В.З. Демьянков, Л.В. Воронин,
Д.В. Сергеева, А.И. Сергеев
Лингвопсихология как раздел когнитивной лингвистики, или:
Где эмоция –там и когниция
ћ
Оглавление:
1. Гештальты и эмоциональные сценарии: «удивление» в немецком и русском языках
(Э.Т.А. Гофман и Н.В. Гоголь)2. Кластерность: «радость» в русском и английском
(Ф.М. Достоевский и Ч. Диккенс)3. Семантические роли: «страх» в русском и немецком языках
(М.Булгаков и К.Тухольский)
-29-
Термин лингвопсихология, или лингвистическая психология, образован по образцу многих уже устоявшихся терминов. Так, психолингвистика – исследование предмета лингвистики методами психологии (в частности, с помощью психологических экспериментов), социолингвистика – исследование предмета лингвистики методами социологии (в частности, с помощью социологических опросов и т.п.), математическая физика – исследование предмета физики математическими методами.
В отличие от психолингвистики, лингвопсихология – исследование предмета психологии (человеческой ментальности, эмоций, сознания, перцепции) лингвистическими методами, через призму обыденного языка. В этом родство с лингвистической философией – особенно в традиции «оксбриджской» школы – с исследованием философских понятий через призму обыденного языка.
Задача лингвопсихологии – выяснить семантику терминов человеческой духовности. Рассматривая употребление этих терминов в классической и художественной (то есть, не профессиональной психологической) литературе, мы не только документируем и исследуем расхожие мнения данного этноса о духовности, но и выясняем, насколько выразительный потенциал языка востребован для характеристики этой духовности. Сопоставив же результат с употреблением терминов в психологии, мы можем установить, насколько далеко психологи в своем исследовании отошли от обыденных представлений.
В качестве полигона лингвопсихологического исследования мы выбрали поле эмоций в русском, английском и немецком языках. Предмет нашего исследования – эмоция, отраженная в языке, понятие,
-30-появившееся и функционирующее в языке, лингвистический
образ, языковая картина мира, а не психологические механизмы эмоциональной
жизни человека. Предмет нашего внимания, в отличие от психолингвистики, –
не система эмоций как таковая, а «жизнь» той или иной эмоции
в языке, в языковой системе и различные «жилищные условия», предоставляемые
эмоциям в разных языках. Сравнение текстов, написанных разными авторами в
разное время, показывает, как реализуются эти условия.
1. Гештальты и эмоциональные сценарии: «удивление» в немецком и русском языках (Э.Т.А. Гофман и Н.В. Гоголь)
В полном корпусе произведений Гофмана мы обнаружили 442 контекста употребления слов с семантикой «удивление» ( Staunen , Erstaunen, Verwunderung, Überraschung, Verblüffung), у Гоголя – 380 контекстов (удивление, изумление, потрясение, недоумение, озадаченность и т.п.). Эти контексты классифицируются по двум параметрам: (1) по разграничению фона и фигуры, (2) по типам эмоционально-событийного сценария.
1.1. В рамках первого параметра упоминание эмоции, сопровождающей действие, противопоставляется упоминанию «автономной» эмоции, составляющей самоценную картину. Пример первого типа: [...] почтмейстер тоже отступился и посмотрел на него с изумлением, смешанным с довольно тонкой иронией (Гоголь, Мертвые души). Пример второго типа: Афанасий Иванович был совершенно поражен (Гоголь, Старосветские помещики). Во втором типе контекстов удивление подается и воспринимается крупным планом, как отдельное самодостаточное переживание; эта эмоция не сопровождает какое-либо действие и не “окрашивает” его, поскольку сама обладает статусом события и, в частности, непроизвольного действия. Оппозиция фона и фигуры в тексте связана с вниманием. Внимание фокусирует наше восприятие на том или ином предмете, действии, качестве и т.д., превращая его в фигуру [1] . Но в фокусе
-31-
оказывается не картина и не ее обрамление, а их
соотношение, не действие или эмоция по отдельности, а действие, сопровождаемое,
окрашенное эмоцией.
Удивление в тексте часто упоминается в рамках «эмоционального комплекса», кластера эмоций: удивление + отчаяние, удивление + ужас. В текстах Гофмана мы встречаем многочисленные вариации: Erstaunen + Schreck, Erstaunen + Furcht , höchste Verwunderung + freudiger Schreck, freues Erstaunen + freudiger Schreck , Staunen + Grausen, Staunen + Schreck, Staunen + Schrecken, Erstaunen + Schrecken+ Schmerz, verwundert + erschrocken, Erstaunen + Bewunderung + Entzücken + Furcht + Entsetzen. Например: Doch wer schildert mein frohes Erstaunen, ja, meinen freudigen Schreck, als ich wahrnahm, daß ich mich auf dem Hause meines wackern Herrn befand ( Lebensansichten des Katers Murr) [2]. Гофмановское удивление чаще сочетается с восторгом или радостью, чем со страхом (впрочем, и сам страх, «ужас», может в представлении Гофмана быть радостным). А в произведениях Гоголя кластеров эмоций значительно меньше; найдены только следующие комбинации: изумление + благодарность,ужас + изумление, изумление + радость, недоумение + нетерпеливое любопытство. Например: Каков же был ужас и вместе изумление Ковалева, когда он узнал, что это был собственный его нос! (Нос).
Итак, у Гофмана удивление сочетается с эмоциями различного происхождения и свойства, в то время как комбинации гоголевского удивления / изумления / потрясения менее экзотичны. Кроме того, у обоих авторов есть «удивление-страх» и «удивление-радость». Именно концепты страха и радости (исключая, разумеется, эмоции, «родственные» удивлению по определению – изумление, потрясение и т.д.) оказываются наиболее близкими концепту удивления, демонстрируя витгенштейновское «фамильное сходство». Гоголь сочетает недоумение любопытством, а изумление благодарностью, подчеркивая в недоумении недостаток
-32-
информации и, соответственно, потребность в восполнении
этого пробела, проявляющуюся в любопытстве. Для него в этих концептах огромную
важность приобретает внимание. В первом случае это внимание-любопытство,
во втором – внимание-почтение, внимание-уважение, внимание-поклонение.
Итак, Гофман сближает удивление c восхищением / восторгом. Внутренний эмоциональный мир гофмановского героя сочетается с повышенным интересом к миру внешнему, в то время как гоголевское любопытство соседствует с довольно слабо выраженной эмоциональностью и очень скромной палитрой эмоций. Гофман детально описывает удивление с множеством оттенков, нередко в парадоксальных сочетаниях (ср. freudiger Schreck, «радостный ужас»). Удивление же в гоголевском варианте может быть интенсивным, но не обладает такой широкой палитрой кластеров.
1.2. В рамках второго параметра эмоции представляются в качестве звена развернутой причинно-следственной цепочки, включающей три события: 1) событие, вызвавшее эмоцию, 2) собственно эмоция, 3) реакция. Реализации этой цепочки назовем эмоционально-событийным сценарием. Обследование текстов показало, что доминируют четыре типа сценариев:
- Событие --> эмоция --> реакция (Гофман: 51 контекст, Гоголь: 61 контекст). Например: Ich bemerkte, daß die Leute, welche mir begegneten, still standen und mir verwundert nachsahen, ja daß der Wirt im Dorfe vor Erstaunen über meinen Anblick kaum Worte finden konnte, welches mich nicht wenig ängstigte (Die Elixiere des Teufels). Имеем цепочку: мой взгляд --> удивление --> невозможность найти слова. У Гоголя: Он поворотился так сильно в креслах, что лопнула шерстяная материя, обтягивавшая подушку; сам Манилов посмотрел на него в некотором недоумении (Мертвые души), где цепочка выглядит так: поворотился, лопнула шерстяная материя --> недоумение --> Манилов посмотрел на него.
- Значительно чаще встречается «укороченный» сценарий, когда реакция в предложении не упоминается явно: Событие --> эмоция (у Гофмана 176 контекстов, у Гоголя – 116). Например: Философ хотел оттолкнуть ее руками, но, к удивлению, заметил, что руки его не могут приподняться, ноги не двигались; и он с ужасом увидел, что даже голос не звучал из уст его: слова без звука шевелились на губах (Вий). Имеем: руки не могут приподняться, ноги не двигались --> удивлениe.
- Другой тип укороченного сценария у Гофмана представлен значительно чаще, чем у Гоголя: Эмоция --> реакция (Гофман: 100 контекстов, Гоголь: 32). Например: Aber dem Lehrburschen stand
-33-
das Maul offen vor lauter Verwunderung (Meister Floh), когда имеем: Verwunderung --> stand das Maul offen.
У Гоголя: Вправду? Целых сто двадцать?
– воскликнул Чичиков и даже разинул несколько рот от изумления
(Мертвые души), то есть: изумление --> воскликнул, разинул
рот.
- Самый короткий сценарий – когда упоминается только эмоция; это наименее употребительный тип (Гофман: 22 контекста, Гоголь: 15). Например: Ich versank in das hinbrütende Staunen der begeisterten Andacht, die mich durch glänzende Wolken in das ferne bekannte, heimatliche Land trug, und in dem duftenden Walde ertönten die holden Engelsstimmen, und der wunderbare Knabe trat wie aus hohen Lilienbüschen mir entgegen und frug mich lächelnd: "Wo warst du denn so lange, Franziskus?" (Die Elixiere des Teufels); Перекупка дивилась, дивилась и, наконец, смекнула: верно, виною всему красная свитка (Вечера на хуторе).
Удивление (или изумление) в некоторых контекстах представляется эмоцией саморепродуцирующей, тогда удивление (особенно как реакция на нечто увиденное) порождает потребность в новой информации, связанной с объектом, вызвавшим это чувство. Наиболее показательны в этом отношении контексты, в которых представлена эмоция, сопровождающая действие. Сценарий подобной ситуации выглядит так: взгляд --> удивление --> созерцание + удивление, т.е. эмоция, вызванная тем или иным стимулом, возвращается к этому стимулу, чтобы поддерживать свою интенсивность и продолжительность. С этой точки зрения концепт удивление оказывается ближе концепту радости и противоположен страху. От того, что вызывает страх, бегут; то, что вызывает радость и удивление, притягивает.
«Удивление», таким образом, далеко не простой концепт. От удивления можно онеметь или остолбенеть, но, с другой стороны, с удивлением можно и воспринимать новую информацию, познавать мир. Следовательно, удивление может быть частью познания. Удивление парадоксально и противоречиво, неоднородно и многолико. Словом удивление мы называем разные эмоции, возникающие при несоответствии некоторого события обычному для нашего сознания порядку вещей.
2. Кластерность: «радость» в русском и английском
(Ф.М. Достоевский и Ч. Диккенс)
Прилагательное радостный, как показывает Ю.С. Степанов, имеет два разных значения. Одно представлено в словосочетаниях радостное настроение, радостное чувство, а другое – в словосочетаниях
-34-радостный день, радостное событие, радостный повод для чего-либо [3] .
В произведениях Достоевского лексема радость используется примерно в два раза чаще, чем joy у Диккенса, и обычнее всего при описании душевного состояния человека, причем в этой области наблюдается большое разнообразие типов употребления, наиболее часты – следующие: 1) быть + рад, рада, рады; 2) глагол радоваться или деепричастие радуясь. Типично для Достоевского упоминание «неполной радости», типа: отчасти была рада, нарочно была рада, почти сам был рад.
Радость выступает у Достоевского в довольно неожиданных кластерах, напр.: радость обиды; онемела от радостного изумления (Преступление и наказание), к величайшему моему недоумению и радостному смущению; радостное изумление (Неточка Незванова), изумление, радостный испуг (Дядюшкин сон), […] в скорбном удивлении, сменившем первый порыв ее бессознательной радости (Бесы), несмотря на радостное и восторженное его состояние (Игрок). Видно, что необычные комбинации доставляют радость великому писателю.
У Диккенса лексема joy используется, прежде всего, для описания действий, этой эмоцией сопровождаемых, затем – для описания «ситуации радости», и только в последнюю очередь – для описания состояния человека. Отличительной чертой языка Диккенса является использование большого спектра эпитетов радости. Joy у него бывает: mad, lazy, boundless, mingled, great, unutterable, evident, savage, secret, excited, wildest, laughing, wild, intoxicated, overcome, half blind, bounded.
У Диккенса, в отличие от Достоевского, радость зачастую «плаксива»: weeping, half joyfully, half sorrowfully; Still weeping, but not sadly – joyfully!; she was not crying in sorrow but in a little glow of joy; I did cry for joy indeed; (to) cry with joyful tears; with tears of joy in her bright eyes и т.п. Для Диккенса (но не для Достоевского) слезы были органичной реализацией радости.
-35-
3. Семантические роли: «страх» в русском и немецком языках
(М.Булгаков и К.Тухольский)
На примере этого концепта (в русском боязнь, испуг, страх, ужас; в немецком Angst, Furcht, Schreck и их производные), «культового» для европейской культуры 19-21 вв., продемонстрируем возможности ролевого описания структуры предложения. Имеем три главных класса предложений: (1) индивид, испытывающий страх, является подлежащим, (2) подлежащим является слово страх или его синоним, (3) страх выступает в роли коагенса.
В первом классе случаев страх бывает контрагентом, каузатором, локативом или объектом. Немногочисленные примеры первой разновидности встречаются у Булгакова, но не у Тухольского: Но чувство долга, – вступил Бегемот, – побороло наш постыдный страх (Мастер и Маргарита). Страх-каузатор представлен у обоих авторов довольно хорошо, например: У дома, в котором в темноте, от страху, показалось этажей пятнадцать, он заметно похудел (Записки на манжетах); Das hat der liebe Gott so weise eingerichtet, denn sonst setzten die Menschen keinen Schritt mehr vor den andern aus Angst, sich zu verletzen, die Kranken brächten sich um, und die Frauen kriegten keine Kinder mehr (Das Felderlebnis). Страх-локатив: Ни пса не видно, – в ужасе пролаял он в окно (Собачье сердце); значительно реже у Тухольского: […] in der Angst vor Pogromen oder Zwangsbeschlagnahmungen auf dem Kurfürstendamm (Was wäre wenn…?); […] die Königin, in höchster Angst vor der Straße, zum sozialistischen Ministerpräsidenten gelaufen kam und zu miauen anfing wie ein Kätzchen, das den Durchfall hat (Ein Diktator und sein Publikum). Интересно, что в ужасе Булгаков чаще всего употребляет при передаче прямой речи, а в страхе, в испуге и т.п. – в остальных случаях, ср.: Ванда глянула в испуге и двинулась за ним (Белая гвардия). Наконец, в роли объекта: Затем, овладев повозкой с телом друга, он мчится по Москве, сея вокруг ужас и панику (Четный маг: Черновики романа); Die Herrschaften bekommen sehr bald einen Schreck vor der eigenen Courage (Vom Radauhumoristen).
Во втором классе, когда страх или его синоним выступает в роли подлежащего, человек, испытывающий эту эмоцию, может упоминаться в том же предложении как посессор (например: Ужас Мольера дошел тогда до болезненной степени, и удивленным гонцам пришлось уверять, что Монтозье не собирается причинить ему какое-нибудь зло, Жизнь господина де Мольера) или, в подавляющем большинстве случаев, «вычисляется» интерпретатором, иногда с трудом, например: Затем темный ужас прошел по всем головам в Городе (Белая гвардия); Es ist wohl nicht nur die Furcht, uns
-36-
lächerlich zu machen – es muß noch etwas anderes sein (Gefühle
nach dem Kalender). Еще одна
разновидность – когда человек, испытывающий страх, не упоминается даже
в ближайшем контексте, и эмоции придается статус живого самостоятельно действующего
существа: Наступает боль, ужас, тьма (Записки юного врача).
У Тухольского таких примеров находим гораздо больше, чем у Булгакова: Ein tiefes Erschrecken ist jäh durch alle gegangen, und sie hängen an viel mehr
als nur am Geld, wenn sie in blinder Wut die Bolschewisten bekämpfen und bespeien (Dämmerung); Als
der Zusammenbruch im November 1918 erfolgte, fuhr ein jäher Schreck durch die aufwachenden Formationen (Die
baltischen Helden).
Наконец, приведем примеры третьего класса, когда страх или его синоним выступает в роли коагенса: Елена со смехом и ужасом в глазах наклонилась к постели (Белая гвардия); Der einzelne Volksangehörige kann in diesem Kriege mit Schrecken feststellen (Juli 14).
Заключение
Психологам пока еще не удалось доказать со всей несомненностью, что эмоции одинаковы у всех народов. Данные «обыденных языков» свидетельствуют скорее о том, что носители разных языков на эмоции смотрят по-разному, однако в 19-20 вв. имеется большое количество схождений между различными эмоциональными культурами.
Заключая, хотелось бы подчеркнуть, что в лингвопсихологии важную роль играет тот инструментарий когнитивной лингвистики, разработке которого посвятила много своих работ Е.С. Кубрякова, мудрый ученый и эмоциональный человек. Еще и поэтому можно сказать: где эмоция – там и когниция.
Литература
Кубрякова Е.С. и др. Краткий словарь когнитивных терминов. – М., 1996.
Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. – 2-е изд. – М., 2000.