане, Шарко и Фрейд: соотношение языка и мышления у индивида следует искать не в рефлекторной цепи, а в рамках самой ментальности, личностности. Личностность тогда предстает как языковое проявление организации ощущений и восприятий [H.Fisher 1985, c.2], материально, действительно, определяемые нейрофизиологией индивидуального организма. Не случайно, что многие понятия, связанные с взаимодействиями общества и личности, могут быть определены и в обыденном сознании характеризуются обычно через псевдолингвистические понятия: ср. "голос совести", "сверх-Я". Говоря о "голосе совести", мы подразумеваем нечто, сидящее глубоко в нас [H.Fisher 1985, c.8].

Выдвигаются следующие три тезиса: 1) фундаментальные эпистемологические проблемы – такие, как роль познающего в отношении к познанному, – структурируются формами и контекстом языка: для объяснения привлекается та или иная форма языка, предопределяемая типом представления знаний; например, когда в качестве имени заключенного в концентрационном лагере используется номер (а не фамилия или христианское имя), это предполагает (таков уж тип такой репрезентации), что данный человек – всего лишь один из бесконечного множества других; 2) понятия и язык, с помощью которых мы общаемся, структурируют наши "эпистемологические взгляды"; в то же время, формирование личностью своего взгляда на себя в качестве познающего субъекта тесным образом связано и с тем, что она уже знает о себе, и с тем, каковы ее взгляды на

-19-

уже познанное; 3) логика человеческой личности (в частности, логика связей между характеристиками личности) также полностью зависит от языка, и именно поэтому влияет на связи личностности и общества [H.Fisher 1985, c.141-142]. Динамические функции языка и логики – это функции личностности, они предопределяют путь познания мира личностью [H.Fisher 1985, с.158]. Сама же личностность может быть представлена как серия запретов (отрицаний, или того, что в формальных грамматиках называют "ограничениями"), на различных уровнях поведения, сигнальных систем, правил и языка [H.Fisher 1985, c.203].

Наконец, важнейшим видом личности и личностности является "языковая личность", – концепция которой в последние годы развивается Ю.Н.Карауловым. В его работах языковая личность определяется как "совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), которые различаются а) степенью структурно-языковой сложности, б) глубиной и точностью отражения действительности, в) определенной целевой направленностью. В этом определении соединены способности человека с особенностями порождаемых им текстов" [Караулов 1989, c.3],- а потому, добавим мы, скорее это определение языковой личностности, а не личности как проявления последней. Ю.Н.Караулов представляет структуру языковой личности, состоящей из трех уровней: "1) вербально-семантического, предполагающего для носителя нормальное владение естественным языком, а для исследователя – традиционное описание формальных средств выражения определенных значений; 2) когнитивного, единицами которого являются понятия, идеи, концепты, складывающиеся у каждой языковой индивидуальности в более или менее упорядоченную, более или менее систематизированную "картину мира", отражающую иерархию ценностей. Когнитивный уровень устройства языковой личности и ее анализа предполагает расширение значения и переход к знаниям, а значит, охватывает интеллектуальную сферу личности, давая исследователю выход через язык, через процессы говорения и понимания – к знанию, сознанию, процессам

-20-

познания человека; 3) прагматического, заключающего цели, мотивы, интересы, установки и интенциональности. Эти уровни обеспечивают в анализе языковой личности закономерный и обусловленный переход от оценок ее речевой деятельности к осмыслению речевой деятельности в мире" [Караулов 1989, с.5].

Ю.Н.Караулов указывает, что языковая личность – это "углубление, развитие, насыщение дополнительным содержанием понятия личности вообще" [Караулов 1987, c.38]. Выделяя три уровня, он соотносит их, соответственно, с лексиконом, тезаурусом и прагматиконом, эти уровни репрезентирующими. Причем языковая личность "на каждом уровне своей организации соответственно имеет и временные, и вневременные, изменчивые, развивающиеся образования, и сочетание этих феноменов и создает наполнение соответствующего уровня" [Караулов 1987, c.39] (подробная рубрикация в этой работе дается на с.61-62). И наконец, вводится понятие психоглоссы, определяемой как "единица языкового сознания, отражающая определенную черту языкового строя, или системы родного языка, которая обладает высокой устойчивостью к вариациям и стадиальностью во времени, то есть интегрирует свойства изоглоссы и хроноглоссы на уровне языковой личности" [Караулов 1988, c.25]. По гипотезе автора, набор конкретных психоглосс и определяет "содержание общерусского языкового типа" [Караулов 1988, c.25]. Психоглоссы безразличны к нормированности или ненормированности того или иного явления [Караулов 1988, c.31]. Соответственно трем уровням языковой личности, различаются и три вида психоглосс: грамматические, когнитивные и мотивационные: "Первые связаны со знанием родного языка, вторые совпадают с типичными категориями образа мира соответствующей эпохи, третьи в какой-то степени отражают национальный характер" [Караулов 1988, c.28-29]; [Караулов 1987, c.161].

Из сказанного ясно, что понятие личности параллельно понятию языка (langue) в классическом языкознании двадцатого века.

-21-

2. Индивид и индивидуальность в языке и в речи

Итак, личностность, в частности, языковая (состоящая из психоглосс, перечисленных выше), реализуется как та или иная личность. Индивид, в том числе, языковой – это человек во всей его данности, к которому – гипотетически – мы примеряем его модель (его "личность"), что-то вроде костюма, сшитого по тому лекалу (то есть, знанию его личностности), которым мы владеем. Индивид – наша интерпретация того, как реализована личностность. В отличие от обычного портного, при такой "примерке" мы ориентируемся не только на внешние данные, но и на подозреваемые нами скрытые характеристики. Как указывает Апостол Павел во втором послании к Коринфянам, "видимое временно, а невидимое вечно". Внешняя природа преходяща, а внутренняя вечна; они не прямо зависят друг от друга [S.N.Dunning 1985, c.3].

Переход от личного к "объективному" – вот функция индивидуальности в интерпретации речи. Напомним в этой связи понятие "лично-объективного содержания" у А.А.Потебни: "Посредством языка человек доводит до своего сознания или, другими словами, представляет себе содержание своей мысли. Язык имеет свое содержание, но оно есть только форма другого содержания, которое можно назвать лично-объективным содержанием на том основании, что хотя в действительности оно составляет принадлежность только лица и в каждом лице различно, но самим лицом принимается за нечто, существующее вне его. Это лично-объективное содержание стоит вне языка. Так, например, мы можем думать, что время бывает троякое по отношению к тому мгновению, когда думаем или говорим: настоящее, прошедшее и будущее, и что сообразно с этим события настоящие, предшествующие и будущие – такими и должны изображаться. Но языку, как живописцу, вольно и "Пятницу на коне написать". Событие еще не совершившееся по мнению самого говорящего лица, язык может представить не только будущим, но и прошедшим, прошедшее – настоящим и будущим" [Потебня 1941, c.99-100].

Поиски "объективной" истины, снятие всего чисто субъективного

-22-

и сиюминутного (феноменологическая направленность, делающая поправки на индивидуальность) часто противопоставляют признанию сверхценности индивида в тексте, когда (как в герменевтике) ищут не столько общее, сколько именно сиюминутное и индивидуальное (чтобы потом, возможно, на основании познанного таким образом прийти к значимым обобщениям). Так, по К.Вельке [K.Welke 1986, c.14], в центре гумбольдтовской общефилософской концепции лежит проблема проявления человеческой индивидуальности как главной цели человечества: "Специфика этой концепции состоит в том, что она направлена не на отдельного индивида как абстрактное, как прототип некоего рода, а на конкретных индивидов (...) Проявление индивидуальности для Гумбольдта представляется как развитие личностности" [K.Welke 1986, c.14]. Причем и социальность индивидов для Гумбольдта признается также вне каких-либо колебаний: он выводит ее из общения людей [K.Welke 1986, c.20].

Как пытался показать П.Рикёр [P.Ricoeur 1987, c.55], в осознании проблемы индивидуальности можно выделить три этапа. На первом, собственно эпистемологическом, имеем дело с проблемой произвольного индивида в его отношению к видовому индивиду в логическом смысле слова – то, что Рикёр называет индивидуализацией. Переход от этого этапа ко второму заключался в отделении человеческого индивида от индивида вообще, в опоре на "пропозициональные префиксы" типа "я говорю, что", "я утверждаю, что", содержащие слово "Я". На втором этапе уже пытаются от таких префиксов перейти к уяснению, что же такое "говорить "Я". Это – идентификация: мы стремимся понять, как, произнося "Я", человек идентифицирует себя. Переход от этого второго этапа к третьему заключается в рассмотрении процессов идентификации по ходу повествования. На третьем же этапе приходят к этическим выводам относительно актов речи. Сказать нечто – значит быть ответственным за свои слова. "Дурные слова" приравниваются дурным делам. Именно на этом этапе, по Рикёру, мы приходим к понятию "сам". Поэтому этап этот можно назвать "начислением вины" (imputation). Осознание "другого"

-23-

развивается вместе с развитием самосознания [P.Ricoeur 1987, c.56]. Все это – стадии, взятые как бы вне реальной истории.

Й.Шлегер [J.Schlaeger 1988] выделяет тоже три фазы и три переходных пункта в осознании индивидуальности, но в другом измерении.

Фаза 1: развитие "гражданского" (буржуазного) понимания индивидуальности в контексте буржуазной эмансипации личности. Тогда индивидуальность осознается как то, что возникает или может в принципе возникнуть в результате рационалистического и теологического осознания самоидентичности. Переходный пункт 1 (в конце восемнадцатого века): такой путь самоосознания становится все более сомнительным. Индивидуальность отделяется от метафизических горизонтов и находит себя в рефлексии, в себе самой, в своих чувствах. Вершиной рефлекторного углубления самопонимания стала субъективность романтической иронии.

Фаза 2: стремление построить системы "содержательности внутреннего мира индивида" [J.Schlaeger 1988, c.470], что проявилось в соответствующих идеологиях, в философии истории, в появлении современных социологии и психологии, в которых индивид предстает как гармоничное целое. Одновременно растет осознание противоречивости и неполноты таких тотализирующих попыток. Индивидуальность все больше предстает как некая возможность, реализуемая только в противовес такой тотализации. Переходный пункт 2: на границе девятнадцатого и двадцатого веков возникает убежденность, что такая возможность "содержательности внутреннего мира" вряд ли реализуема. В центре внимания теперь – "трансцендентальная неприкаянность", незащищенность (в противоположность отгороженности от внешнего мира, когда господствовала предыдущая "парадигма" представлений об индивидуальности), одиночество индивидуальности во внешнем мире.

Фаза 3: индивидуальность исследуется теперь как отрицание идентичности; познание мира воспринимается как отрицание цельности его. Индивидуальность познает себя только в рамках некоторой перспективы. Переходный пункт 3: гасится противопоставление субъекта объекту, и происходит это в рамках общей "фикционализации". "Индивидуальность" теперь – пройденный этап человеческого самопознания, миф, по мнению автора, сегодня окончательно преодоленный [J.Schlaeger 1988, c.471].

-24-

Признавать или отрицать существование индивидуальности вообще и у себя в частности – право каждого. При нашем же подходе к индивидуальности как к механизму перехода от личностного к объективному в интерпретации речи, понятие это остается важным и нужным. Другое дело, какова цель такого соотнесения. Так, по [M.Frank 1988, c.3], деконструктивисты и постмодернисты, следуя сегодня Ницше и Хайдеггеру, предполагают, что идея индивидуальности родилась прежде всего как проявление стремления к власти у субъективности, а именно, это – стремление посмотреть на бытие (свое и чужое), на общее и различное с другими людьми и их внутренними мирами, так, как если бы они зависели от этого нашего взгляда. В принципе, не любой субъект обладает индивидуальностью в каждый момент своей жизни: например, нет индивидуальности у того, кто, выражаясь словами Гегеля, является "самой истиной субстанции". Нет индивидуальности у людей в толпе, скандирующей лозунги. Индивид – это отдельно осмысленный субъект [M.Frank 1988, c.3]. Индивидуальность придает всему, с чем она сталкивается, – в частности, и интерпретации речи, – целостность и завершенность [M.Frank 1988, c.17]. В то же время, как пишет Д.Бертоле [D.Bertholet 1987, c.9], индивид действует как бы в согласии с языком, в который он погружен в силу своего нахождения в данном обществе. Индивид формируется этим языком, – вот почему можно сказать, что индивидуальность и личностность – взаимоопределяющие величины. Однако проявляется речевой индивид и существует для его интерпретатора только в его речи.

Итак, мы можем сделать вывод, что индивид – личность, проявленная в делах, в частности, в своей речевой деятельности. Понятие "индивид" параллельно понятию речевой деятельности (langage) у Ф. де Соссюра, во всяком случае, интуитивно находится в том же логическом срезе.

-25-

3. Субъект и субъективность в речи

Между понятиями "индивид" и "субъект" можно, вслед за [K.Silverman 1983, c.126], провести следующее разграничение. Индивидуальность предопределена сознанием, социумом, а если выражаться метафорически, – языком, в который мы погружены и которым мы оперируем осознанно. Субъективность предполагает более широкое поле действия: субъект может действовать под давлением подсознания. Беря свое начало, главным образом, из эпохи Возрождения [K.Silverman 1983, c.126], "индивидуальность" до сих пор несет на себе следы тех философских систем, которые исключительное внимание отдавали сознанию. Понятие же "субъективность" предполагает отход от этой философской традиции, оно переносило центр тяжести на неосознанное и на культурообусловленное в человеке. Причем даже желание можно охарактеризовать как культурообусловленное явление в субъекте, а потому насквозь "коллективизированное" [K.Silverman 1983, c.130]. Субъект, кроме того, лишен той стабильности, которая ассоциирована с понятием индивидуальности. Теперь многое гораздо сильнее в самом субъекте зависит от результатов чужих и своих речей. Субъект возникает каждый раз как бы заново в результате каждого эпизода общения, в рамках своего дискурса (как бы "в собственном соку"), ср. [K.Silverman 1983, c.199]. Как считает Ж.-А.Миллер [J.-A.Miller 1977/78, c.25-26], в тот момент, когда субъект погружается в регистр символов, этот субъект обретает значение, – но ценой потери существования. Сам же субъект становится не более чем означающим, которое, подобно чисто языковому означающему, сиюминутно и неповторимо. Индивид – аналог денотата, а субъект – аналог референта в лингвистической логике.

Как и понятия личностности и индивидуальности, понятие "субъективность" – столь расплывчато и иногда легкомысленно употребляемое в современном научном жаргоне – претерпело множество изменений. По В.Хесле [V.Hösle 1988, c.52-54], это развитие от Канта к Гегелю выглядело так. Сначала как высший принцип трансцендентальной философии (в

-26-

том числе и у Фихте), не исчезающая и сама себя рефлексивно обосновывающая структура. Затем, по Шеллингу, объединение субъективного и объективного дает то, что Гегель назвал идеей; в полученном образовании ведущим моментом является субъективность. Затем абсолютное предстает как именно такое объединение. И наконец, сочетание субъективности и объективности в граничном случае ведет к абсолютной идее (правящей миром), от которой мы переходим к остальным категориям философии.

Продолжая же далее линию, идущую от Гегеля, М.Ветцель [M.Wetzel 1986, c.23] различает: 1) в обыденной деятельности субъективность как форму деятельности, всегда присущую всем субъектам; имеем отношение субъективности к природе как к предмету практики, к обществу как к системе практики и к себе самому как к воплощению этой практики; 2) в научной деятельности – как то, что пытаются преодолеть; 3) в рамках самой философской рефлексии, – как то, что тематизируется и становится самоценным при осознании своего взаимодействия с предметами, диктующими свои условия.

В новую эпоху, когда высшей мерой ценности в научном познании стала объективность, субъективность стала оцениваться как помеха. Например, по [M.Wetzel 1986, c.7], во французском структурализме и в неоструктурализме прокламируется "смерть субъекта" (ср. взгляды таких мыслителей, как Лакан, Фуко, Деррида, Делёз и Льотар). Предметом и главным свидетелем для исследователя, при такой установке, должен стать сам объект рассмотрения. Однако, подобно языку, о существовании и жизни которого можно судить только когда есть люди, им владеющие и его использующие, – и об остальных предметах можно размышлять только если есть люди, для которых эти предметы обладают значимостью. Так неоструктурализм должен заново обрести своего субъекта.

По Х.Й.Фиссени [H.-J.Fisseni 1986, c.14], существуют следующие ситуации в исследовании субъективности: 1) субъективные компоненты проявлены в когнитивных и мотивационных процессах, например, в оптических иллюзиях и в антиципации

-27-

будущих событий; 2) то жизненное пространство, в котором действует индивид, он конституирует как личность; установки его возникают как результат объединения "внутренних" и "внешних" областей, взаимно влияющих на структуру друг друга; 3) "жизненное пространство" проявляется во временных измерениях как то, по отношению к чему индивид испытывает настороженность: неизведанное будущее, "стремящееся победить индивида"; для "борьбы" с этой угрозой индивид создает сеть "личностных конструктов", служащую предсказанию необходимой в будущем установки; 4) личностный мир для индивида – одновременно и нормативный стандарт, дающий предписания, как строить дальнейшую жизнь; 5) когнитивная представительность объективной данности проявлена для установки субъекта как более решающий фактор, чем объективные данности сами по себе; эта когнитивная представительность лепится соответственно образу себя у индивида, его ожиданиям, системам потребностей; 6) индивидуальная история познания у человека определяется не только информацией об окружающем мире и о ситуациях в нем, но и внутренней переработкой воспринимаемых сведений.

Говорящий и интерпретирующий субъект – это взгляд на индивида снаружи. Естественно, что "... понятие объективного и субъективного относительны, и, без сомнения, придет время, когда то, что нам представляется свойством самой природы, окажется только особенностью взгляда нашего времени" [Потебня 1976, c.205]. Можно даже говорить о "субъективных" словах как элементах естественного языка: пример их – личные местоимения; ср. у Потебни там же: "... формальных, или, как говорит Гумбольдт, "субъективных" слов, "исключительное содержание коих есть выражение личности или отношения к ней, но полагаем, что и эти слова, подобно "объективным", описательным и повествовательным, означающим движения и прочее без отношения к личности", что и эти слова в свое время не были лишены поэтической образности" [Потебня 1976, c.220]. Соответственно, можно говорить, вслед за [M.Sandmann 1940, c.III], о значении, ориентированном на субъекта (очень часто это

-28-

значение присуще субстантивным и, шире, именным сочетаниям в речи): это такое значение, которое вписывается в сферу живого субъекта и считается неотъемлемой частью последнего. Тенденция к номинальному выражению этих значений, по Зандманну, проявлена особенно ярко в романских языках, в которых нет чистого глагола для понятий "голодать", "мерзнуть": только "иметь голод", "иметь холод" и т.п. (в испанском, соответственно, 'tener (pasar) hambre, tener frio'). В баскском, более того, мыслимы только сочетания с существительным, соответствующие выражениям "стыдиться", "жить", "мочь", "не мочь" [M.Sandmann 1940, c.112] (сравним русские выражения: 'иметь совесть', 'вести жизнь', 'иметь возможность', 'не иметь возможности', допустимые наряду с чистым глаголом).

Субъективностью в языке должна быть признана "способность говорящего присваивать себе язык в процессе его применения, отражающаяся в самом языке в виде особой черты его устройства (...) За субъективностью вскрывается, таким образом, еще более общее свойство языка: язык есть семиотическая система, основные референционные точки которой непосредственно соотнесены с говорящим индивидом. Э.Бенвенист называет это свойство "человек в языке" и делает это названием целого раздела своей книги (имеется в виду [Бенвенист 1974] – В.Д.). Иначе всю эту черту лингвистической концепции можно назвать антропоцентрическим принципом" [Ю.С.Степанов 1975, c.50]. Более того: человек становится субъектом именно в тот момент и на то время, когда он пользуется языком, являясь тем самым и нашему взору [M.Tuţescu 1975, c.172]. По аналогии с понятиями электротехники, о речевых субъектах можно говорить только тогда, когда происходит "речевое замыкание" и имеется поэтому "речевое напряжение": не просто обмен репликами "в вакууме", а интерпретация речей, с возможным изменением внутреннего мира этих субъектов (ср. также [A.Bühler 1983, c.189]). В это "поле" включается "субъективная реальность" каждого, что предполагает, в свою очередь, по [B.Doray 1987, c.28]: а) наличие мнений, восприятий и интерпретаций у этих субъектов для себя самого и для собственного мира, б) наличие

-29-

представлений о целевых установках, оценки себя, о своей ориентации и о своем окружении (в своем представлении) и в) выбор непосредственных целей в своей деятельности.

В свою очередь, субъективизация, по [B.Doray 1987, c.148], – процесс отфильтровывания, сдерживания и отображения того, что в индивиде имеется противоречащего его "самости" или, наоборот, ей соответствующего. Этот процесс начинается, когда возникает динамическое противоречие между частным и общим в человеке. Например, интерпретируя чужие слова, мы ограничены своим фоном знаний, мнений, оценок, эмоций и другими элементами того, что нас характеризует как субъекта. Все, что не проходит через это сито нашей субъективности, так на нем и осядет. Вот почему предусмотрительный интерпретатор стремится получить такое истолкование для непрозрачного текста, чтобы по ходу своего дальнейшего развития – расширения своего фона – безболезненно откорректировать свои прежние позиции по отношению к сказанному. Это и подобные соображения наводят на мысль [H.-J.Fisseni 1986, c.15], что индивид свои установки по отношению к субъективно интерпретируемому использует не нейтрально, что он каким-то образом их контролирует – подобно зрителю, способному в критические моменты проконтролировать свою реакцию на увиденное – особенно когда это увиденное кажется странным, как в случае оптических обманов, разоблаченных самим субъектом.

Трудности и сомнения в выделении понятия "субъект", как видим, имеют тот же характер, что и трудности в определении понятия "речь" (parole), взятого в отрыве от понятий "язык" и "речевая деятельность". Это подтверждает нашу гипотезу о том, что речь рядоположена субъекту. Речь субъективна уже по своему определению.

-30-

4. Заключение

Из-за ограниченности объема мы не рассмотрели многих вопросов, в частности, место "Я" и "Эго" в соотнесении понятий личности, индивидуальности и субъективности. Заключая, можем так резюмировать полученный результат. Личность – носитель языка, индивид – человек, о котором известно, что это личность и которого мы знаем по речам (а потому и по делам) его. Субъект же – тот, кто дан нам только по речам; системность в действиях субъекта от нас может иногда и ускользать.

Литература (С.30-34)

Бенвенист Э.
1974
Общая лингвистика /Под ред. с вступит. статьей и комментарием Ю.С.Степанова. – М.: Прогресс, 1974.

Гоббс Т.
1642
Основ философии часть третья: О гражданине // Т. Гоббс. Сочинения в двух томах. – М.: Мысль, 1989. Т.1. 270-506.

Караулов Ю.Н.
1987
Русский язык и языковая личность. – М.: Наука, 1987.

Караулов Ю.Н.
1988
Эволюция, система и общерусский языковой тип // Ю.Н. Караулов ed. Русистика сегодня: Язык: система и ее функционирование. – М.: Наука, 1988. 6-31.

Караулов Ю.Н.
1989
Предисловие: Русская языковая личность и задачи ее изучения // Д. Шмелев ed. Язык и личность. – М.: Наука, 1989. 3-8.

Потебня А.А.
1941
Из записок по русской грамматике: Т.IV. Глагол. Местоимение. Числительное. Предлог. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1941.

Потебня А.А.
1976
Эстетика и поэтика. – М.: Искусство, 1976.

Розанов В.В.
1894/1902
Легенда о Великом Инквизиторе Ф.М.Достоевского: Опыт критического комментария с присоединением двух этюдов о Гоголе. – Изд-е второе. – С.-Петербург: Типогр. М.Меркушева, 1902.

Соловьев В.С.
1897/99
Оправдание добра: Нравственная философия. Переп. (по 2-му изд.) // В.С. Соловьев Соловьев В.С. Сочинения в двух томах. – М.: Мысль, 1988. Т.1. 47-580.

Степанов Ю.С.
1975
Методы и принципы современной лингвистики. – М.: Наука, 1975.

ФилосЭнцС
1983
Философский Энциклопедический словарь. – М.: Сов. энциклопедия, 1983.

Цинцадзе Г.И.
1975
Метод понимания в философии и проблема личности. – Автореф. дисс. ... доктора философских наук (09.00.01 – диалектич. и историч. материализм): (Диссертация написана на груз. языке). – Тбилиси: Изд-во Тбилисского ун-та, 1975.

Allport G.W.
1937
Personality: A psychological interpretation. – N.Y.: Holt, 1937.

Allport G.W.
1960
Personality and social encounter: Selected essays. – Boston: Beacon, 1960.

Asch S.E.
1952/87
Social psychology. – O. etc.: Oxford U.P., 1987.

Bertholet D.
1987
Le bourgeois dans tous ses états: Le roman familial de la Belle Époque. – P.: Orban, 1987.

Bühler A.
1983
Die Logik kognitiver Sätze: Über logische Grundlagen der Argumentation in den Geistes- und Sozialwissenschaften. – B.: Duncker & Humblot, 1983.

Burke K.
1966
Language as symbolic action: Essays on life, literature, and method. – Berkeley etc.: U. California Press, 1966.

Doray B.
1987
De la production à la subjectivité: Repérages pour une dialectique des formes // M. Bertrand ed. JE: Sur l'individualité: Approches pratiques / ouvertures marxistes. – P.: Messidor (Éditions sociales), 1987. 115-153.

Dunning S.N.
1985
Kierkegaard's dialectic of inwardness: A structural analysis of the theory of stages. – Princeton (N.J.): Princeton UP, 1985.

Fisher H.
1985
Language and logic in personality and society. – N.Y.: Columbia UP, 1985.

Fisseni H.-J.
1986
Selbstinterpretation und Verhaltensregulation: Subjektiver Lebensraum als Zugang zu einer kognitiven Persönlichkeitskonzeption. – Göttingen etc.: Hogrefe, 1986.

Frank M.
1988
Subjekt, Person, Individuum // M. Frank, A. Haverkamp eds. Individualität. – Münster: Fink, 1988. 3-20.

Hollis M.
1985
Of masks and men // M. Carrithers, S. Collins, S. Lukes eds. The category of the person: Anthropology, philosophy, history. – Cambr. etc.: Cambr. UP, 1985. 217-233.

Hösle V.
1988
Hegels System: Der Idealismus der Subjektivität und das Problem der Intersubjektivität: Bd.1. Systementwicklung und Logik: Ungekürzte Studienausgabe. – Hamburg: Meiner, 1988.

Lalande A.
1926
Vocabulaire thechnique et critique de la philosophie Ŕevu par Mm. les membres et correspondants de la Société Française de Philosophie, avec leurs corrections et observations. – P.: Librairie Félix Alcan, 1926. Vol.1.

Leyens J.-P.
1983
Sommes-nous tous des psychologues?: Approche psychosociale des théories implicites de la personnalité. – Bruxelles: Mardaga, 1983.

Li V.P.
1984
Narcissism and the limits of the lyric self // C.E. Nicholson, R. Chatterjee eds. Tropic crucible: Self and theory in language and literature. – Kent Ridge (Singapore): Singapore UP, 1984. 3-23.

Mauss M.
1938
A category of the human mind: The notion of person; the notion of self Þransl. from French // M. Carrithers, S. Collins, S. Lukes eds. The category of the person: Anthropology, philosophy, history. – Cambr. etc.: Cambr. UP, 1985. 1-25.

Miller J.-A.
1977/78
Suture: (Elements of the logic of the signifier) // Screen 1977/78, v.18, N 4, 24-34.

Muller J.P., Richardson W.J.
1982
Lacan and language: A reader's guide to Écrits. – N.Y.: International UP, 1982.

Pilot H.
1986
Die Wahrheit der Selbstbestimmung: Zeitlogische Aspekte der personalen Identität // G. Heinemann ed. Zeitbegriffe: Ergebnisse des interdisziplinären Symposiums "Zeitbegriff der Naturwissenschaften, Zeiterfahrung und Zeitbewusstsein" (Kassel 1983). – Freiburg; München: Alber, 1986. 139-183.

Raffler-Engel W.v.
1981
The implications of hearer background on the perception of the message: The neglected factor in sociolinguistic research // M. Hartig ed. Angewandte Soziolinguistik. – Tübingen: Narr, 1981. 47-56.

Ricoeur P.
1987
Individu et identité personnelle // l. Sur ed. Sur l'individu: Contributions de Paul Veyne etc. au Colloque de Royaumont. – P.: Seuil, 1987. 54-72.

Russell B.
1948
Human knowledge: Its scope and limits. – N.Y.: Simon and Schuster, 1948.

Sandmann M.
1940
Substantiv, Adjektiv-Adverb und Verb als sprachliche Formen: Bemerkungen zur Theorie der Wortarten // IdgF 1940, Bd.57, 81-112. Repr. // H. Moser ed. Das Ringen um eine neue deutsche Grammatik: Aufsätze aus drei Jahrzehnten (1929-1959). – 3., durchsehene Aufl. – Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1973. 186-216.

Schlaeger J.
1988
Zur Psycho-Logik des individualistischen Selbstverständnisses // M. Frank, A. Haverkamp eds. Individualität. – Münster: Fink, 1988. 469-473.

Senne R.L.
1945
Traité de caractérologie suivi de Précis d'idiologie. – 102e éd-n, revuew et augmentée par Édouard Morot – Sir. – P.: PUF, 1984.

Silverman K.
1983
The subject of semiotics. – N.Y.: Oxford UP, 1983.

Simmel G.
1983
Schriften zur Soziologie: Eine Auswahl /Hrsgn. und eingeleitet v. Heinz-Jürgen Dahme, Ottheim Rammstedt. – F.M.: Suhrkamp. 1983.

Tuţescu M.
1975
Précis de sémantique française. – Bucureşti: Editura didactică şi pedagogică; P.: Klincksieck, 1975.

Welke K.
1986
Zur philosophischen und sprachtheoretischen Begründung der Einheit von Sprache und Denken bei Wilhelm von Humboldt // K. Welke ed. Sprache – Bewusstsein – Tätigkeit: Zur Sprachkonzeption Wilhelm von Humboldts. – B.: Akademie, 1986. 9-67.

Wetzel M.
1986
Dialektik als Ontologie auf der Basis selbstreflexiver Erkenntniskritik: Neue Grundlegung einer "Wissenschaft der Erfahrung des Bewusstseins" und Prolegomena zu einer Dialektik in systematischer Absicht. – Freiburg; München: Alber, 1986.