В.З. Демьянков
This page copyright © 2003 V.Dem'jankov.
http://www.infolex.ruМОРФОЛОГИЯ И МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
Термин "морфология" как название раздела языкознания, занимающегося установлением и описанием морфемного состава конкретного языка [132, с.17], заимствован в 1859 г. Шлейхером из биологии [328, с.9] в понимании, близком к тому, что Гёте называл морфологией в естественных науках. Цель лингвистической морфологии описание структуры слов, рассматриваемых как вторичная сущность. Эта структура определяется подобно молекуле как конфигурация "кирпичиков" смысла.
Это значение термина унаследовано и структурализмом, к задачам морфологии относившим устанавление разложимости слов т.е. сегментирование и классифицирование мельчайших значимых элементов [132, с.17]. Поскольку "для знания слова говорящему нет необходимости знать, т.е. воспринять и усвоить в отдельности все словоформы, которыми оно может быть представлено" [42, с.22], морфологи с полным правом предполагают, что "слово (в общем случае) представляет собой комплексную знаковую единицу, то есть членится на элементы знакового характера" [6, с.31].
Каталогизировать мельчайшие элементы, установив законы их комбинирования, а тем самым исчислив все возможности языка, было в духе девятнадцатого века. Вспомним таблицу Менделеева. Судьба этой идеи в языкознании значительно сложней. Филологи давно уже отказались от надежды свести описание эволюции слов в индоевропейских языках к комбинированию четырехсот или пятисот базисных корней, тем самым разгадав секреты происхождения языка. А ведь именно так ставилась задача в Оксфордских лекциях Макса Мюллера [260]. История индивидуальных языков больше не рассматривается прямолинейно в дарвинистском русле, а сфера морфологии да и языкознания в целом больше не ограничивается историей языка [247, с.3]. Морфологией чаще называют более общий раздел языкознания, занимающийся "формами слов" в различных употреблениях и конструкциях [247, с.3].
Первоначальная идея каталога морфем (как теперь стало принято называть эти элементы языка) трансформировалась в попытки
Можно выделить три типа определений морфологии. Это исследование:
1. Морфемного состава языка [132, с.17], то есть звуков и звуковых комплексов, связанных со значением и образующих "знаменательные (морфологические) части слов, каковы: корень, префикс, суффикс, окончание и основа; при этом она показывает, как язык пользуется ими для изменения слов по склонениям и спряжениям, а также для словопроизводства. Вместе с тем морфология группирует самые слова по характеру их значения и формы в те наиболее крупные разряды, которые известны под названием частей речи" [4, с.91]. Это значит, что морфология исследует отношения между минимальными языковыми единицами вместе с их семантическим содержанием [97, с.V]. Например, "то, что дает право смотреть на всякий звук или совокупность звуков речи, обладающие известным значением, как на морфемы вообще[ ], как в данном языке создаются те отношения между морфемами разных типов, которые порождают слово с точки зрения его внутреннего устройства[ ]; так, она изучает не звук, вид и значение различных морфем, а только возможные в данном языке отношения между морфемами, порождающие слово как известную форму (думаю, что, говоря так, употребляют этот термин в духе учения Фортунатова)" [9, с.219]. В сферу морфологии входят лексические и грамматические категории, проявленные морфемами слова [241].
2. Форм слов [35, с. 37], а точнее, структуры слов и путей, которыми структура слов отражает отношение этих слов к другим словам как в рамках некоторой конструкции, их включающей (предложения), так и в рамках всего словаря языка [64, с.146]. В иных терминах изучение конструкций, в которых роль играют "связанные формы" [3, с.195]. Такую структуру иногда
"Техника" описания в различных концепциях бывает разной. Например, кроме понятия морфемы, используют понятие процесса: о словах говорят как "формирующихся" сущностях. Так, форма feet представляется как foot плюс замена [u] на [i]. При такой постановке вопроса морфология описывает процессы синтеза и анализа слов при использовании содержимого лексикона и правил продуцирования слов [205, с.17-18], а задача морфологии описать и объяснить процессы создания, использования и восприятия единиц со статусом слова в речевой деятельности, выяснить роль морфологических процессов и морфологических единиц в осуществлении речевой деятельности [26, с.60].
Например, в одной из реализаций такого подхода стремятся выяснить соответствия "между глубинно-морфологическим ("морфолексемным") представлением словоформ и их фонетической (или графической) репрезентацией" [6, с.16]. Причем: "переход от смысловой записи к (глубинно-)морфологическому представлению высказывания осуществляется в пределах семантического и/или синтаксического, а не морфологического компонента. Для морфологии же глубинно-морфологическое (в наших терминах морфолексемное) представление словоформы (типа "1 лицо единственного числа наст.-буд. времени от глагола играть" или играть 1 ед.наст., "им. падеж единственного числа от сущ. дом" или дом им.ед. и т.п.) считается заданным извне" [6, с.16].
Компромисс между "морфемоориентированным" и "словоориентированным" подходами представлен той концепцией, в которой считается, что морфология "призвана описывать словоформы данного языка более экономным способом, чем простое их перечисление (т.е. чем просто составление списка словоформ с сопоставленным
3. Формы означающих в широком смысле [145, с.361] не отдельных морфем и не словоформ, а более общих объектов основных значений и конструкций, представленных в языке, и их взаимосвязей в данной лингвистической системе независимо от их дополнительного значения [46, с.267]. Речь идет о группировках "языковых средств с точки зрения их формальной близости в противоположность науке о языковой номинации и науке о языковом соотнесении" [33, с.200]. Иногда эта задача расшифровывается как исследование не слов (это задача морфосинтаксиса), а продуктивности форм выражения и принципов перекодировки языковых содержаний [168, с.58]. Именно в этом значении используется данный термин в словосочетании морфология сказки.
В данной работе мы используем термин морфология скорее в первых двух значениях, а термин морфологическая интерпретация связан у нас с компромиссом между морфемоориентированной и словоориентированной трактовками морфологии.
Традиционные грамматики видели в изучении слов и отношений между словами контекст для решения даже проблем, сегодня относимых к ведомству синтаксиса и фонологии. Морфология была краеугольным камнем лингвистики в целом [64, с.146].
В русле когнитивистской волны последних лет общую цель морфологической теории видят в объяснении наиболее обычных для человеческих языков свойств морфологических систем (например,
Кроме этой глобальной цели, морфологи-теоретики стремятся ответить на следующие вопросы, касающиеся синхронии языка [245, с.97]:
1. Каковы базисные единицы морфологической структуры и каковы отношения между этими единицами?
2. Как сигнализируются или реализуются эти единицы в фонологической структуре предложения?
3. Каковы критерии морфологического анализа конкретного языка?
В 1940-х начале 1950-х гг. ответы на первые два вопроса казались тривиальными. Обсуждался в основном третий вопрос. Первые два вопроса особенно заволновали лингвистов в 1970-е годы. Какова же причина такой динамики интереса к морфологии?
Главный вопрос в 1940-е гг. был связан с выделением морфемы: как организовать формальную процедуру этого выделения, которая давала бы "объективную" картину [245, с.114]. Высшим достижением в этой области обычно считают работу З.Харриса [165]. С распространением идей генеративизма (см. [108]) этот вопрос перестал интересовать теоретиков, хотя по-прежнему он не до конца ясен для составителей практических грамматик и словарей.
Объяснение этому состоит в следующем. Если рассмотреть историю теоретического языкознания за последние 125 лет, можно заметить, что интерес к морфологии возникал только в теоретических течениях, достигших определенной зрелости [64, с.146]. Например, младограмматики перешли к морфологии, только "освоив" фонологию. Так же обстояло дело с американским структурализмом, а затем и с генеративизмом. Именно зрелым состоянием генеративизма и объяснимо то, что после довольно долгого перерыва к середине 1970-х годов морфология вновь стала одним из важнейших полигонов для лингвистической теории.
Были и дополнительные причины для отсутствия интереса к морфологии в 1960-е гг. (о них очень подробно и убедительно говорится в работе Е.С.Кубряковой [26, c.7-9]). Например, иллюзия завершенности, законченности и даже исчерпанности морфологической
"Методический" этап языкознания к этому времени был позади, и лингвисты-теоретики не признавали уже за чистой методикой статуса теории. Новые стандарты объяснительности требовали также "другого стиля мышления более абстрактного уровня рассуждений, использования большого количества формул или близких к ним построений, иной степени отвлечения от конкретных данных, знания логики и отчасти математики и т.д." [26, c.8].
Сказалось и увлечение синтаксисом, даже мода на синтаксис в то время. Все остальные традиционные лингвистические дисциплины должны были (в соответствии с духом времени) только обслуживать синтаксическую теорию. Собственно морфология как комплекс проблем, связанных с соположением элементарных значимых единиц в рамках слова растворилась в фонологии и синтаксисе. Тогда обычно считали, что морфология вспомогательный уровень структуры между фонологией и синтаксисом. На нем описывается внутренняя структура, или "форма" слов (при этом под словом понималась последовательность морфем), а синтаксис описывает, как эти слова сочетаются в рамках предложений. Заметим, что такой взгляд, согласно которому между синтаксисом и морфологией нет четкой границы, не был нововведением генеративистов: он встречается значительно раньше (см., например, [272]). В начале 1970-х гг. положение это квалифицировалось как чрезмерное огрубление [235, с.96].
Менее существенным хотя и часто упоминаемым фактором было якобы пренебрежительное отношение к "поверхностной структуре"
В начале 1990-х гг., когда имеется большое количество конкурирующих концепций, морфологические теории различаются по следующим "параметрам" [80, с.487]:
- стандарты объяснительности,
- ставится ли вопрос об описании семантических свойств сложных слов и как это описание организовано,
- использование понятия морфологической продуктивности,
- какая ось структуры слова парадигматическая или синтагматическая находится в центре исследования,
- трактовка отношения между морфологией и синтаксисом.
Все предложенные когда-либо модели морфологии, трактующие словоизменение, вслед за Ч.Хокеттом [171] условно разбивают на три группы [154, с.11]:
1. Модель "единица и упорядочение", связанная с установлением инвентаря морфологических элементов (морфем) языка и выяснением того, какие их комбинации допустимы, а какие нет.
2. Модель "единица и процесс", в которой из исходных элементов получают поверхностные структуры.
3. Модель "слово и парадигма", в которой слово подчинено парадигме.
Ниже кратко охарактеризуем каждую из этих групп.
При этом методе полный морфологический анализ языка включает [171]:
- инвентарь морфем (единиц items, по Хокетту),
- указание порядка следования морфем в слове,
- инвентарь морфов реализаций морфем в словоформах.
Словоформу анализируют как комбинацию морфем, расположенных в некотором порядке, и оперируют терминами статики [75, с.401]. Например, глагольное словообразование описывается так [75, с. 402]:
1. Каждая глагольная форма, функционирующая как обозначение третьего лица единственного числа настоящего времени, причастия или герундия состоит из основы и флексии.
2. Различные фонематические представления конкретной основы, взятой вне флексии, и различные фонематические представления флексии, взятой вне основы, считаются морфемными альтернантами некоторой морфемы.
3. Один из альтернантов морфемы может быть нулевым, но не может быть морфем без ненулевых альтернантов.
4. У разных морфем могут быть общие альтернанты.
5. Фонематически различные формы, встречающиеся в одном и том же окружении и не являющиеся свободными вариантами друг друга, считаются морфемно разными.
Затруднения возникают из-за "внутренней флексии", особенно аблаута [245, с.98-99], cp. sink sank, drink drank, sing sang и т.д.: налицо неуникальное соотношение форм. Говорить о мене i на a как о "морфе" (см. [164, с.167], [266]), с заменяющим статусом, значит ставить под сомнение принцип линейного расположения сегментов [69], [171].
В работе [75] утверждается, что слово sank целиком является сигналом для лексического элемента sink, а "прошедшее время" представлено нулевым морфом в конце слова. Это решение удовлетворило не всех [266], а потому Хокетт обратился к иным моделям объяснения. Однако в "стратификационной грамматике" [217], [218], [148] к этому решению вернулись:
1. Указанные примеры дают основание для разграничения
WAIT прич. прош. вр. weit D weit id
Самый верхний уровень задан в терминах морфем из лексикона, второй промежуточный морфонематический уровень (morphon у С.Лэма), третий фонетический.
2. Есть процедура трансдукции перехода с одного слоя на другой.
Словоизменение описывается в терминах процессов, дающих словоформы от исходных основ [75, с.399]. Так, претеритная форма waited считается результатом присоединения суффикса к основе wait, took образуется от take в результате мены гласной, built в результате мены согласного в основе build, sold
- от sell в результате мены гласного и добавления согласного суффикса, went от go в результате супплетивизма, put от put с помощью нулевой мены.
Слово уподобляется серии "волн" (а не частиц-морфов), когда пик одной волны соответствует одной морфеме, пик следующей волны другой морфеме, а промежуточное пространство заполнено аморфной жидкостью [273], [275, с.656], [276].
Например, в латинском склонении в форме mensas (род. падеж ед. числа от mensa "стол") пик первой волны mens, пик второй волны s, а долгий гласный a между ними промежуточный материал.
Образование форм рассматривается как процесс "волнообразования", состоящий из трех стадий:
1. Построение исходной репрезентации, когда пики морфем записываются одна за другой в нужной последовательности. Скажем, к sink справа присоединяется Past Tense, к mens присоединяется
2. Некоторая часть морфем (типа Past Tense) влияют на соседние морфемы. Так, sink превращается в sank. Исчезая, такие морфемы запускают процесс изменения i в a.
3. Наконец, к работе приступает морфонемика, сопоставляющая репрезентации, возникающие на первых двух стадиях. Так, получив в качестве показателя прошедшего времени D, корень hiss дальше взаимодействует с этой флексией, в результате последняя оглушается, превратившись в сегмент t.
Динамические термины этого подхода наследие древности [245, с.104]. Третьей стадии соответствуют правила сандхи. Использовались правила этого типа и у структуралистов [77]. Однако эксплицитно динамическую окраску получило морфологическое описание словоизменения в генеративных грамматиках, начиная с модели "Синтаксических структур" [108, с.32], а затем широко использовалось в стандартной генеративной фонологии [115].
Этот подход использует традиционное понятие парадигмы словоизменения [245, с.108]:
1. В каждой лексеме выделяется основа.
2. Выделяется серия морфологических процессов, запускаемых при наличии соответствующих свойств грамматического слова.
Например, в итальянском основой лексемы cantare "петь" считается canta. Если получаемому (или интерпретируемому) слову приписано свойство "будущее время" или "сослагательное наклонение", то добавляется r с ударением на последующем слоге. Если слову приписано свойство "кондиционалис" и т.д., добавляется ударное e. Получаемая форма преобразуется по морфонематическим правилам. Например, базисная репрезентация canta-r-e-bb-ro (bb и ro добавляются в результате еще каких-то процессов) преобразуется так, что второе a переходит в e (в результате взаимодействия с ударением в следующем слоге), вставляется гласная e для разделения bb и ro. Окончательный результат: canterebbero. Особенности этого подхода, вопросы, им решаемые, продемонстрируем на следующих примерах [245, с.107], ср. [281]:
1. Сравним формы итальянского языка: donna "госпожа" donne "госпожи" (мн.ч.), monte "гора" monti "горы" (мн.ч.), ragazzo "мальчик" ragazzi "мальчики", dito "палец" dita "пальцы". Можно ли сказать, что окончания "сигнализируют" об единственном числе, противопоставляемом множественному (ср. [274] и [111, с.170 и след.])?
2. Возьмем в итальянском же форму canterebbero "они пели бы". Где в точности можно провести границу между морфемами (ср. [244], [215])? Ведь из сопоставления с другими формами и основами видно, что:
- сослагательное наклонение сигнализируется сегментами: r, e, bb, (e)ro,
- третье лицо сегментами bb, (e)ro,
- множественное число сегментом ro.
3. Почему элемент, входящий в последовательность морфем, идентифицируется признаками до и после корня? Почему морфема в начале слова предписывает выбрать тот или иной конкретный альтернант морфемы после нее или даже в конце слова?
Сторонники подхода "слово и парадигма" так отвечают на эти вопросы [247, с.144]. Морфемы линейно упорядочены, но являются не самостоятельными сущностями, а всего лишь свойствами конкретного слова в целом. И наоборот, контрастные свойства слова в целом считаются отдельной морфемой. Морфемы обычно, но не всегда, можно прямо указать в слове.
Признаки, приписанные некоторому морфосинтаксическому свойству, т.е. "экспоненты" (exponents) этого свойства [247, с.144], соответствуют противопоставлениям, навязываемым парадигмой для данной лексемы. Экспонирование (exponence) бывает кумулятивным (cumulative), развернутым (extended), слитым и накладывающимся (overlapping).
Например, в русском языке падеж и число приписаны окончаниям кумулятивно: одно и то же окончание экспонирует и ту, и другую категорию. При развернутом же экспонировании морфологическим признакам приписаны две или большее количество позиций в слове. Например, в древнегреческих формах leluka, leloipa вид маркирован одновременно с помощью редупликации и суффиксом
В отличие от кумулятивного экспонирования, слитое экспонирование фузия результат особого процесса, сандхи, и связано с фонологической, а не морфологической закономерностью. Например, в испанском языке в форме второго лица множественного лица действительного залога настоящего времени vivis < viviis "(вы) живете" (cp. comprais "(вы) покупаете") окончание is являет пример фузии, а не кумулятивного экспонирования [247, с.147]. Исторически фузия в данном случае представляет развернутое экспонирование.
Пример накладывающегося экспонирования лицо и число в древнегреческом, никогда ни экспонированные порознь, как и залог и время. Эти категории как бы накладываются друг на друга.
Затруднения с данным подходом, основанным на понятии слова как физически данной единицы (исключение шаг в сторону абстракции делается разве что для понятия лексемы) возникают при описании очень многих моментов словоизменения. Тогда исследователю приходится прибегать примерно к тем же "маленьким хитростям", что и при подходе "единицы и арранжировка".
Все указанные модели имеют свои сильные и слабые стороны. Некоторые теоретики подумали поэтому, что для разных типов языков следует использовать и разные подходы [281, с.137], а языки можно отнести к тому или иному типу в зависимости от оптимальной для него морфологической концепции (ср. [242], [234], [70], где близкое положение принимается для фонологического описания).
Однако эта установка принципиально противоречит общенаучным стандартам теории [245, с.108]:
- универсальности, то есть применимости к любому объекту (языку), более того,
- безоговорочности, то есть применимости к каждому конкретному исследуемому объекту (к языку, в данном случае) в максимальной степени, без каких-либо оговорок об особых, специальных случаях.
Экспертная система лингвистических знаний, по определению, должна работать при самых разных теоретических предпочтениях потенциального пользователя и позволять верифицировать произвольную концепцию на фоне материала конкретного языка. Наша задача состоит поэтому в разработке не метаязыка или еще одной концепции морфологии, а метаметаязыка, на котором формулируемы произвольные концепции без вмешательства во внутреннюю механику системы.
Морфологическая система конкретного языка определяется как свойства и взаимосвязи языковой системы в целом, затрагивающие структуру слов (точнее, "морфологических слов" [328, с.35]) и словоформ. Она задается принципами, определяющими синхронную структуру слова (и взрослого носителя языка, и ребенка) и морфонематические изменения в истории языка [178, с.42-43]. Эту систему можно представить и как совокупность наборов (множеств) элементов, находящихся в бинарных оппозициях с остальными членами, когда каждый набор соответствует некоторой морфологической подсистеме, скажем, системе вида или времени, числа или лица. Морфологическая система в целом совокупность не отдельно взятых этих членов, а неделимых групп. Отсюда вытекает возможность оперировать этой системой в терминах абстрактной алгебры [90, с.141].
Видимо, в силу такой глубокой внутренней организации морфологическая система "в наименьшей степени, сравнительно с другими сторонами языка, подвержена воздействию со стороны других языков, родственных или неродственных, а поэтому в большей степени доступна для определения ее собственных закономерностей развития" [28, с.4].
Есть два основания, по которым морфологию подразделяют на поддисциплины:
1. Тип рассматриваемого объекта. С этой точки зрения морфология подразделяется на две большие области [247, с.38]:
- словоизменение, занимающееся процессами, связанными с флексией,
- словообразование, в которое входят две подобласти исследования:
- деривация; например, рассматривается, как слово рисование и рисунок получаются от рисовать; деривация связана с теми случаями, когда имеется по крайней мере один форматив (-унок, -ование), не употребляемый самостоятельно,
- композиция, или основосложение: как образуются единицы типа ice-cream от ice и cream, а русское пароход от пар и ход; то есть случаи, когда обе части основы представляют собой самостоятельные основы.
2. Внутренняя организация морфологического описания. По этому основанию выделяются "модули" [331, с.198-199]:
- морфосинтаксис правила группирования морфологических единиц в более крупные образования в слова и/или словоформы,
- правила чередования,
- морфонематические правила,
- лексикон, или "лексический компонент", в котором не только собраны все лексические единицы конкретного языка, но и заданы импликативные связи между их различными свойствами ("правила лексической избыточности").
Понятие "слово", существенное для разграничения морфологии и синтаксиса, всегда определяют в рамках общетеоретической концепции. Поэтому водораздел между этими дисциплинами также концептуально зависим [247, с.7].
Стремясь к единообразию теории, З.Харрис [166] объединял морфологию с синтаксисом. Его "синтаксическая морфология" исследует морфологическую организацию предложений, закономерности соединения форм языковых знаков в предложения [87, с.114]. Поэтому, скажем, показатель времени является независимой составляющей предложения, вне глагола как слова [255, с.2].
Чаще же разграничивают синтаксис и морфологию [261, с. 279], ср. [272]. Синтаксис занят внешними функциями слова и отношениями между словами в предложении, а морфология внутренней структурой слов и отношениями между словами в рамках парадигмы [247, с.154]. Промежуточные случаи словообразование. Если трудно отграничить словоизменение от деривации [261, с.309], берут на вооружение "словообразовательный подход к словоизменению".
Поскольку же внутренняя структура слова кажется неуниверсальной, свойственной конкретному языку, часто полагают, что морфологические критерии ненадежны при универсально-синтаксическом описании [59, с.18]. Скажем, использование именительного и эргативного падежей не указывает прямо на синтаксическую структуру: языки часто прибегают к смешанному типу, когда переходные глаголы в форме перфекта или прошедшего требуют эргатива, а в иной форме номинатива. Понятие "личная форма глагола" является морфологическим, а синтаксис, основанный на морфологии, в силу указанной презумпции, не считается вполне универсальным [117, с.67]. В некоторых языках местоимения подчиняются иным законам, чем полные именные составляющие.
Поэтому приходится быть начеку и устанавливать, отражает ли морфологическая реализация синтаксические отношения или камуфлирует их.
Презумпция неуниверсальности морфологии была причиной недоверия к морфологической типологии [49, с.300]. Мы полагаем, что морфология конкретного языка, как и синтаксис, дает параметризацию универсального каркаса. Этот каркас универсальная морфология "оболочка" нашей экспертной системы языковых (в частности, морфологических) знаний. Человек-эксперт, заполняющий или корректирующий сведения, хранимые в этой системе, параметризует конкретный язык.
Известно, что грамматические отношения в рамках словосочетания морфологически маркируются либо в главе, либо в зависимом члене составляющей, либо в обоих членах, либо ни в одном [265, с.56]. Наболее распространенной (по количеству языков) является маркировка главы (как, например, в тюркских и в венгерском языках), ср. венг.:
az ember ház-a (букв. артикль + человек + дом + показатель принадлежности) "дом человека".
А теоретики чаще рассматривают в качестве наиболее типичной противоположную маркировку, доминирующую в индоевропейских языках, типа русского дом человека. Человек-эксперт должен одинаково ровно относиться ко всем четырем логическим возможностям универсального каркаса.
Языки параметризуются относительно частей каркаса в соответствии с используемыми типами маркировки, обладающими, кстати, консервативным характером, а потому дающими ключ к генетическому родству языков. (Интересно, что в отличие от словообразования, в словоизменении каждого конкретного языка последовательно используется только один из указанных типов.)
В морфосинтаксисе рассматриваются контуры связей между языковыми средствами и процедурами составления предложений [168, с.38]. Части предложения и процедуры комбинирования этих частей взаимозависимы. Поскольку языковая форма есть единство содержания и выражения, проявленное во взаимосоотнесении частей и процессов их комбинирования, исходным материалом для морфосинтаксического анализа, по мнению приверженцев этой гибридной дисциплины, является "мысль" (в смысле Gedanke у Г.Фреге), подлежащая выражению [168, с.8]. Задача же морфосинтаксиса состоит в сегментировании слов [168, с.53].
Морфосинтаксис как методика анализа предваряющий этап рассмотрения языковых фактов в аксиологическом (семантико-референциальном и понятийном) ключе. Путь этого анализа таков [139, с.217-218]:
1. Начиная с наиболее крупных единиц, исследователь спускается все ниже до самых мелких единиц, держа в фокусе внимания не слово или морфему, а словосочетание.
2. Словосочетания типологизируются как глагольное, именное,
- один непременный элемент ядро,
- остальные элементы (наличие и природа которых зависят от природы единицы в целом и/или ядра), иерархически подчиненные ядру или даже более крупному образованию,
- те категории, которые придают единице языковой статус.
3. Анализ внутри словосочетания, приводящий к установлению функциональных групп и формативов.
Именно морфосинтаксической является так называемая морфологическая типология Дж. Гринберга [12], позволяющая [253, с.2] наглядно параметризировать морфологическую структуру разных языков и сопоставлять эти параметры у разноструктурных языков. Основная методическая гипотеза этой типологии: можно установить (в количественных терминах) основные морфологические и синтаксические процедуры на основе пяти формальных оснований классификации:
- общая сложность слова,
- техника соположения составляющих в рамках слова,
- наличие или отсутствие корневых, словоизменительных и словообразовательных элементов,
- порядок следования элементов, подчиненных корню (префиксов и суффиксов),
- корреляции с отношениями между словами.
Как отмечает Б. Комри [121, с.43], вряд ли какой-либо реальный человеческий язык можно отнести к чисто изолирующим, агглютинативным, фузионным, полисинтетическим, на основе параметров, вычисляемых на при помощи перечисленных критериев. Каждый язык занимает некоторую позицию между противоположными полюсами на шкале: синтез (среднее количество морфем на слово)
- фузия (степень, в какой морфемы в рамках слова поддаются членению, при двух полюсах: агглютинация и фузия). Морфологическая типология задает континуум переходов от одного элементарного типа к другому. Некоторые из вычисляемых индексов логически не элементарны [121, с.48]. Например, индекс фузии связан с двумя логически независимыми параметрами: со степенью выделимости морфем и с отсутствием чередований.
Итак, можно не просто параметризовать языки, но и установить взаимозависимости между различными параметрами. Для этого необходим инструмент, более тонкий и надежный, чем обычная картотека лингвиста. Именно таким инструментом и является экспертная система лингвистических знаний.
Морфонология, или морфофонология, или (особенно в американской лингвистике) морфофонемика, или (поскольку термин "морфофонемика" предполагает существование фонемного уровня) "системная фонемика" ([110, c.87], см. также [326, с.273]), составляющая граничную зону между морфологией и фонологией, содержалась в неявном виде в различных лингвистических традициях. В индийских грамматиках санскрита были детальные правила чередования [206]. И.А.Бодуэн де Куртенэ [5] усовершенствовал этот подход и предложил детализированную общую теорию сандхи, гуна и врдхи, создав, по [140, с.63], предпосылки для собственно морфонологии.
Отцом-воссоздателем морфонологии был Н.С.Трубецкой, писавший: "До сих пор морфонология была в Европе одной из самых заброшенных областей грамматики. Если сравнить в этом плане теории древних греков и римлян с теориями древнееврейских, арабских и в особенности древнеиндийских грамматистов, то бросается в глаза недостаточное понимание морфонологических проблем в период античности и средневековья в Европе. Однако и в новое время такое положение не претерпело существенных изменений. Современная семитология попросту позаимствовала морфонологические теории у арабских и древнееврейских грамматистов, не приведя их в соответствие с современными научными точками зрения. Индоевропеисты положили в основу морфонологии индогерманского праязыка морфонологические теории индийцев, тщательно их разработав, вследствие чего возникла так называемая индоевропейская система аблаута и вся теория индоевропейских корней и суффиксов" [47, с.115]. И далее: "Однако если рассмотреть
Морфонологи стремились выявить факторы чередования морфов одной морфемы, не объяснимые чисто фонологически. В этом была новизна их подхода: предшественники Трубецкого не признавали, что "морфонология не только для праязыка, но и для каждого отдельного языка составляет особую и самостоятельную область грамматики: обычно морфонологию трактовали как результат компромисса или взаимодействия между историей звуков и историей форм и рассматривали одну часть морфонологических явлений в фонемике, а другую в морфологии" [47, с.115]. Морфонология же Трубецкого "заставила обратиться к поискам других причин, вызывающих чередования в составе морфов одной морфемы или же сохраняющих эти чередования несмотря на мощные процессы унификации и нормирования речи; она помогла увидеть в числе этих факторов содержательные и функциональные" [26, c.12-13].
В США морфонология в середине 1930-х годов стала одним из главных полигонов американского структурализма [77].
Как и названия других разделов грамматики, термин "морфонология" имеет два основных значения [18, с.42]:
- все случаи или система определенных явлений языка,
- учение, исследование, описание или теория таких явлений, в том числе, исследование принципов, обусловливающих эти явления.
К морфонологическим явлениям относят:
1. Материальные аспекты морфемы: грамматические и традиционные чередования [2, с.59], звуковые и фонемные модификации морфем, связанные с различными окружениями последних [18, с.42]; то есть, чередования соответственных фонем в рамках чередующихся форм (shapes) одной и той же морфемы, для образования морфологических элементов (в первую очередь, морфологические чередования) [1, с.52-53]. Это фонемное модифицирование морфем не зависит непосредственно от собственно позиций фонем
Эти аспекты связаны с фонемной формой морфем, слов и конструкций в отвлечении от значений ("биосоциальной функции") [169, с.20], типичного облика морфем [170, с.63]. Поскольку во всех языках есть морфемы, морфонемика существенна всегда, даже если у каждой морфемы языка есть ровно одна фонемная реализация [170, с.63], ср. иное мнение у Трубецкого: "Только такие языки, которые не имеют морфологии в собственном смысле этого слова, могут обойтись также и без морфонологии: для подобных языков некоторые разделы, обычно относимые к морфонологии (например, раздел о фонологической структуре морфем), должны включаться в фонологию" [47, с.115].
В морфонологии, таким образом, рассматривается формирование фонемного облика морфем: типичный облик альтернантов, типы чередования и различные контекстные факторы (как фонологические, так и грамматические), предопределяющие условия, в силу которых выбирается тот или иной альтернант морфемы в конкретном окружении [170, с.63].
2. Материальные аспекты слова: структура слова и составляющих его компонентов, заданные в терминах фонем и просодем; в частности, ударение, порядок следования и сочетаемость компонентов слова, правила их варьирования чередования фонем, интерфиксация и др. [38].
3. Материальные аспекты еще более высокого уровня: морфологическое использование фонологических средств конкретного языка [47, с.115], особенно фонологических различий [45, с.21-22]. Такая формулировка дала основание считать [16, с.486], что формирование морфонологии как лингвистической дисциплины результат "последовательного перенесения внимания исследователей с субстанции на структуру, на отношения". Во всяком случае, рассматриваются соотношения между фонологическими и грамматическими структурами (последние задаются в виде иерархии непосредственно составляющих) предложения [104, с.343]
Как видим, классы объектов морфонологии аналогичны классам объектов морфологии (см. раздел выше), но ограничены "материальной" стороной.
Поскольку объекты морфонологии столь различны, естественно стремление классифицировать задачи этой дисциплины, а соответственно, и ее разделы.
Полная морфонологическая теория, по [47, с.116-117], состоит из следующих трех разделов (из которых только первый несомненно значим для всех языков):
1. Теория фонологической структуры морфем; конкретнее, применительно к русской морфонологии [51, с.33], порядок и состав фонем корня, суффикса, префикса, окончания. Иногда этот раздел называют морфолексикой, в противоположность собственно морфонемике [296, с.249]. Например, в генеративных грамматиках морфолексические явления описываются с помощью упорядоченных между собой правил, преобразующих нефонологическую запись (представление, репрезентацию) морфемы (заданную в виде индексов, наборов синтаксических и семантических признаков) в исходную фонологическую форму (или формы) в морфонематическую репрезентацию. В первых генеративных грамматиках [109] терминальные символы синтаксического дерева предложения превращаются в фонетическое описание высказывания в результате именно правил морфолексики. И только после этого морфонематическая запись преобразуется в "поверхностную репрезентацию" [246]. Так, в "Синтаксических структурах" Н.Хомского [108] упоминаются следующие правила:
walk --> /wok/
take + PAST --> /tuk/
past --> /d/.
2. Теория комбинаторных звуковых изменений, которым подвергаются отдельные морфемы в морфемных сочетаниях; по [51, с.33], модификации порядка и состава фонем при связывании этих
- регулярные модели таких модификаций и их место в системе словообразования и словоизменения;
- нерегулярные явления, такие как [31,с.127-130]:
- чередование конечного согласного основы: новый новь, вертолет вертеть, дикий дичь, сладкоежка еда;
- сдвиг ударения: водопровод проводить;
- усечение основы: крепкий крепость, глубокий глубина, пятипалый палец;
- интерфиксы -л, -в-, -т- в сложениях с нулевым суффиксом: старожил, стеклодув, шерстобит;
- наложение морфем: лермонтовед, яблокрад.
3. Теория звуковых чередований, выполняющих морфологическую функцию то, что иногда [51, с.33] характеризуют как закономерности выбора морфологических элементов, зависящие от состава и порядка фонем в них. Эта "фонология морфологических процессов" описывает фонологические отношения между различными формами реализации, или алломорфами, входящими в слово [205, с.17-18]. Логически возможны три случая:
- чередование (альтернация), когда разница в фонологическом оформлении морфемы связана с морфологическим различием, ср.: скептиК скептиЧеский;
- вариация, когда разница в фонологическом оформлении не связана с морфологическим различием, ср. англ.: burnt burned;
- конверсия без перефонологизации, когда морфологические различия не связаны с фонологическими, например: set как имя, как глагол и как прилагательное.
Морфонемные чередования создают фонетическое расстояние между альтернантами, в одних случаях большее, в других меньшее. Историю морфонемики конкретного языка можно рассматривать как минимизацию расстояния между алломорфами [120, с.51]. Такова судьба некоторых видов чередования (lenition) в валлийском, градация согласных по силе в финском, палатализация в венгерском, спирантизация велярных в турецком. Эти случаи
По какому же принципу сочетаются морфемы в рамках структуры слова? Из множества кандидатов интересным представляется "принцип дополнительности по маркированности" (principle of markedness complementarity), предложенный М.Шапиро [286, с.259]: противоположно маркированные основы и суффиксы притягиваются друг к другу, а идентично маркированные отталкиваются. Так, в японском основы, оканчивающиеся на гласный, немаркированы, а на согласный маркированы. Суффиксы же, начинающиеся на гласный, немаркированы, а на согласный маркированы, ср.: tabe-ru, iki-ru, nusum-u, kos-u [287, с.146].
Указанное трехчастное деление морфонологии не исчерпывает всего терминологического разнообразия в отношении разделов этой дисциплины. Тот же объем задач, но с иными подразделениями и в иных терминах имеется в виду в работе [40,с.148]:
- учение о фонологической структуре сем,
- учение о неопределенности их фонологических структур,
- учение о функциональном использовании неопределенности семы (внутренняя флексия, инфиксация); наиболее важна именно эта задача, хотя есть языки типа турецкого, для грамматики которых она не существенна.
Есть проблемы в разграничении морфонологии и фонологии, морфонологии и морфологии и даже морфонологии и синтаксиса. Об этом и пойдет речь в следующих разделах.
Морфонология, по большинству определений, охватывает фонологические "приспособления", зависящие от морфологического и/или синтаксического изменения выражения, вызванного морфологическим ядром языка [232, с.129]. "Морфонемная репрезентация" [232, с.103] создана для того, чтобы указывать продуктивные (закономерные) взаимосвязи между фонологически и морфемно соотнесенными формами. Важнейшая функция морфонологических правил получение и интерпретация словоформ. Анализ словоизменения и словообразования во многих конкретных языках [232,с.103]
Морфонология исследует не только фонемную структуру морфем, но и чередование морфем как морфологический процесс [304, с.128-129]. Если конкретное морфологическое чередование достаточно регулярно и характерно для языка, чередующиеся фонемы могут рассматриваться как морфологически однородное множество. Морфонема элемент класса этих фонем, рассмотренных как компоненты конкретных морфем, ведущих себя сходным образом в морфологическом отношении, то есть, занимающих сходную позицию в рамках одной и той же серии мутаций. Морфонема никогда не смешивается с фонемой как таковой, даже когда все реализации конкретной фонемы являются членами одного и того же морфонемного класса. Морфонемная запись гибрид между фонологическим и морфологическим представлениями слова, поскольку чисто "морфологическая" запись была бы значительно менее наглядна.
Морфонологическая запись выглядит как последовательность символов фонем и морфонем. А именно [164, с.25], морфему можно записать как комбинацию символов, не меняющихся от контекста к контексту. Например, для морфемы knife "нож", чередующейся с knive (knives "ножи"), имеем запись /naiF/, в которой F компактно представляет набор фонем и указывает на возможность чередования f v. Это F соответствует реализации f в слове knife и реализации v в слове knives. Можно описать условия, когда имеет место одна реализация и когда другая: скажем, перед показателем множественного числа имеем реализацию v, а в остальных случаях f. Таким образом, всевозможные чередования морфем сводятся к чередованиям частей морфемы то есть, к морфонемам [164,с.226-227], и не нужно для каждой морфемы эксплицитно задавать список морфов, ее представляющих: достаточно записать морфему в терминах морфонем и задать набор чередований (с указанием условий, при которых эти чередования происходят), реализующих морфонемы. В нашем примере, используя морфонему F, можно описать свойства целого класса морфем типа: wife "жена", wolf "волк" (ср. формы множественного числа: wives,
Задача морфонолога сводится тогда к тому, чтобы "определять строго синхронически как все морфонемы, существующие в каждом [ ] языке или диалекте, так и место, занимаемое данной морфонемой внутри морфемы" [45, с.21-22].
Морфонему можно поэтому определить так:
- если идти в анализе сверху вниз основная единица морфем, состоящая из разных (в том числе, и в диалектном отношении) вариантов фонем, не противопоставляемых в рамках одной и той же лексической единицы. Бывают систематические чередования морфонем подстановки, модификации, замены [294, с.307],
- если идти снизу вверх звуки, фонемы и/или комплексы фонем, чередующиеся в зависимости от грамматических условий [23], [18, с.42],
- наконец, с точки зрения результата описания "образ, состоящий из двух или нескольких фонем, способных замещать друг друга согласно условиям морфологической структуры внутри одной и той же морфемы" [45, с.21].
Пользуясь понятием морфонемы, лингвист достигает наглядности, но за счет расширения алфавита элементарных символов для записи морфем: к символам фонем добавляются символы морфонем. Следует ли принимать такое расширение всерьез, как соответствие реальности языка, или считать его простым приемом описания? В этом вопросе мнения лингвистов расходятся.
Сторонниками этого взгляда были основоположники морфонологии [45, с.21]. По [264, с.507], важность морфонемы как структурной единицы еще не до конца осознана исследователями. Постблумфилдианцы просто отмахнулись от этой единицы и от методов описания, с нею связанных. Однако морфонемы реальные
Те, для кого морфонема всего лишь исследовательский прием, считают, что после слияния исторически различных фонем теряется навсегда и их идентичность порознь, а последующая фонологическая судьба навсегда едина [175, с.117]. М.Халле [158, с.70] поставил это положение под сомнение, считая, что фонемы, совпавшие на каком-либо этапе эволюции, позже могут возникнуть как полностью различные сущности. Те, кто считают морфонему не фикцией, утверждают [264, с.515]: несмотря на это слияние, звуки, больше не составляющие фонем, могут продолжить свое самостоятельное существование, но на морфонемном уровне. А поскольку слившиеся фонемы ведут себя с синхронной точки зрения не одинаковым образом, будущее их поведение также не обязательно будет одинаковым.
Этого взгляда придерживаются те, кто считает, что хотя морфонология по-своему элегантна, она заставляет абстрагироваться от реальной речи [173, с.221]. Ведь комбинированная запись соответствует некоторой абстракции от фонологической, а потому есть опасность смешать исследовательский прием (в данном случае понятие морфонемы) с реальностью исследуемого явления. Морфонема не входит в язык, а является "маленькой хитростью", приемом лингвиста, не больше и не меньше. Осознание этого позволяет избежать смешения реальности языка с простотой описания [173, с.221].
По логике научного исследования, поскольку понятие морфонемы появилось как удобный прием описания и не является непосредственно наблюдаемой сущностью, тяжесть доказательства реальности лежит на лингвисте, утверждающем, что морфонема больше, чем прием.
В шестой главе мы попытаемся ответить на этот вопрос в следующей формулировке: какая система морфологической интерпретации
Когда описание языка представляется в виде набора правил, работа которых организована по образцу формального механизма (прототипом в этой области часто является программа ЭВМ в той степени, в какой она соответствует представлениям лингвистов о когнитивных способностях человека), неизбежен вопрос о том, где, в каком "компоненте" собраны морфонологические правила. Можно выделить следующие группы концепций.
В целом ряде работ конца 1950-х начала 1960-х годов
М.Халле и его соратники по генеративной фонологии [157], [48] пытались показать, что морфонология является частью фонологии, поскольку иначе придется принять, что одни и те же правила входят в оба компонента грамматики, и описание будет пещрить повторяющимися деталями (см. об этом подробнее [140, с.63]). Фактически это возврат к позиции Панини. Взят он на вооружение и в стандартной генеративной фонологии [115].
Разновидностью этого взгляда является тот, при котором не отрицается зависимость морфонологических чередований от морфологии, но морфонология все равно считается частью фонологии. Это компромисс в рамках "лексической фонологии" [79], [256]. Для одного и того же морфологического элемента постулируются несколько лексических статей, а лексические статьи, не маркированные в морфонемном отношении, считаются исключениями.
В этой концепции принимается, что морфонология автономна, несмотря на (кажущуюся) избыточность получаемого описания [177], [222], [128], [98]. Морфонология место встречи морфологии и фонологии языка. Задача морфонологии в рамках описания языка показать, чем заканчивается в конкретных случаях поединок
1. Как и фонологические правила, морфонематические продуктивны: им подчинены даже заимствованные основы, неологизмы, бессмысленные слова и языковые игры [126, с.8]. Однака различна их мотивация. Правила морфонемики обусловлены грамматически и/или лексически (действительны для одних категорий слов или морфем языка и не действительны для других), а фонологические автоматичны, обусловлены чисто фонологически и не знают исключений [126,с.41].
Как неотъемлемая часть языка воспринимается морфонология и носителями языка, и теми, кто его только усваивает [55, с.11]. В "естественной фонологии" [128] разграничение морфонемики и фонологии параллельно противопоставлению правил процессам [331, с.99]. Отсюда следующее отличие:
2. Фонологические правила при усвоении языка не выучиваются, а просто "не подавляются", поскольку отражают исторические естественные процессы, обусловлены грамматически (или морфемно), потому конфигурации и/или сегменты, возникающие по фонологическим правилам, вполне возможны в иных фрагментах того же языка [123]. А морфонологические правила должны выучиваться как надстройка над фонологическими [126, с.42]: выражения, допустимые чисто фонологически, подвергаются цензуре морфонологии. Недаром ошибки и детей и взрослых связаны именно с игнорированием какого-либо морфонологического правила.
3. Правила морфонемики (или, если угодно, "морфонологические конвенции") имеют отдельную судьбу в истории языка, зачастую характеризуя технику выражения одновременно нескольких морфологических категорий: скажем, лица, числа и времени [55, с.11]. Большинство этих правил возникают как фонологические, создающие фонологически немотивированные чередования в морфологии, а тем самым разрушающие иконичность морфологии. Постепенно морфонемные чередования, сопровождающие определенные морфологические операции, становятся избыточными индикаторами этих операций, даже частью морфологического знака, а когда
4. Когда фонологическое правило теряет автоматичность и становится грамматически обусловленным, морфонемика отражает знание носителя языка о правильных формах. Семантически значимое наличие или отсутствие чередования при конкретном суффиксе играет прагматическую роль [152, с.176].
Итак (по [125, с.79], но в отличие от концепции [196]), представление о морфонологии как об отдельном компоненте заставляет принять, что правила морфонемики заведуют чередованиями фонем, обусловленными грамматически или лексически. "Автоматические чередования", приводящие к фонологической нейтрализации, также иногда называют морфонемными.
В то же время, в некоторых концепциях этой группы отвергают следующие положения (которые другим кажутся верными):
1. Правила, работа которых зависит от наличия границ каких-то определенных классов, не являются фонетическими, а потому относятся к морфонемике [319], [177, c.14].
2. Внешние сандхи результат грамматического переструктурирования в диахронии, при котором лексической репрезентацией является фонетическая форма слова, произнесенного в изолированном положении [319].
3. Все слова во всех своих формах перечислимы в рамках грамматики [319].
4. Все алломорфы перечисляются в рамках грамматики, причем чередования сегментов представляются как дизъюнктивный набор при каждой морфеме [184], [177, c.73-74].
5. Все правила выражают наиболее очевидные обобщения, относящиеся
6. Влияние фонологии на правила морфонемики сводится к структуре слога и к фонотактическим ограничениям [179].
В этой концепции, как и в классической компаративистской позиции Курыловича [30], морфонология считается частью морфологии [327], [232], пусть даже описание избыточно. Так считают сторонники естественной порождающей фонологии [97, с.V]: морфонемика исследует отношения между алломорфами фонологическими репрезентациями для вариантов одной морфемы, однако является частью морфологии, поскольку именно последняя обусловливает процедуры морфонемики. По [140, с.64-65], морфонологические чередования сводимы к чисто фонологическим условиям правильности (скажем, структуры слога и слова), но вне функции этих чередований. Остальные же чередования относятся к морфологии, будучи результатом морфологических операций. Итак, ни фонологическая природа морфонологических чередований, ни стремление исследователей к экономии при организации грамматики не могут убедить в том, что морфонология полностью отделена от морфологии [140, с.75].
Морфонологические чередования, в отличие от фонологических [140, с.65]:
1. Не имеют фонологических или фонетических ограничений. Например, морфонологическими чередованиями не являются: оглушение согласного на конце слова в немецком, ср. t d в паре Tag "день" (читается: tak) Tage "дни" (читается: tage) и чередование нуля с фонемой e в испанском: tren "поезд" trenes "поезда", но alumno "ученик" alumnos "ученики".
2. Не автоматичны (в смысле: [172]), то есть допустимы только в некотором конкретном морфологическом контексте. Ср:
- нем.: Wald Wälder "лес" "леса",
- исп.: bueno bondad "добрый" "доброта",
- франц.: électrique électricité "электрический" "электричество",
- англ.: wife wives "жена" "жёны".
Участвуя в формировании слова, они часто сопровождаются какой-либо морфологической операцией типа аффиксации, усечения или редупликации, причем связаны с меной морфологических категорий, ассоциированы с некоторой морфологической функцией, т.е. сигнализируют о морфологическом противопоставлении.
3. Не все слова соответствующей морфологической категории подвергаются их действию. Например, умлаут в немецком используется для формирования форм множественного числа далеко не всех существительных.
4. Не всегда бывают "естественными чередованиями", т.е. результатом фонологических процессов (в смысле "естественной фонологии").
5. В истории языка не являются динамичными, т.е. не могут самопроизвольно менять сферу действия, переходя от одного морфологического контекста к другому. В то же время, они могут развиваться даже когда исчезают первоначальные фонологические их причины. А при этом семиотическая мотивация у правил морфонемики не меньше, чем у фонологических, отличие состоит только в деталях механики работы. Поэтому [287, с.156] морфонологические чередования нельзя считать окаменевшими рефлексами фонологических правил.
Различаются два типа морфонологических чередований, а соответственно, два типа правил, обладающих морфонологическим эффектом [232, с.129-130]:
- фонотактические ограничения на план фонетики (фонотактические правила) действительны для всех поверхностных форм, как участвующих в чередованиях, так и не участвующих,
- не мотивированные фонотактически собственно морфонологические правила.
Представители этого взгляда считают, что морфонология не существует как отдельный компонент, а по кусочкам представлена в разных компонентах описания (как и полагали до Трубецкого) и не заключена в колбу фонолога (вопреки мнению Халле) [104, с.343]. Иначе говоря, морфонемика разнородное и логически не
Хотя фонологические различия обычно отражают грамматические и наоборот, однако омонимия часто разрушает эту идилическую симметрию. Омонимия в сочетании с объемом и сложностью семантического универсума время от времени затрудняет анализ. Так, часто бывает, что на некотором уровне следовало бы постулировать два элемента, а не один, но с помощью чисто фонологических приемов нельзя разделить эти два элемента. Поэтому морфонология нотация, алломорфы и процессы всего лишь удобные инструменты описания (как полагал, например, Хокетт [172, c.32-36]). Чем яснее и прозрачнее морфонемное описание и чем ближе оно к ходу исторического развития, тем лучше. Иногда эти два критерия ясности и историчности совпадают, см. [305, с.2], где отмечается сходство пути построения формул морфонемики и реконструкции фонологической истории языка (хотя: "Наиболее удачная формулировка фактов синхронии обычно не выглядит как реконструкция реального исторического развития"). Задача только в том, чтобы узнать, когда лучше придерживаться одного критерия, а когда другого.
Вопрос, существует ли морфонология, не стоит сводить к выяснению ее местожительства: является ли она частью фонологии, частью морфологии, живет отдельно или по кускам представлена везде. Вряд ли Трубецкой хотел непременно поселить морфонологию отдельно. Это было бы аналогично желанию поселить всех африканистов в Африке, а русистов в России, чтобы люди занимались своим делом по месту прописки.
Итак, не важно, где "живет" морфонология: важно, где она работает. А работает она везде, где есть материальная реализация семантических единиц морфем, слов, предложений, текстов.