В.З. Демьянков
Морфологическая интерпретация текста и ее моделирование
This page copyright © 2003 V.Dem'jankov.
http://www.infolex.ruГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
СЛОВОИЗМЕНЕНИЕ И СЛОВООБРАЗОВАНИЕ
1. Из истории разграничения
Разграничивались словообразование и словоизменение далеко не с самого начала грамматической традиции. У Дионисия Фракийского этого разграничения не было, а у Марка Теренция Варрона оно было [308, с.37-44]. Для Варрона фундаментальным было различие между declinatio voluntaria (установление формы существительного по воле говорящего) от declinatio naturalis (класс существительного по природе референта – предмета, им обозначаемого). Дионисий же не различает деривацию и словоизменение, его многочисленные типы и подтипы имен основаны на содержании, т.е. на значении, а не на форме. У него находим такие типы, как "патронимы", "синонимы", "названия народов", но не "первое склонение", "второе склонение", "третье склонение" и т.д. Интересно, что Варрон классифицировал склонения, исходя из того, как выглядит морфема аблатива единственного числа, – к чему позже пришли структуралисты.
Противопоставление словоизменения и словообразования основано на следующей гипотезе (не всегда высказываемой явно): принципы, которым подчиняется структура слова [61, с.571], могут быть огрубленно подразделены на те, которые регулируют дистрибуцию морфем или компонентов слова, и те, которые регулируют вариации формы, проявленные этими элементами.
В.В.Виноградов [8, с.44] различал семь "основных методов образования форм слов":
1. Сложение слов или словоформ: самый красивый, буду читать, я хотел бы и т.п. Ср. аналогичное этому образование слов: заблагорассудиться, пятьдесят, никто и т.п.
2. Окончания и суффиксы: щец (от щи), выиграть – выигрывать, колено – колени – колена – коленья и т.п., ср. в просторечии формы склонения наречия завтра: до завтрава, к завтраму. Ср. также: сеть и сетка, пузырь и пузырек, мех и мешок.
3. Аффиксация: бледнеть – побледнеть; дичать – одичать; скверный – прескверный и т.п. Ср.: покинуть (соотносительно с
-89-
кинуть); прекрасный (ср. красный) и т.п. Переходный комбинированный
тип представляют формы предложного падежа имени существительного: о славе,
(тосковать) по отце (ср. тосковать по братьям) и т.п.
4. Одновременное, комбинированное применение суффиксации и префиксации. Например, в выражении прекраснейшей души человек; предобрейший – форма элятива слова добрый. Однако это редкий способ. Ср. образование слов вроде: нагуляться, насидеться, заречье, предплечье.
5. Внутренняя флексия плюс звуковые чередования основы, чаще всего в связи с суффиксацией. Например: село – сёла, заподозрить – заподазривать, заходить – захаживать. Ср.: резать и разить, нести и носить и т.п.
6. Превращение разных слов в формы одного слова или врастание слова в систему форм другого слова. Например: идти – я шел, говорить – сказать, уходить – уйти, плохой – хуже, ребенок – дети (супплетивизм).
7. Превращение союзного сочетания форм разных слов в форму одного из этих слов – грамматически возобладавшего. Например: возьму и скажу (крайне редкий и неустоявшийся тип).
К резервным относится, по В.В. Виноградову [8, 44], удвоение при образовании усилительных форм: сидит-сидит, синий-синий, едва-едва, еле-еле и т.п. Ср.: чуть-чуть, вот-вот, ни-ни.
"Материальное" сопоставление флексии (окончания) со словообразовательным аффиксом находим у Г.О. Винокура [10, с. 400]: "[…] в случае комплексных морфем наличие хотя бы одного из членов комплекса служит вполне достаточной гарантией того, что в языке та же основа реально существует и в соединении с каждым другим членом данного комплекса порознь. Если какой-нибудь из таких ожидаемых случаев и отсутствует в языке (например, отсутствует первое лицо единственного числа от глаголов типа победить и т.п.), то это своеобразное проявление дефектности именно данного слова, чего никак нельзя сказать при отсутствии слова дамих при жених и т.п." Для словоизменения нетипичны лакуны, а для словообразования типичны.
Другие отличия аффиксов от окончаний [10, с.400] таковы:
- первые невозможны без вторых, но вторые возможны без
-90-
первых,
- окончание заканчивает собой разложимый знак: первый всегда предшествует второму,
- окончание может быть только после основы,
- аффиксов в слове может быть и несколько, но окончание – только одно,
- окончания никогда не являются в звуковых чередованиях, а аффиксы могут представлять собой и чередующиеся вариации звуковых комбинаций, например сладок – сладка,
- окончания могут составлять и нуль звука, тогда как аффикс в виде нуля звука, если и возможен в исключительных случаях, то только в слиянии с нулем звука окончания. Таковы: погиб, вез, где в нуле звука слиты суффикс и окончание (ср. погибли, везли).
Различия эти не справедливы для арабского, где при спряжении глагола в настоящем времени имеем: yatakallamu "(он) разговаривает" и yatakallamuwna "(они) разговаривают" (мы пользуемся транслитерацией, а не фонетической транскрипцией), где ya – флексия 3 лица, ta – показатель пятой породы (то есть словообразовательный аффикс), kallam – производное от корня klm при образовании пятой породы, u – флексия единственного числа, uw – флексия множественного числа, na – показатель того, что форма завершена и к ней не будет присоединена энклитика (местоименный прямой объект). Несомненно справедливо и универсально только последнее утверждение о невозможности нулевого словообразовательного аффикса.
Да и в русском слове, как полагает И.Г. Милославский (с которым мы солидарны), может быть до четырех словоизменительных элементов, или флексий, ср.: перепис-ывавш-ий-ся (учениками диктант). Возможны следующие позиции флексий в русском слове [34, с.233-239]:
1) после основы в конце слова (дом-а, добр-ый, нес-у),
2) после основы перед словоизменительным элементом (нес-л-а, скаж-и-те),
3) после основы перед словообразовательным элементом (мо-ю-сь, мол-ят-ся),
4) после словообразовательного элемента в конце слова
-91-
(нес-л-а, ид-и-те),
5) после словоизменительного элемента перед словоизменительным элементом (стро-ящ-ий-ся дом),
6) после словоизменительного элемента перед словообразовательным (берег-и-те-сь).
Есть ли универсальные различия между словообразованием и словоизменением? На этот вопрос в рамках "естественной морфологии" В. Дресслер [131, с.5] отвечает так. Словоизменение и деривация не образуют два разных класса. Есть "прототипичная" деривация и "прототипичное" словообразование как противоположные полюсы на морфологической шкале:
1. Парадигмы словоизменения, вообще говоря, значительно менее дефектны, чем деривационные категории или "деривационные парадигмы". Соответственно, значительно меньшее количество форм бракуются в словоизменении, чем в словообразовании.
2. Принцип композиционности (Г. Фреге) почти всегда справедлив в словоизменении и играет второстепенную роль в деривации. Производные слова значительно чаще идиоматичны, чем словоформы, рассматриваемые на фоне заглавного слова.
3. Формы словоизменительной парадигмы чаще выравниваются по аналогии, чем дериваты одной и той же основы.
4. Словоформы относятся к той же синтаксической категории (классу слов), что и заглавные формы: типовое словоизменение не меняет категорию, а типовая деривация – меняет.
5. Формативы словоизменения обычно подчиняются более строгим фонотактическим условиям, чем формативы деривации.
6. Словоизменительные формативы обычно занимают периферийную позицию в словоформе (и/или в начале, и/или в конце).
По [97, с.12], есть два фактора, определяющих, что данное семантическое понятие будет закодировано в виде словоизменительной категории:
1. Семантическое понятие должно быть крайне существенным для значения основы, к которой присоединяется – критерий релевантности, или существенности.
2. Оно должно быть семантическим понятием достаточно высокой степени общеприложимости – критерий общности.
Наиболее существенны обычно понятия необщезначимые. Расположив
-92-
морфологические категории на шкале релевантности, увидим, что самые общие (common)
категории лежат в центре (достаточная, но не очень высокая релевантность), и что изменения
значения проявляют тенденцию к лексикализации [97, с.12]:
Имеем, в частности, следующее соотношение [97, c.24]:
| КАТЕГОРИЯ | ||
| валентность | ||
| залог | ||
| вид | ||
| время | ||
| наклонение | ||
| согласование по числу | ||
| согласование по числу | ||
| согласование по роду |
Существенность, или релевантность, зависит от когнитивной или культурообусловленной "выделенности" (salience): неважно, в какой степени сущность, событие или качество разложимы на семантические признаки, – они воспринимаются как отдельная форма, составляющая окружение для сущностей, событий или свойств, и им может соответствовать лексическая единица. Итак, два семантических элемента существенны друг для друга в той степени, в какой результат их комбинирования называет нечто, обладающее
-93-
высокой культурной или когнитивной выделенностью [97, с.14].
Общность же – случай, когда (словоизменительная) категория характеризует все основы семантического или синтаксического класса, а ее наличие обязательно (облигаторно) в соответствующем синтаксическом контексте. Морфологический процесс тем более общ, чем менее семантически содержателен [97, с.16-17].
2. Критерии различения
Граница между деривацией и словоизменением очень подвижна [29], [299]. Чемпионом в этой области являются языки банту, обладающие префиксами класса [259, с.254].
В литературе упоминаются следующие критерии:
1. Очерченность границ (boundedness): флексия неотделима от основы и/или привязана непосредственно к основе, и/или только узкий класс единиц может отделять в словоформе ее от основы [97, с.26-27]. Флексии почти полностью исключают неосновные грамматические морфемы на границах (до или после) словоформы (основосложение не в счет) [328, с.47] и находятся в дополнительной дистрибуции с иными средствами, привносящими то же значение [101, с.4]. Отсюда – шестой критерий Дресслера.
2. Обязательность: словоизменительная категория всегда проявлена при допустимой основе, всегда есть средства выразить эту категорию при любой основе. Поэтому, скажем, если есть класс основ, не имеющих формы каузатива, каузатив следует считать деривационной, а не словоизменительной категорией [97, с.26-27]. Ср: "обязательность (понимаемая как определенность соответствующего признака на всем множестве лексем из соответствующего класса) […] возможна только при том типе семантических оппозиций, который характеризуется свойством непривативности" [36, c.146]. Привносимое флексией значение входит в конечный набор (или "категорию") взаимоисключающих свойств, одно из которых должно быть выражено в любой словоформе, принадлежащей к соответствующему классу слов [101, с.4].
3. Предсказуемость значения: если в грамматике необходимо перечислять значения комбинаций с различными основами, то категория не считается словоизменительной [97, с.26-27]. Проявляется
-94-
это свойство как семантическая неоднородность, "неэлементарность правил выбора
соответствующих показателей" [36, c.147-148]. А правила употребления словообразовательных
показателей семантически однородны и содержат только случайные лексические ограничения
[36, c.147-148].
4. Значимость отсутствия: при словоизменении отсутствие некоторого показателя должно трактоваться как значимое ("нулевое выражение"), а не как отсутствие категории [97, с.26].
5. Ориентация на распознавание: словоизменение обычно использует процедуры, основанные на распознавании, а правила словообразования приводят к расширению лексикона. Это отражено и пятым критерием Дресслера: строгие фонотактические требования к флексиям позволяют легче распознавать слово.
6. Грамматикализованность: словоизменение более грамматикализованно, чем деривация [131, с.5].
7. Синтаксическая значимость – критерий, выдвигавшийся [6, с.126-127] Ф.Ф.Фортунатовым и его школой: словоизменительными отношениями связаны словоформы, различающиеся только синтаксическими значениями. "Словоформы, различающиеся номинативными значениями, то есть словоформы, семантическое различие между которыми отражает реальные различия между соответствующими "предметами мысли", связаны межсловными (словообразовательными) отношениями" [6, с.126-127]. Другая версия: флексия синтаксически обязательна [154, с.10]. Третья версия: значение, вносимое флексией, подчинено ограничениям на совместную встречаемость со свойствами других членов того же предложения; например, ограничениям, регулирующим управление, согласование или consecutio temporum [101, с.4]. Синтаксичность словоизменения проявляется в том, что флексии
- внеположены выбору лексической единицы, например [50, с.193]: "Присутствие или отсутствие прошедшего не имеет никакого отношения к ограничению выбора лексической единицы, точно так же как наличие лексической единицы buy ничего не говорит о том, присутствует ли также прошедшее";
- зависят от класса лексемы; таковы выбор и допустимость в рамках словоформы тех или иных чередований; например, по [299, с.183], в славянских языках глагольное словоизменение
-95-
связано с иными морфонематическими чередованиями, чем именное.
Глагольное словообразование характеризуется сочетаемостью в одном и том же случае целого букета чередований – таких как консонантные, вокальные, беглый гласный, просодические; при именном словоизменении наборы чередований ограничены.
Этот критерий небесспорен. Некоторым исследователям представляется, что есть существенные различия между отношениями типа стол – стола или пишет – писал и отношениями типа стол – столик или писать – переписать (последние два обычно считаются словообразовательными). (По [6, с.127], на этом основано различение лексемы и ономатемы.) Контрпримерами являются и упоминаемые Г.О.Винокуром [10, с.412] наречия типа: зимой, хорошо, шутя, "слова не какого-нибудь особого класса, а слова, принадлежащие к одному из трех основных классов слов русского языка, но только поставленные в особые синтаксические условия". Они могут быть разложены на части, а их окончания "как бы вынуты из тех комплексов, к которым они принадлежат, и потому создают слова с изолированной комплексной формой. Окончания наречий – это все-таки окончания, а не аффиксы".
8. Регулярность, продуктивность, стандартность, не присущие словообразованию (критику этого см. [36, c.146]) и состоящие в том, что флексии:
- вносят общее значение, однозначно выявляющееся из значений составляющих [328, с.47] и проявленное всеми членами соответствующего класса слов; выражение этого значения "полностью продуктивно" [101, с.4]; ср. второй критерий Дресслера;
- не меняют принадлежность лексемы, "подвергаемой" словоизменению, к части речи [328, с.47] или вообще к классу слов [101, с.4], см. четвертый критерий Дресслера. Если следовать
В. фон Гумбольдту, это естественно, поскольку вытекает из предназначения флексии: "Совершенство языка требует, чтобы каждое слово было оформлено как часть речи и несло в себе те свойства, какие выделяет в категории данной части речи философский анализ языка. Необходимой предпосылкой для этого является флексия" [13, с.155];
- при чередованиях, нарушающих единообразие форм, склонны к выравниванию [328, с.47], ср. третий критерий Дресслера;
-96-
- почти однозначно задают вспомогательные элементы (типа тематических гласных) в фонологической структуре [328, с.47];
- организованы в недефектные парадигмы, так что значительно меньшее количество форм бракуются в словоизменении, чем в словообразовании – см. первый критерий Дресслера.
9. Внешняя автономия при синкретизме, например [252, с.797]: две разные именные словоформы одной лексемы не могут представлять один и тот же падеж, если их дистрибуция зависит от внешнего контекста.
10. Единственность: при синкретизме член парадигмы, для которого данная словоизменительная категория является релевантной, должен обладать только ею [252, с.797].
3. Последствия разграничения для описания языка
В этой области имеем два полярных суждения:
1. Возможно единообразное описание словоизменения и словообразования, ср.: "Ничуть не отрицая специфичности ряда проблем, стоящих перед исследователем словообразования, мы исходим из принципиальной возможности единого описания – в рамках морфологии – общих для словоизменения и словообразования аспектов" [6, с.27].
Если следовать Е. Курыловичу, можно элиминировать словоизменение путем постепенного расширения области деривации. Однако: "Если же мы хотим сохранить это понятие любой ценой и обеспечить ему право на существование, следует различать основные понятия – лексической и синтаксической функции, – разграничивать сначала эти функции в форме флексии и затем устанавливать их иерархию" [29, с.65].
При "лексическом подходе" [255, с.2-3] в лексиконе хранятся словоформы, в готовом виде вставляемые в синтаксическую структуру. Признаки типа [+Past], [+Prog], [+Modal] выражают необходимую морфосинтаксическую информацию и позволяют грамматике – без помощи трансформаций – задавать правильный порядок следования вспомогательных глаголов и согласование по числу и лицу. А потому противопоставление словообразования словоизменению не сказывается на устройстве лексикона.
-97-
2. Словоизменение и словообразование должны описываться по-разному, ср. [26, с.45]: "решение о том, считать ли какую-либо формально выраженную категорию деривационной или же грамматической, имеет серьезные последствия для описания данного языка". От этого зависит, по [26, с.45]:
- чт\o включается в собственно грамматическую (парадигматическую) часть описания языка на уровне слова, а чт\o – в словообразование;
- вся грамматическая паспортизация слова в словаре;
- "понимание того, как концептуализируется мир через призму языка и какую картину мира демонстрирует изучаемый нами и отдельно взятый язык" [26, с.45].
И при этом разделении имеется выбор разных возможностей. Например, во многих моделях порождающей грамматики [61], [66], [68], [289], [279, с.155-156] считают, что деривация и большая часть основосложения происходят в лексиконе (то есть, предложение строится из уже готовых основ), а словоизменение – после синтаксиса (тогда из основ, к которым словоизменительные элементы присоединены в качестве отдельных составляющих, получаются словоформы). Продуктивные правила словоизменения отделены от продуктивных правил деривации и от непредсказуемых (т.е. нерегулярных) морфологических операций.
В других концепциях [226] считают, что и словоизменение, и деривация происходят в лексическом компоненте.
В третьих [288, с.351] полагают, что в лексиконе заготовлены морфологические чередования основ, а не сами словоформы.
В четвертых [279] пытаются показать, что некоторые продуктивные правила словоизменения должны предшествовать деривации. Взаимодействие флексии имен обладаемого в посессивной конструкции и образование глаголов обладания в некоторых языках американских индейцев указывают, что входом в деривацию могут быть даже целые словоформы, с полным комплектом флексий: основой таких глаголов является завершенная форма существительного [288, с.351]. Да и в русском языке можно найти примеры словообразования от словоформы, ср.: трехсторонний, пятиярусный, просторечное мое деньрожденье, моему деньрожденью.
-98-
4. Словоизменение и флексия
4.1. Интегративная функция флексии в словоформе
Наличие флексии в языке скорее правило, чем исключение: "Совершенное отсутствие флексий в китайском Беккер признает явлением неорганическим, исследование коего может принести языкознанию только такую пользу, какую физиологии – исследование уродливости организмов" [37, с.51]. Это вытекает из интегративной функции, заключающейся в том, что флексии:
1. Организуют в иерархию "взаимосвязи между всеми морфологическими элементами, всеми морфологическими оппозициями и корреляциями данной морфологической системы" [17, c.187].
2. Объединяют словоизменительные категории в набор осей, справедливых для данного лексического класса ("в парадигму" членов этого класса), так что любую лексическую единицу можно отнести к некоторому набору противопоставленных категорий в рамках каждой из таких осей [63, с.164]. Получаются своеобразные пропорции, соответствующие заглавным и частным формам [328, с.47]. Ср.: человек : человека = яблоко : яблока.
3. Будучи "наиболее бесплотной частью слова" [10, с.404], "не знаками предметов мысли, а знаками значений, то есть как бы знаками второй степени" [10, с.402], "не дополняют значения основ, а лишь указывают способ их применения в каждом данном случае движения мысли" [10, с.401], "придают основам известные свойства, необходимые им для того, чтобы они могли функционировать применительно к данным условиям изложения, сообщения и т.д." [10, с.401-402]. Флексия – "такой элемент словоформы, который выражает обязательное для данного круга словоформ синтаксическое или обязательное и регулярное для данного круга словоформ номинативное значение" [34, с.233-239].
4. "Комплектуют" слово, маркируя его отношения в рамках более крупных структур, в результате основы, обладающие логически несамопротиворечивым значением, но не фигурирующие в речи отдельно, входят в более крупные структуры [63, с.162].
5. Служат "одновременному рассмотрению понятия в его внутренних и внешних связях" [13, с.127].
-99-
Как и для живых организмов, по [182, с.48], можно установить приблизительно пропорциональное соотношение между сложностью функции и длиной флексии – нарушаемое разве что фузией. Например, латинские окончания множественного числа обычно более длинны, чем единственного. В флексии номинатива больше фонем, чем вокатива, но меньше, чем генитива, датива и аблатива.
Но вот нулевая флексия – беззвучный сегмент, являющийся членом словоизменительной парадигмы. Что же, у него нет никакой функции? Или функция его "бесконечно проста"? Р. Якобсон [195, с.109] считал, что нулевое окончание, как и нулевая степень чередования (в русском: рот – рта), противопоставленная в рамках грамматических чередований, полностью соответствует определению нулевого знака по Ш. Балли: знак, облеченный определенным значением, но без какой-либо материальной поддержки в отношении звука. Язык может удовольствоваться оппозицией чего-то с нулем – не только в плане означающих, но и означаемых.
4.2. Как описывается словоизменение
Словоизменение, по [332, с.372-373], можно задавать с помощью следующих средств:
- правила реализации (чередования и морфолексика);
- признаки, такие как падеж и лицо, отличные от пучков значений, принимаемых признаками, – таких как прямой (vs. косвенный) падеж или второе (vs. не второе) лицо. Допустимо указание на пучки признаков, такие как падеж-род-число;
- упорядоченный набор (абстрактных) "прорезей", или "слотов": каждое конкретное правило предоставляет материал для конкретных слотов, причем несколько различных правил могут давать материал для одного и того же слота. Упорядочение правила относительно других зависит от упорядочения слотов.
Определенным усложнением картины является понятие "макрофлексия", определяемое (относительно пучка некоторых морфосинтаксических свойств) [101, с.50] как множество словоизменительных реализаций этого пучка, состоящее из всех реализаций, входящих в одну макропарадигму.
Из синтаксической ориентации словообразования [61] делают
-100-
следующие выводы. Словообразование:
1. Входит в фонологический компонент грамматики и никак не должно сказываться на семантической интерпретации предложения. В то же время, в некоторых языках (например, в слейв – атапаскском языке американских индейцев) подлежащее, дополнение и дейктические местоимения имеют статус флексий и обладают свойствами согласования. А поэтому приходится принять, что некоторая часть регулярного словоизменения предшествует деривации [280, с.156]. Итак, представление, при котором словообразование включено в лексикон, а словоизменение – постлексический процесс, – слишком упрощает соотношение частей морфологии.
2. Согласно концепции "управления и связывания" (Government and Binding, GB) (как в работе [271, с.75]), флексия в синтаксической структуре образует отдельную составляющую и может выступать в роли управляющего элемента (точнее, proper governor), а потому начальный фрагмент грамматики таков:
S --> NP Infl VP
Infl --> [[Tense][AG]].
Идеальной реализацией флексии в таком представлении является "внешняя" флексия – аффикс, присоединяемый к основе и легко от нее отделяемый при анализе. В концепции "лексической грамматики" [174, с.26] лучшей реализацией идеала является внутренняя флексия, которая, хоть и маркированна, нацелена на выполнение общей задачи – извлечь всю флексию из синтаксиса. Ведь если бы флексия появлялась по синтаксическим правилам, словоизменение требовало бы многократного взаимодействия между синтаксисом и лексиконом. "Лексическая грамматика" идеалом считает однократное, а не многократное взаимодействие между модулями. Если выражаться в технических терминах, здесь речь идет об однократном "обмене данными" между лексиконом (внешним носителем информации) и синтаксической (оперативной) памятью.
4.3. Словоизменение как когнитивный процесс
Так мы подходим к информационно-поисковым метафорам, заставляющим рассмотреть когнитивную сторону словоизменения.
В. фон Гумбольдт в 1830 году писал: "Создание грамматических
-101-
форм подчиняется законам мышления, совершающегося посредством языка, и опирается на
соответствие (Congruenz) звуковых форм этим законам. Подобное соответствие должно так или
иначе иметь место в каждом языке; различна лишь степень соответствия, причем ущербность и
несовершенство могут проявиться либо в недостаточно ясной осознанности вышеупомянутых
законов, либо в недостаточной гибкости фонетической системы. Впрочем, ущербность в одном
отношении всегда сразу же вызывает неполноту в другом[…] Спрашивается в таком случае, как
можно представить себе процесс формирования в народном духе простейшего элемента
совершенного языкового строя, а именно процесс превращения слова в часть речи при помощи
флексии? Рефлектирующего языкового сознания у истоков языка предполагать не приходится,
да такое сознание и не имело бы в себе творческой силы, необходимой для формирования
звуков. Все достижения, какими язык обладает в этих поистине жизненно важных частях своего
организма, имеют своим первым источником живость и образность видения мира. Больше того,
поскольку возрастание интеллектуальной силы и ее способность минимально отклоняться от
истины зависят от высшего согласия всех духовных способностей, а идеальнейшим цветением
этих последних является язык, постольку все почерпнутое народом из созерцания мира само
собою и непосредственно воздействует на язык. Это имеет прямое отношение к образованию
флексии. Предметы как внешнего наблюдения, так и внутреннего ощущения предстают нам в
двояком аспекте – в их особенном качестве, придающем им отличительную индивидуальность, и
в их всеобщем родовом понятии, которое для достаточно живого созерцания всегда тоже
проявляется в тех или иных наблюдаемых или угадываемых чертах […] Созерцательность,
которая питается живейшим и гармоничнейшим напряжением всех духовных сил, улавливает
без остатка все, что можно воспринять в созерцаемом предмете, причем не смешивает
отдельных сторон последнего, но отчетливо разграничивает их. Из понимания двух аспектов
всякого предмета, из чувства правильного соотношения между обоими, из живости восприятия
того и другого словно сама по себе рождается флексия как языковое выражение всей полноты
созерцаемого и ощущаемого" [13, с.155].
-102-
При изучении когнитивных функций словоизменения исходят их того, что усвоение морфологии языка ребенком и морфологическое изменение в истории языка основаны на одних и тех же принципах, как формальных, так и субстанциональных. Например [178, с.21], на основании наблюдений над последовательностью усвоения категорий лица и времени глаголов и над ошибками в детской речи можно сформулировать гипотезы и об изменении по аналогии в диахронии, и о морфонематических чередованиях основы в синхронии. В детской речи чередования основы связаны с образованием форм времени, но не лица. Формы существительных в единственном числе усваиваются раньше форм множественного числа, настоящее время – прежде прошедшего времени, изъявительное наклонение – перед сослагательным (субъюнктивом), формы третьего лица единственного лица – раньше остальных [178, с.21-22].
Д.Слобин [292] на материале 40 разных языков продемонстрировал рабочие принципы, задающие "аналитические" стратегии в языке ребенка. В частности (см. также [178, с.25-29]):
1. Исходные семантические отношения должны маркироваться явно и четко. Это положение соответствует т.н. "универсалии Гумбольдта" [318, с.184]: супплетивизм менее желателен, чем единообразие языковой символизации. И корни, и грамматические формативы должны не чередоваться и быть неповторимыми.
2. Исключения избегаются.
3. Использование грамматических формативов должно обладать семантической нагрузкой.
По [178, с.30], формальному выражению противопоставления предшествуют семантическое и когнитивное развитие ребенка. Семантические характеристики первичны, являются основными и усваиваются раньше, а формальные свойства добавляются только потом. Это значит, что формальные сложности должны уступать место более прозрачному соотношению между звуком и значением. Немаркированные категории влияют на маркированные, не наоборот.
Когнитивной же интерпретации поддаются принципы естественности, которым подчинены структура и развитие словоизменительных систем естественных языков. К наиболее важным принципам относятся [329, с.92]:
1. Системная конгруэнтность: системы структурируются типологически
-103-
единообразно на основе базисных параметров.
2. Устойчивость класса: предпочтительны системы, классы которых независимо мотивированны, а парадигмы построены в соответствии с наиболее общими структурами.
3. Единообразие и прозрачность, структурирование по формуле: "одна функция – одна форма".
4. Конструкционная иконичность, которая благоприятствует системам, кодирующим немаркированные категории как не обладающие признаками, а маркированные – как носители признаков.
5. Фонетическая иконичность, благоприятствующая системам, в которых категории закодированы конгруэнтными фонетическими средствами.
Непосредственное отношение к выявлению когнитивных механизмов имеет сопоставление регулярного словоизменения с нерегулярным. По [277, с.230], механизмы у них различны. Регулярное словоизменение (типа: walk – walked) описывается грамматическими правилами, "запаянными" в человеческий мозг. Нерегулярное же словоизменение (типа: sing – sang) бывает непредсказуемым в различной степени, а потому, на первый взгляд, требует простого запоминания [277, с.233]. Регулярно образуемые словоформы – результат использования обычного правила о нанизывании символов. Нерегулярно же образуемые формы запоминаются как пары слов, а отношения между членами пар хранятся в структуре ассоциативной памяти, обладающей свойствами, постулируемыми в коннекционистской концепции искусственного интеллекта.
Так, формы string и strung хранятся как два отдельных слова, однако ментальная репрезентация этой пары частично совпадает с тем же соотношением, что и у единиц типа shrink и bring. Иначе говоря, хранятся и модели соотнесения пар. Отсюда и "ложная аналогия". Скажем, употребление формы brung (вместо правильного brought "принес") – результат того, что были забыты те части репрезентации, в которых закодированы существенные свойства, позволяющие идентифицировать лексическую статью.
По духу это объяснение близко к тем генеративным концепциям, в которых продуктивные правила морфологии не отождествляются с морфолексическими правилами избыточности (с помощью этих последних отражаются сходства в рамках лексической памяти,
-104-
– но без неограниченного образования новых форм с помощью продуктивных правил). Правила
избыточности – эпифеномены того, как структурированные лексические единицы
препарируются для занесения в память. Отсюда вытекают [277, с.234] когнитивные различия
между нерегулярностью и регулярностью, сказывающиеся на времени восприятия выражений и
на других свойствах, наблюдаемых при усвоении языка и при нарушениях речи:
- для нерегулярных (в отличие от регулярных), т.е. запоминаемых, единиц существенны частотность и сходство;
- нерегулярные (т.е. задаваемые списком) формы доступны и для других процессов получения слова, – в отличие от регулярных (нелексических, а потому свободно создаваемых) единиц, не обязательно доступных другим процессам;
- поскольку регулярности и нерегулярности обслуживаются столь разными механизмами, "поломки" в одной системе не обязательно сопровождаются "поломками" в другой.
5. Парадигма
5.1. Определение парадигмы
Парадигма, нестрого говоря, – множество взаимосвязанных форм [141, с.87]. В некоторых теориях этот термин употребляют расширительно (см. [43], [15], а особенно [216]). В более стандартном же смысле о структуре парадигмы говорят в терминах отношений между формами, обычно определяя принадлежность к парадигме как функции данной базовой ("заглавной", basic) формы [141, с.87]. Например: "Каждая из этих групп называется парадигматической группой, или парадигмой, а каждая форма, входящая в группу, называется словоформой (inflected form) или флексией (inflection)" [76, с.210]. Иногда рассматривают искусственную заглавную форму – если нет реальной для конкретной (как правило, нерегулярной) лексемы [76, с.205].
В структурной лингвистике парадигматическими отношениями называли "отношения между единицами, принадлежащими одному и тому же уровню и одному и тому же формальному классу и допускающими замену (субституцию) одна другой" [22,с.200]. Видно,
-105-
что в одном понятии связываются воедино, как минимум, три вещи: отнесенность к одному и
тому же классу, одновременность существования и подстановочность.
Два последних фактора объединяют в рамках понятия парадигматической оси, то есть [321, с.82-83]:
1. Ось замещения – когда берут конкретную позицию на синтагматической оси и заменяют один элемент другим. Эта процедура имеет решающее значение в тестах на коммутацию и на минимальную пару, используемых в фонологии и семантике, и соответствует понятию парадигмы в системах словоизменения.
2. Ось одновременности. Например, при представлении фонемы в виде пучка различительных признаков последние считаются существующими одновременно на парадигматической оси. Признаки, входящие в состав таких фонем, существуют одновременно – "симультанно" – в языковой системе, часть которой они составляют. Язык есть парадигматическая система, в которой категории, или элементы, или признаки сосуществуют симультанно и аккордом сочетаются при образовании единиц.
Эти понятия характеризуют то, что обычно называлось парадигмой слова, которая есть одновременно:
- цепи слов, создаваемые цельными комплексами морфем, представляющими собой своеобразное единство, "во всей полноте своих членов переносимое от слова к слову, в пределах того же разряда" [10, с.399];
- система грамматического изменения слова [41, с.77];
- "такая система форм, при которой одно слово имеет различные формы словоизменения, каждая же из этих форм служит для обозначения определенных и одних и тех же синтаксических отношений, а в то же время тождественные своими формальными показателями словоизменения разных слов одного класса служат для обозначения тождественных синтаксических отношений, в которые вступают эти слова" [28];
- таблица, определяемая морфологическими измерениями языка. Клетки этой таблицы – словоформы. Парадигмы обычно заполнены целиком. В этом словообразование коренным образом отлично от деривации. Даже при супплетивизме парадигма очень редко бывает дефектной, да и то лишь в силу внешних обстоятельств. Так, во многих языках отсутствуют некоторые формы связочного
-106-
глагола [67, с.13]. Бывают иногда фонотактические и просто фонологические причины для
отсутствия определенных форм [160];
- совокупность групп тесно соотнесенных форм – таких, как личные формы конкретного времени, – среди которых наиболее естественно ожидать единообразия морфонематического выражения. Эти сравнительно небольшие множества форм не просто образуют списки, а кучкуются ("тусуются") вокруг одного-двух наименее маркированных членов, являющихся исходными формами для остальной группы. Например, в спряжении испанского глагола таким членом является обычно форма третьего лица единственного числа, которая, в силу своей высокой частотности, широкой сферы употребления и раннего появления в детской речи, воспринимается как исходная для образования личных форм того или иного времени. Впрочем, иногда эту привилегированную роль исполняет также и форма первого лица единственного числа [96, с.47];
- полный набор слов, морфологически соотнесенных между собой по своей основе (stem) и участвующих в одной и той же морфологической конструкции [278, с.224];
- для некоторой части речи в конкретном языке – структура P словоизменительных реализаций у всех комбинаций морфосинтаксических свойств, предопределенных нелексически, причем каждое слово этой части речи обладает всеми реализациями P и только ими [101, с.48-49]. Каждая парадигма относится к одной и только одной макропарадигме [101, с.76], которая определяется [101, с.50-69] как:
а) совокупность двух или большего количества сходных парадигм, все словоизменительные различия каждой из которых объяснимы чисто фонологически, или последовательно коррелируют с различиями в синтаксических свойствах, предопределенных семантически или лексически, – или
б) единичная парадигма, не комбинируемая указанным образом с другими.
Итак, парадигма состоит из слов. Слово как элемент парадигмы называется паралогом (paralog), а морфемы, составляющие множество флективных аффиксов в парадигме, называются параморфемами [313, с.327]. Паралог – основа в сочетании с параморфемой. Единицу же, которая "возникает в результате абстракции
-107-
отождествления всех словоформ, различающихся только синтаксическим значением (то есть
словоформ, имеющих одно и то же несинтаксическое, или номинативное, "ономатологическое",
значение)", называют ономатемой [6, с.127] или [20] "номинатемой".
Кроме словоизменительных, есть еще:
- словообразовательная, точнее, деривационная парадигма (derivational paradigm), статус ее проблематичен [185, с.10];
- парадигма всех морфологически соотнесенных форм морфемы (контрастирующие части парадигмы называются парадигматическими элементами [291, с.320]);
- семическая парадигма, составленная из всех сочетаний в данном языке некоторой многозначной лексемы, скажем, глагола (типа дать). Множество допустимых словоупотреблений с этой единицей составляет серию, определяемую парадигматически, – как и во всякой парадигме, в ней общий элемент сочетается со всеми членами, причем есть и общее семическое ядро [316, с.107].
Можно выделить, по [278, с.224], следующие два основных вида, или типа,
парадигматических множеств (множеств парадигм), в зависимости от того, что играет роль
основы:
| Тип 1 | Тип 2 |
| - мало классов | - много классов |
| - регулярная морфофонемика | - проблематичная или нерегулярная морфофонемика |
| - полный комплект | - есть лакуны |
| - значения целого есть сумма значений частей | - возможна идиоматичность |
| - морфемные комплексы не допускают никакого своеобразия свойств классов | - нет своеобразия свойств классов у морфемных комплексов |
В шестой главе мы называем парадигмой систему флексий, каждая из которых задается отдельной статьей в "словаре флексий", содержащей, среди прочего, и требования к основе, к которой такая флексия может присоединяться. У нас словоизменительная парадигма – не система словоформ, а множество (в теоретико-множественном смысле) адресов описаний флексий в отдельном
-108-
списке. Есть хранилище парадигм, каждая единица которого представляет указанное
множество. Каждой основе (в словаре основ данного языка) приписан адрес парадигмы в этом
хранилище парадигм. Наша парадигма – то, что иногда называют "словоизменительным типом"
(ср. [21]).
5.2. <Заглавное> слово
Концепции парадигмы расходятся в трактовке заглавной формы (basic form, leader word, model word). Эта форма при склонении существительных в русском языке обычно совпадает с формой единственного числа именительного падежа, а при спряжении глаголов – с инфинитивом. Для арабских глаголов заглавная форма обычно совпадает с формой прошедшего времени третьего лица единственного числа мужского рода и т.д. Со времен Присциана в европейских грамматиках заглавная форма считается членом парадигмы [141, с.87]. У Л.Блумфилда заглавная форма считалась "темой", по которой строятся конкретные словоформы, а у П.Мэттьюза – семантической абстракцией, ядром значения, лежащим в основе множества форм данной лексемы [243, с.272-273].
Можно выделить два подхода. При одном – "конвенционалистском" – заглавную форму считают всего лишь удобной отправной точкой для описания остальных форм той же парадигмы. Так считали индийские грамматисты, задававшие чистые корни глаголов, не совпадающие ни с каким членом парадигмы. При другом же – "натуралистическом" – заглавную форму воспринимают как единицу, в системе языка (в данном случае – в парадигме) обладающую уникальными свойствами, а не удобную фикцию грамматистов.
Конвенционалистом был, например, М.Халле [156], когда попытался продемонстрировать, что немецкое спряжение легче описывать, если в качестве заглавной формы взять не инфинитив (как обычно), а форму третьего лица единственного числа имперфекта. Инфинитив "вычисляется" из этой формы более или менее однозначно даже без информации (которой глаголы обычно снабжаются в словаре), является ли глагол "слабым" или "сильным": указанная форма у "слабых" глаголов кончается на -te, а у "сильных" выглядит как аблаутное чередование чистого корня. По
-109-
форме blieb "остался" однозначно вычисляется форма инфинитива bleiben
"остаться", по ritt "скакал" – reiten "скакать". При традиционном же решении
требуется дополнительно указывать, что у глагола bleiben в имперфекте долгий гласный
корня – blieb, а у глагола reiten – краткий гласный, ritt. Впрочем, обилие
дополнительных правил требуется и при решении Халле.
Бывают и приятные совпадения заглавной формы, обосновываемой "конвенционалистом", с традиционной. Так, в работе [203, с.87] в качестве заглавной формы русского глагола выбирается инфинитив как наиболее "предсказуемый" в следующем смысле:
1. Основы других членов той же парадигмы часто короче, у них, например, иногда отсутствует тематический гласный, ср.: испортить – испорчу. Проще сформулировать правило удаления (произвольного) гласного, чем вставки (конкретно для каждого класса глагольной основы). Достаточно единообразно представлены и правила чередования согласного: основа инфинитива и в этом отношении удобнее остальных, ср.: кричать – кричу (ч не меняется) и прятать – прячу (чередуются т и ч).
2. Инфинитив – традиционная заглавная форма глагола.
3. Инфинитив одна из наиболее частотных глагольных форм. "Натуралистом" был А.И. Смирницкий, считавший, что у заглавных форм наиболее общее значение: "в них то, что обозначается данными словами, представляется по возможности отвлеченным от тех или иных отношений к чему-либо другому – к предмету, времени, признаку и пр. Поэтому, естественно, что при изоляции слова, когда обозначаемое им рассматривается по возможности отвлеченно, вне определенной ситуации и связанных с ней отношений, слово берется в его "основной" форме, и эта форма оказывается по существу наиболее подходящим представителем слова, как такового. Так, например, общий падеж не имеет в виду никакого специфического отношения данного предмета к чему-либо другому, а грамматическое единственное число не настаивает на отнесении данного существительного именно к одному предмету, так как существительным в единственном числе может обозначаться любой предмет данного класса и весь класс в целом (a dog is an animal, man is mortal)" [41, с.94].
Антиконвенционализм в духе конца двадцатого века: в противоположность
-110-
дескриптивистам, при описании языка сегодня ищут опоры в самой природе языковых явлений.
Подтверждение для выбора заглавной формы ищут в истории языка, в детской речи и в речевых
ошибках. Эта форма – как и все в языке – должна обладать "психологической реальностью". И не
всегда заглавное слово натуралиста совпадает с традиционной заглавной формой.
Так, по [56, с.10], заглавное, или "ведущее", слово служит образцом для морфологического изменения, которому подвергаются другие слова. Например, испанское digo "(я) говорю" – законный фонетический наследник латинского, а остальные глаголы, не имеющие в латинском прямых предков, в свое время подверглись изменению по аналогии с глаголом digo. ("Ведущие выражения" есть и в синтаксисе идиом, и в глагольной морфологии. Так, выражение hot and cold, начинающееся сочетанием hot and, послужило родоначальником для таких идиом, как hot and bothered, hot and heavy, hot and spicy [236, с.347].)
В то же время, критерии установления естественного заглавного слова иногда противоречат друг другу. Так [141, с.91], заглавная форма должна быть и наименее маркированной. В силу "локальных принципов" маркированности [310], есть только относительная немаркированность и нет абсолютной:
1. Когда имя упоминается в перечислении или говорят о какой-то группе предметов, такое имя является локально немаркированным во множественном, а не в единственном числе.
2. В языках с падежами имена места локально немаркированны в местном падеже, а имена орудий – в инструментальном.
3. Глаголы восприятия и эмоций бывают локально немаркированными в форме первого лица.
Значит ли это, что в парадигме следует выделять несколько заглавных форм для каких-либо подпарадигм, относительно которых эти заглавные формы минимально маркированны? Или следует отказаться от натурализма вообще? Каждый решает для себя сам.
5.3. Основа слова и морфологическое единообразие
Традиционно основой (stem) называют [101, с.207]:
1) фонологическую основу, ср.: "mensa "стол" относится к
-111-
именам с основой на -a-",
2) реализационную основу: "Основа перфекта для amo "любить" выглядит как amav-",
3) морфолексическую основу: "Основа косвенных падежных форм единственного числа для iter "путь" имеет вид: itiner".
Действительно, возьмем определения основы из нескольких разных работ. Основа (stem, base, Basis) – это:
- "такие знаки, которые самим своим устройством принудительно требуют того или иного своего восполнения другими знаками и в этом обнаруживают свою неполноту и незаконченность[…] они обладают не значением в строгом смысле этого понятия, а лишь его возможностью, которая реализуется так или иначе, в зависимости от того, какие знаки присоединяются к основам в качестве их восполнителей" [10, с.399]; "В отличие от значений аффиксов, значения основ не могут рассматриваться только как части более сложных значений. Они возможны именно как отдельные и цельные значения, но это еще не подлинные значения, а только намек на значение, которое начинает жить полной жизнью в языке лишь при условии его воплощения в цельном разложимом слове того или иного типа" [10, с.401];
- именно та часть слова, "которая поступает в распоряжение грамматики, будучи непосредственно связана с системой формообразующих суффиксов, оформляющих слово" [41, с.56], – поэтому-то "выделение основы, отделение ее от формообразующих суффиксов не вызывает больших затруднений" [41, с.59],
- морфема, в отличие от аффиксов, не субкатегоризующая другие морфемы [227, с.252],
- эндоцентрическая часть слова, если она есть, или (в противном случае) само слово [167, с.165].
Сочетание основы с тематическим формативом дает "тему" слова [10, с.403], или "туловище", которое, по Ф.И. Буслаеву, есть "серединная группа звуков, будет ли то корень, например бы, или корень с окончаниями и приставками, например быть, из-бытокъ, […] в отличие от облекающих его оконечностей, то есть приставок и окончаний, например, в формах: пре-из-бытокъ, пре-из-быточ-е-ство" [7, с.93].
В литературе приняты следующие разграничения.
-112-
1. Реальные основы противопоставляются потенциальным, – тем, "которые невозможно соотнести с какими-либо другими морфемами ввиду их изолированности" [46, с.269]. По ходу развития языка "потенциальные элементы могут стать реальными, например, scavenge "убирать мусор" в scavenger "мусорщик", и наоборот. Тем же термином можно обозначить фонемы или группы фонем, которые нужно рассматривать как модифицирующие реальную основу, хотя они больше нигде не встречаются", например: fort-ress "крепость", kin-dred "кровное родство; сродство", front-ier "граница" [46, с.269].
Именно реальным, но не потенциальным основам приписан тип парадигмы – набор флексий, в сочетании с которыми основа превращается в реальную словоформу языка.
2. Первичные основы противопоставляются вторичным, или производным, которые представляют собой структуру вида: "основа плюс аффикс" [10, с.404]. В иной терминологической системе [247, с.40] деление более дробное: простые основы противопоставляются сложным (морфологически полученным из простых в результате добавления деривационного элемента) и составным (compound). Причем: "есть слова, по структуре своей составляющие вполне условные обозначения соответствующих предметов действительности, и слова, составляющие в известном смысле не вполне условные, мотивированные обозначения предметов действительности, причем мотивированность этого рода обозначений выражается в отношениях между значащими звуковыми комплексами, обнаруживающимися в самой структуре этого рода слов. Эти слова и суть слова с производными основами. Вот почему значение слов с производной основой всегда определимо посредством ссылки на значение соответствующей первичной основы, причем именно такое разъяснение значения производных основ, а не прямое описание соответствующего предмета действительности, и составляет собственно лингвистическую задачу в изучении значений слов (ср., например, обычные приемы толковых словарей)" [11, с.421].
Производная основа, таким образом [52, с.51]:
- членима на морфы;
- как членимое целое зависит от соответствующей непроизводной (как производная она существует постольку, поскольку
-113-
существует ей соответственная непроизводная);
- ее целостное значение соответствует совокупности значений составляющих ее частей;
- имеет не прямую денотацию, а опосредованную, через установление определенной связи одних предметов с другими.
Различение производных и непроизводных основ связано не только с технологией выделения парадигм, но и с выяснением более фундаментальных параметров языка. Так, по [194, с.29-30], слово W категории K считается непроизводным, если оно морфологически не отличается от корня этого W (т.е. не содержит каких-либо аффиксов, присоединенных к W), в противном случае оно считается производным. К аффиксам при этом относятся не только префиксы, инфиксы, суффиксы, но и другие виды словоизменительных средств – такие как супплетивность, редупликация, чередования гласного корня и/или заполнение консонантного скелета соответствующими гласными. В этой связи важную роль играет понятие морфологического единообразия, которое можно определить так: словоизменительная парадигма P языка L морфологически единообразна (morphologically uniform), если и только если P содержит либо только непроизводные словоформы, либо только производные. Типологическое исследование показывает, что эллипсис подлежащего в предложении ("нулевой субъект") допустим только в тех языках, словоизменительные парадигмы которых морфологически единообразны.
Проблема состоит в следующем. Если непроизводная основа является реальной (ср. выше противопоставление реальных основ потенциальным), то как вычислить парадигму ее? Например, лексема рог в русском языке склоняется так: рог, рога, рогу и т.д., в форме множественного числа именительного падежа имеем: рога (с ударением на флексии). Основа носорог на первый взгляд кажется производной от основы рог. Однако форма множественного числа именительного падежа у нее выглядит как носороги (с безударным и). Это означает, что ей приписано другое множество флексий, то есть иной словоизменительный тип. Поэтому, несмотря на кажущуюся семантическую производность, придется признать, что носорог не является производной основой от рог.
Итак, главный критерий таков: словоизменительный тип производной
-114-
основы должен быть вычислим из словоизменительного типа основы-источника (в обычном
случае – равен ему). Именно этому критерию отвечают альплагерь, пионерлагерь,
спортлагерь, концлагерь: у всех у них набор флексий тот же, что и у основы лагерь
(лагер на письме, поскольку ь – графическая флексия, заменяемый элемент,
подобный а, ю, ем и т.д.).
Это свойство фундаментально для распознавания словоформы. Оно позволяет ограничить словарь основ непроизводными основами: словоформа (в том числе, с производной основой) будет распознана тогда и только тогда, когда вычленяется ее непроизводная основа.
Отсюда вытекает, что к непроизводным основам относятся не только те, которые включают хотя бы одну корневую морфему, но и просто суффиксы (или цепочки суффиксов), однозначно задающие словоизменительный тип. Например, суффиксы и суффиксоиды скоп (ср. радиотелескоп, кинескоп и т.д.), ист (флейтист, интернационалист и т.д.).
3. Непроизводные основы бывают несвязанными (свободными) и связанными; последние – те, которые "известны только в составе производных основ родственных слов и неизменно выступают в связи либо с теми или иными "нефлексийными" аффиксами, либо с другой основой". Например: ул (ср. улица), слад-, анарх-, шиб- [52,с.139]. Причем: "Отношения между производными основами, содержащими в себе связанные основы, можно охарактеризовать как отношения равнопроизводности". Связанные основы – результат следующих причин [52, с.139-140]:
- утрата словообразовательным гнездом исходного слова, имевшего свободную основу, ср.: скуд-ный, дород-ный,
- исходное слово семантически расходится с производными от него словами, ср.: настроить – расстроить, исследовать – обследовать, праздник – праздновать,
- усложнение основ, обусловленное заимствованием слов, находящихся между собой в отношении равнопроизводности, ср.: энтузиаст – энтузиазм, импортировать – экспортировать, а также процессы словообразования по аналогичным образцам, ср.: бензин – бензовоз, суверенитет – суверенный, акмеизм – акмеист.Связанные основы отличаются от остальных непроизводных
-115-
отсутствием маркировки словоизменительного типа: при единицах типа суверен, акме не
указывается никакой тип словоизменения.
5.4. Предназначение парадигмы
Среди множества функций укажем следующие. Парадигма:
1. Используется в продуцировании и интерпретации словоформ. Например, по [203, с.9], грамматический синтез форм русского глагола протекает в два шага, соответственно, на двух уровнях: на морфолого-морфонологическом и на акцентуационном. На каждом из этих уровней, в свою очередь, имеем два шага: интерпарадигматический и интрапарадигматический. Таким образом, на морфолого-морфофонологическом уровне строится основа (интерпарадигматически), а затем – словоформа (интрапарадигматически). На акцентуационном уровне сначала (интерпарадигматически) строится исходное акцентуационное представление, а затем производятся передвижки ударения (интрапарадигматически).
2. Характеризует конкретное слово "именно как слово, как целую единицу, остающуюся тождественной самой себе в различных представляющих ее словоформах" [41, с.24], причем "взятая как целое, как данная система форм, рассматриваемая как бы извне, со стороны других парадигм и отличная от них, парадигма данного слова характеризует его именно как слово определенного типа, определенного грамматического разряда, определенного грамматического класса. Таким образом, характеризуя слово в целом, извне, по отношению к другим словам, парадигма каждого данного слова выполняет и лексическую операцию: она является определенным оформлением слова и тем самым выступает как словообразовательное средство. И это средство словообразования и применяется при конверсии" [41, с.77].
3. Формирует – в кооперации с другими парадигмами – в лексико-семантической области "поля слов" (Wortfelder), или семантически мотивированные классы языковых знаков [87, с.82].
4. Играет роль в морфонологии [320, с.260].
5. Регулирует диахронические изменения языка. Например [120, с.58-59], фактором, препятствующим парадигматической связности (paradigmatic coherence), является слишком большая
-116-
фонетическая дистанция между альтернантами. Из-за стремления к такой связности и
элиминируются чередования, вызывающие большую фонетическую дистанцию между
альтернантами.
6. Направляет усвоение языка. Например, сторонники естественной фонологии подчеркивают [319], что при изучении языка усваиваются парадигмы – то есть, системы словоформ, а не заглавные формы лексемы. Знакомые слова не требуют работы правил, а просто уже построены в соответствии с этими правилами и хранятся. Правила используются только при образовании новых слов [124, с.110]. (Другие [141, с.91] считают, что усвоение языка на парадигмы не опирается. Все нужные формы получаются как-то иначе, исходя из любой заданной, а не только по "заглавной".)
5.5. Парадигма и лексикон
Парадигма – исследовательский прием для фиксирования лексической соотнесенности разных форм лексемы [141, с.87]. Парадигма – ключ к упорядочению лексикона. Важнейшими подходами к такому упорядочению, по [319, с.348-349], являются следующие:
1. От каждой парадигмы в лексикон делегирована одна-единственная "заглавная" формы (base form). Продуктивность образца отражена как большая или меньшая степень общезначимости правил, порождающих парадигматические формы. В вырожденном случае, а именно, для супплетивных парадигм, правила имеют случайный характер и выглядят, скажем, так: go – went / PAST. Есть еще "младшие" (minor) правила – правила детализации – для нерегулярных чередований, типа: sit – sat / PAST.
2. Супплетивная парадигма задается как список словоформ, хранимый в лексиконе, а все закономерности – и продуктивные, и непродуктивные – задаются в виде правил порождения. Это позиция антилексикалистская ("трансформационалистов"), принятая, например, в стандартной генеративной фонологии [115].
3. Супплетивизм задается в лексиконе списками, непродуктивные закономерности – правилами дистрибуции, а продуктивные
- правилами порождения [183].
4. Парадигмы в лексиконе задаются списками словоформ. Для форм, уже имеющихся в лексиконе, правила считаются задающими
-117-
отношения избыточности, а когда в лексикон вводятся новые, неизвестные до этого слова
("новые" для говорящего и для языка в целом), эти же правила функционируют как правила
порождения, при котором приоритет имеют правила с меньшим количеством ограничений
(подход естественной фонологии [319, с.349]).
Теперь кратко изложим наш подход к парадигме.
5.6. Парадигма как иерархия граммем
Парадигма – не простое множество словоформ одной лексемы, а иерархия их относительно определенных категорий.
Назовем граммемами словоизменительные ("грамматические") категории. Каждой словоформе в парадигме ставится в соответствие не только лексема, но и множество граммем. Например, домами – словоформа лексемы дом со следующими граммемами: число, множественное, падеж, творительный, играющими – словоформа лексемы играть с таким набором граммем: время, настоящее, причастие, залог, действительный, число, множественное, падеж, творительный. Описание флексии задает как минимум:
- материальную оболочку (ами, ющ, ими),
- множество граммем.
Выше говорилось, что словарь основ содержит единицы, содержащие указание на парадигматический класс. Здесь добавим, что есть и флексии, содержащие указание на парадигматический класс – случай, когда к одной флексии в словоформе присоединяются другие. Например, одна из трактовок флексии причастия настоящего времени действительного залога -ющ- такова: к ней присоединяется вполне определенный класс флексий, задаваемый в виде номера парадигматического класса так же, как и в случае основ. При распознавании и продуцировании словоформы наборы граммем, содержащиеся в описании всех флексий словоформы, складываются как обычные множества. Так, последовательность флексий -вшими, обладает набором граммем, полученным в результате сложения наборов для флексий -вш причастие, действительное, прошедшее, время и -ими число, множественное, падеж, Творительный. Фигурные скобки символизируют множество, порядок перечисления элементов в котором не существенен. Наиболее
-118-
естественно перечислять эти элементы в том порядке, в каком граммемы оприходованы в
генеральном списке.
Не любой набор граммем допустим в качестве грамматической характеристики какой-либо флексии. Например, для русского языка допустим набор падеж, именительный, родительный, винительный, но недопустим набор инфинитив, причастие: для первого можно найти хотя бы одну флексию (ов, как в словоформе дураков), а для второго такой флексии нет.
Парадигма – одна из реализаций (подматрица), далеко не всегда полная, всевозможных допустимых сочетаний граммем данного языка. Комбинаторика граммем выявляется эмпирически, гипотетико-дедуктивным способом.
Традиция представлять список словоформ, входящих в парадигму, не в произвольном порядке и не по алфавиту словоформ или флексий (хотя логически этого можно было бы ожидать), а по ранжиру граммем, связана именно с ощущением этой иерархии граммем. Например, склонение существительных представляют обычно в виде списка, в котором сначала перечисляются формы единственного числа, а затем – множественного. В каждом из подсписков порядок форм далее определяется "номером" падежа: сначала идут формы именительного, затем – родительного, после этого – дательного и т.д. падежей. Эта же иерархия отражена и в склонении причастных форм в спряжении глагола.
Отсюда ясно, что парадигма связана:
- с каталогом всех граммем,
- с отношениями подчиненности граммем,
- с "порядковыми номерами" граммем в этом каталоге.
Весь набор граммем можно представить в виде ориентированного графа (конкретнее, дерева) подчиненности, узлы которого помечены номерами граммем. В нем граммема "число" подчиняет себе граммему "падеж", "время" – граммему "число" и т.д. Назовем этот граф "генеральной иерархией". Сочетаемость граммем относительно конкретной лексемы представляет собой дерево, вкладывающееся в генеральную иерархию, начиная с определенного узла. Категорию лексемы можно представить как вершину этого графа. Это значит, в частности, что категории "существительное" непосредственно подчинена в русском языке граммема "число"
-119-
(категории падежа дальше выявляются по дереву автоматически). Категории прилагательного, в
русском же языке, непосредственно подчинены граммемы "степень сравнения" и "род".
Иерархизация связана, кроме прочего, с нумерацией граммем. Традиционно граммема падежа подчинена граммеме числа, последняя же подчинена граммеме "время" (которая, в свою очередь, прямо или нет – в зависимости от резонов исследователя – подчинена категории глагола) и т.д. При нетрадиционном для русской грамматики порядке категорий имели бы, скажем, сначала перечисление всех форм именительного падежа (в единственном, а затем во множественном числе), затем – родительного (в единственном, а затем во множественном числе) и т.д.
Существенна иерархия граммем не только для синхронии, но и для истории языка. Например [224, с.182], для реконструкции развития трех контрастирующих окончаний, различающих номинатив единственного числа мужского, женского и среднего родов в некоторых склонениях индоевропейских языков. Падежи, выражающие "адвербные" отношения (инструменталь, дательный, аблатив, локатив и некоторые употребления генитива) являются поздними явлениями: их окончания варьируются от диалекта к диалекту. Окончания множественного числа для этих падежей не зафиксированы в хеттском (это значит, что в этом языке граммема "падеж" подчинена граммеме "множественное", а не "число" и тем более не категории "существительное"). Явления сандхи в санскрите говорят также в пользу того, что эти окончания появились поздно (окончание локатива множественного числа у основ на -s- указывают, по В. Леманну, что эта конструкция входит в сферу деривации, а не словообразования). Противопоставление по роду существенно главным образом для номинатива и аккузатива, что является результатом переиерархизации граммем рода и падежа друг относительно друга. Так, для русского языка граммема "одушевленность / неодушевленность" подчинена граммеме "винительный" (которая, в свою очередь, подчинена граммеме "падеж"). Для иных языков граммема "одушевленность / неодушевленность" либо не существует, либо, наоборот, подчиняет себе граммему падежа.
Так образуются новые подпространства в иерархии.
-120-
Противоположный случай – отмирание некоторого подпространства иерархии. Пример этого – исчезновение склонения как семантическая перекатегоризация, вероятно, связанная с целым языковым ареалом. По Н.С. Трубецкому [315, с.98-100], можно выделить "метрополию склонения" (Kernland der Deklination), в общих чертах занимающую территорию окраинных государств: Финляндию, Эстонию, Литву, а также Польшу, Чехословакию, Венгрию, Югославию, Турцию, (тогдашний) Советский Союз, Монголию и Японию. К западу и к югу от этой метрополии склонение либо неизвестно, либо сохранилось очень плохо. Граница между метрополией и периферией склонения пролегает, в частности, через славянский регион. Так, в противоположность чешскому, словацкий язык занимает (и в этом отношении, и географически) территорию как раз посередине между польским и украинским.
5.7. Принципы организации парадигм
Укажем только несколько принципов.
1. Принцип серийности. Иерархизация граммем в рамках парадигмы сказывается на практическом обнаружении всех парадигм. Одна из техник выявления парадигм – сериация (seriation) – составление "серий" словоформ, когда выясняют для конкретной лексемы, какие формы соотнесены между собой и какова иерархия этих форм [312, с.301]. При этом прежде всего устанавливаются граммемы, сопутствующие модификациям базовой формы (или основы). Множества полученных форм – "серий" – и называются парадигмами. Могут быть парадигмы разного уровня абстракции. В частности, бывают парадигмы парадигм.
2. Принцип пропорциональности, входящий в технологию получения парадигм по Г.О. Винокуру [10, с.399]: "Например, тот факт, что слово жена разлагается на основу жен и окончание -а, принудительно связан с тем фактом, что основа жен- соединяется также с окончанием -ы, -е, -у, -ой, -ами, – ах и т.д. и, кроме того, с тем, что тот же комплекс окончаний, как нечто целое, возможен и при многих других основах вроде стен-, голов-,
-121-
рук-, баб- и т.д. Подобные цельные комплексы морфем представляют собой,
следовательно, своеобразное единство, во всей полноте своих членов переносимое от слова к
слову, в пределах того же разряда, и создающее те цепи слов, которые именуются
парадигмами".
3. Единообразие морфонологического эффекта, производимого флексиями одного и того же парадигматического типа.
Например, по [138, с.58], глаголы русского языка делятся на четыре парадигматических класса (основы на -о, на -е, на -ии суффиксальные) в силу следующих критериев:
1) чередования конечного согласного основы; соответственно, имеем три типа: спряжение на -о (нести, несу, несешь), на -е (висеть, вишу, висишь) и на -и (писать, пишу, пишешь);
2) гласный в окончании 2 л.ед.ч. – 3 л.мн.ч. Этот критерий существенен, когда чередование согласных не дает однозначного результата. Например, когда глагольный корень кончается на шипящий или на палатальный ("йотированный") согласный, ср.:
ржать ржу ржешь – спряжение на -о,
держать держу держишь – спряжение на -и,
засмеять засмею засмеешь – спряжение на -о,
стоять стою стоишь – спряжение на -и,
ударить ударю ударишь ударят – спряжение на -и;
3) ударение постоянно или меняется; глаголы с постоянным ударением на окончании относятся к спряжению на -о, а с переменным – на -е или на -и;
4) наличие или отсутствие тематического гласного в инфинитиве; в последнем случае глаголу приписывается тип спряжения на -о, если нет еще суффикса; к спряжению на – о относятся поэтому глаголы дуть (дую, дуешь) и мыть (мою, моешь), но не сеять, засевать, веять, завевать, хаять, рисовать (рисую, рисовывать) и т.п.
Однако парадигмы выделяются не с безграничным размахом. Приходится стремиться к минимуму серий или парадигм. В этом суть следующего принципа:
4. Принцип парадигматической экономии [100,с.127]: общее число парадигм должно быть близким к минимуму, логически совместимому с общим набором флексий, и никогда не приближаться к
-122-
логическому максимуму. Этот принцип продемонстрирован на примере индоевропейских,
уральских, банту и австралийских языков.
Более поздняя версия его [101, с.31] (Inflexional Parsimony Hypothesis) гласит: даже когда есть больше одной словоизменительной реализации у данной комбинации морфосинтаксических свойств, каждая основа должна выбирать для себя одну реализацию – если (при конкуренции двух или большего количества флексий) внешние условия не вызывают необходимости контраста, диктуемой некоторой семантической или стилистической функцией. Впрочем [267, с.266], принцип экономии уступает в соперничестве со стремлением к взаимнооднозначному соответствию между значением и формой ("одно значение – одна форма").
Составление парадигм является скорее искусством и не основано на совершенно формальных критериях, позволяющих в конкретном случае решать, следует ли выделять одну, две или три парадигмы [141, с.87]. Разубедить в этом не может даже столь блестящая техника словоизменительного описания, как [19]. Можно только поражаться, насколько удачен общий результат для русского языка – словарь А.А. Зализняка [21].
5. Допустимость множественности парадигм для одной и той же лексемы, при неизменности основы для подпарадигмы [203].
Так, парадигма – некоторое подмножество множества всех форм (скажем, конкретного глагола) [203,с.14]. Например, имеем парадигму настоящего времени, парадигму прошедшего времени и т.д. Каждая такая парадигма образуется от отдельной основы, а все такие основы в своей совокупности образуют лексему одного слова. Для русского глагола имеем 12 парадигм – [203, с.21]:
- инфинитив,
- личные формы настоящего времени,
- деепричастие настоящего времени,
- причастие настоящего времени действительного залога,
- причастие настоящего времени страдательного залога:
- полные формы,
- краткие формы,
- повелительное наклонение,
- личные формы прошедшего времени,
- причастие прошедшего времени действительного залога,
-123-
- деепричастие прошедшего времени,
- причастие прошедшего времени страдательного залога:
- полные формы,
- краткие формы.
По [203, с.23], основа для каждой такой парадигмы не меняется, в отличие от концепции [21], в которой пассивное причастие прошедшего времени образуется:
- от инфинитивной основы – в классах 1, 3, 10,
- от основы 1 л.ед.ч.наст.вр. – в классах 4, 5,
- от основы 3 л.ед.ч.наст.вр. – в классах 7, 8,
- от основы прош. вр. муж.рода ед.ч. – в классах 9, 11, 12, 14, 15, 16.
Таким образом, проводится принцип единообразия основы [203, с.23], когда парадигмы соотнесены не столько с лексемой, сколько с системой: все глаголы образуют форму пассивного причастия прошедшего времени просто от основы пассивного причастия прошедшего времени. В силу этого каждый глагол имеет четыре основы (для многих – регулярных – глаголов одна основа получается из какой-то другой, однако бывают глаголы, в которых соответствующие правила различны) [203, с.39]:
- основа инфинитива, от которой образуется инфинитив,
- основа настоящего времени, от которой образуются:
- личные формы настоящего времени,
- деепричастие настоящего времени,
- активное причастие настоящего времени,
- пассивное причастие настоящего времени,
- императив;
- основа прошедшего активного:
- личные формы прошедшего времени,
- активное причастие прошедшего времени,
- деепричастие прошедшего времени;
- основа прошедшего пассивного причастия.
Назад | Начало
книги | Дальше