В.З. Демьянков

«Теория речевых актов» в контексте современной

лингвистической литературы

(Обзор направлений)ћ

223-

Одно из положений «теории речевых актов» состоит в том, что минимальной единицей человеческой коммуникации является не предложение или высказывание, а «осуществление определенного вида актов, таких, как констатация, вопрос, приказание, описание, объяснение, извинение, благодарность, поздравление и т.д.» [Searle et al. eds. 1980: VII]. Эта установка оказалась созвучной тем взглядам в современной лингвистике, для которых характерно стремление выйти за пределы предложения, раздвинуть рамки лингвистического анализа. Такое расширение исследовательского кругозора – не самоцель, а средство «разгрузить» семантическое описание предложения и текста, удалив из него некоторые компоненты общекоммуникативного порядка [Падучева 1983].

С теорией речевых актов лингвисты связывают следующие надежды:

1) выйти за пределы материала, обрабатываемого чисто лингвистическими методами, но при этом стараться разработать достаточно надежный инструментарий [Wierzbicka 1983];

2) объяснить и описать стратегии речевого воздействия на основе атомарных понятий данной теории [M.Schecker 1983: 87];

3) распространить «принцип композиционности» Г.Фреге на область речевого взаимодействия; то есть установить такие структуры и правила их преобразования, которые позволили бы, исходя из интерпретации составных частей речевого общения, получить – «композиционным путем» – интерпретацию целого [R.M.Harnish 1979: 316];

224-

4) объяснить и формально показать, как некоторые внешне не зависимые друг от друга высказывания образуют связный дискурс [Brown, Yule 1983];

5) объяснить связь между ясностью выражения и эффективностью воздействия; эти понятия риторики связывают «прозрачность» воплощения иллокуции с перлокутивным эффектом; теория речевых актов могла бы дать рекомендации, как добиться «безотказного» достижения риторических целей [Steinmann 1982: 291];

6) получить таксономию речевых средств и метаязык для лексикографического описания; например, при описании глаголов речи удобно использовать понятийный аппарат теории речевых актов [Zillig 1982: 43];

7) включить в сферу теории прагматики коммуникативные намерения, психологические и поведенческие реакции, обычно присущие получателю по ходу коммуникации; исследовать социальные последствия актов коммуникации в терминах отношений социальной зависимости и эквивалентности [Allwood 1977a: 67];

8) углубить теорию перифраз, учитывая не только чисто логические отношения между близкими по смыслу предложениями, но и коммуникативные свойства таких предложений [Tasmowski-De_Ryck 1980: 602];

9) установить отношения между репертуаром актов высказывания на конкретном языке, с одной стороны, и иллокутивными актами универсального характера – с другой [Hindelang 1983: 14];

10) включить единицы, большие, чем предложение, в компетенцию семантики истинности, приняв, что денотатом сообщения является функция, выполняемая высказыванием; значение этой функции определяют, в свою очередь, элементы ситуации и формы высказывания (такова посылка модели «денотата сообщения» [Zillig 1982: 85].

В рамках общелингвистического подхода к теории речевых актов можно выделить две дисциплины: собственно теорию речевых актов (анализ, классификация и установление взаимосвязи между речевыми актами безотносительно к речевым средствам) и «анализ речевых актов», или лингвистический анализ речи (установление

225-

соответствия между речевыми актами и единицами речи). В рамках первой дисциплины вопрос о том, насколько цели и намерения реализуемы в конкретном общении, несуществен. Для второй же дисциплины языковой материал является исходным пунктом; именно здесь лингвистика видит свою область исследования.

Исследователи в понятии речевого акта подчеркивают различные моменты, существенные для лингвистики. Так, M. Хэллидей рассматривает речевой акт как выбор одной из многочисленных переплетающихся между собой альтернатив, образующих «семантический потенциал» языка [Halliday 1970: 142]. Говоря, мы выбираем одну из форм: утверждение, вопрос, обобщение или уточнение, повторение или добавление нового. Иными словами, в противоположность взгляду на язык как на набор правил, или формальных предписаний, здесь предлагается концепция языка как совокупность выборов, которые индивидами могут быть оценены по-разному. Именно в этом смысле речевой акт связан с «планированием речи» и является сложной сущностью, в которой когнитивные и т. п. функции сочетаются с межличностными при том или ином удельном весе этих функций в конкретной ситуации.

Дадим краткую сводку тех характеристик речевого акта (далее РА), которые выделяются различными лингвистическими концепциями в качестве основных:

1) Условия успешности РА заложены в том, что в рамках предложения принято относить к модусу (в смысле [Ш.Балли 1932] – это соответствующая составляющая предложения, его перформативная часть [Brekle 1972: 128].

2) РА – это элементарная единица речи, последовательность языковых выражений, произнесенная одним говорящим, приемлемая и понятная по меньшей мере одному из множества остальных носителей языка [Habermas 1974a: 332].

3) РА – это заключительный акт в серии других действий; различной бывает та степень, в какой РА универсален; противопоставлены универсальные и социально обусловленные РА; пример первых – утверждение; пример вторых – вопрос о наличии детей, который в ряде африканских племен употребляется как простое приветствие [A.Davison 1975].

226-

4) Универсальные свойства РА противопоставлены тем, которые специфичны для конкретного языка: перлокуции всегда универсальны, а иллокуции бывают как универсальными, так и специфическими (они по-разному – в различном наборе – представлены в различных языках). Это позволяет обозначить новый аспект в проблеме исследования языковых универсалий [Zwicky, Sadock 1975: 25].

5) РА может быть как крупнее предложения (высказывания), так и меньше его, то есть он может быть составной частью предложения; так, именное словосочетание можно представить (хотя в классической теории РА этого не делается) как РА описания, в большей или меньшей степени успешный [J.Morgan 1975: 436].

6) РА связывает между собой невербальное и вербальное поведение [R.A.Wright 1975: 381].

7) РА, рассматриваемый как поверхностная структура предложения, не является производным от «скрытых» структур, а есть непосредственная реальность речи с ее текстовыми связями и с правилами употребления языковых единиц, заданными в рамках грамматики [Isenberg 1976: 77].

8) РА позволяет разграничить текст и подтекст [Звегинцев 1976: 298].

9) РА связан с понятием «фрейма», или «рамки», в некоторых концепциях моделирования речевой деятельности: имеются «ритуальные» последовательности РА, интерпретируемые на основе знаний о мире и привлекающие для своей интерпретации метаусловия (связанные с установлением того, в контексте какого фрейма мы находимся в данный момент, то есть с выбором фрейма), а также опирающиеся на предшествующие, настоящие или будущие (ожидаемые) действия коммуникантов [Dijk 1981: 220].

10) Типичной задачей РА является воздействие на мысли адресата, когда он интерпретирует высказывание говорящего [Dijk 1981: 249]. В то же время общие свойства РА – это свойства кооперированного сознательного и разумного взаимодействия нескольких субъектов. Все это позволяет определить понятие уместности и приемлемости речи на макро-уровне, на который не распространяется грамматика отдельно взятого предложения [Dijk 1981: 298].

227-

11) PA включает в грамматическое описание, прагматические понятия контекста и роли говорящего и адресата, лежащие в рамках конвенций и норм конкретного общества. Последние определяют, какой вариант выражения предпочтителен для данного PA [Lang, Steinitz 1978: 78].

12) Понимание предложения, в котором реализуется РА, связано с процессом дедуктивного вывода в обыденном мышлении, что по-новому ставит вопрос о соотнесенности грамматики (и норм) языка, с одной стороны, и мышления – с другой [Bierwisch 1979: 62-63].

13) Нельзя говорить о понимании предложения только в его буквальном значении: необходимо установить цель РА. Поэтому выявление иллокутивной силы предложения входит в описание языка [Power 1979: 3].

14) РА соединяет предложение с высказыванием [R.Martin 1983: 226].

В статье А.Дэйвисон (в наст. сборнике) подчеркивается еще один важный момент: имеются предложения, в логической структуре которых кванторные слова и наречные словосочетания модифицируют показатель иллокутивной силы. Отсюда вытекает, что прагматический и синтаксический подходы к речевым актам тесно переплетены. Об этом же, видимо, свидетельствует и явление так называемых «модализованных речевых актов» [D.Wunderlich 1983]. Иначе говоря, грамматика должна имплицитно включать в свой состав теорию речевых актов.

2

Статьи, представленные во втором разделе настоящего сборника, не могут, естественно, полностью ответить па вопрос о месте теории речевых актов в современных зарубежных лингвистических исследованиях. Для перевода были выбраны работы, отражающие следующие направления исследований:

1) установление вида семантического и прагматического представления высказывания в рамках формально-грамматического описания (статья А. Дэйвисон);

2) выявление правил общения, формулируемых в терминах теории речевых актов, а также способов интерпретации высказывания с различных точек зрения:

-228-

говорящего, адресата и присутствующих третьих лиц (статья Г. Кларка и Т. Карлсона);

3) моделирование общения с помощью ЭВМ (статья Дж. Ф. Аллена и Р. Перро);

4) критика теории речевых актов как аппарата лингвистического описания речевой коммуникации (статья Д. Франк). Ниже попытаемся дать предваряющие замечания к каждой из названных тем.

1. Семантико-прагматическое представление высказывания. Статья А. Дэйвисон дает обстоятельный разбор доводов «за» и «против» так называемой «перформативной гипотезы». Эта гипотеза, выдвинутая в начале 1970-х гг., состоит в том, что скрытая (или, в терминах трансформационной грамматики, глубинная, семантическая и т. п.) структура предложения всегда содержит в качестве «сверхглавного предисловия» предложение типа «Я + перформативный глагол + имя адресата», только после которого идет основная пропозиция. История вопроса достаточно детально изложена в самой статье; имеются и публикации на русском языке, в которых освещается этот вопрос [Кобозева 1976]; [Демьянков 1980]. Остановимся здесь лишь на общетеоретическом контексте этой гипотезы.

В 60-х – начале 70-х гг. нашего столетия «научная парадигма» правил проникла далеко за пределы формально-логического и формально-грамматического исследования. Затронула она и теорию речевых актов. Тогда и родилась идея построить грамматику речевых актов в виде формального исчисления. В связи с этим в середине 70-х годов среди лингвистов развернулась дискуссия о том, верно ли, что иллокутивная сила производна от языкового значения [Sadock 1975]. Так, Д. Гордон и Дж. Лакофф считали, что имеется взаимно-однозначное соответствие между «закодированной» иллокутивной силой высказывания и его поверхностно-синтаксической формой: первая выводима из значения поверхностной структуры предложения с помощью постулатов значения [Gordon, Lakoff 1971].

Другой возможный подход: иллокутивная сила закодирована в логической структуре предложения в виде предиката, отражающего непосредственное намерение высказывания. Например, предложение Закрой окно в логической структуре такого толка содержало бы предикат хотеть и соответствовало бы «развернутой»

229-

форме типа: Я хочу, чтобы ты закрыл окно. Предложение же типа Здесь холодно среди своих логических представлений имеет развернутые формы типа Я хочу, чтобы вы дали мне пальто; Я хочу, чтобы вы закрыли дверь; Я хочу, чтобы вы закрыли окно. Исходных структур семантической деривации у такого предложения оказывается так много, что всерьез такой подход не рассматривался даже представителями порождающей семантики, считавшими, что речевая деятельность совершается по схеме «от значения – к поверхностной структуре» (при говорении) и «от поверхностной структуры – к значению» (при понимании).

Компромиссное решение было предложено Дж. Сэйдоком [Sadock 1974]: семантическая репрезентация предложения уже содержит предикат, отражающий «иллокутивный потенциал» предложения; однако в результате семантической деривации возможна замена этого предиката на другой. Так, предложение Вы не могли бы закрыть окно' в своем исходном семантическом представлении содержит предикат спрашивать (типа Я спрашиваю у вас: не могли бы вы закрыть окно?), но в поверхностно-семантическом представлении оно получает другой предикат – просить, – в силу отношений между прямыми и непрямыми способами произведения речевого акта.

В конце статьи А. Дэйвисон формулируются четыре вопроса, на которые должно ответить исследование речевых актов (см. 267 наст. сборника); статья же завершается пессимистически: «При современном уровне знаний ответить на эти вопросы не очень просто». Нам же представляется, что дело вовсе не в недостаточности уровня наших современных знаний: сейчас многое известно о том, каковы отношения между значениями конкретных иллокутивных глаголов и иллокутивными силами высказываний, между значениями этих глаголов и придаточных дополнительных при них и т.д. Знания эти можно извлечь из многочисленных – крупных и мелких – публикаций. Но на сегодняшний день еще не создано обобщающей теории, способной органично (а не «списочно») слить в себе все эти сведения.

2. Правила и условия общения. В статье Г. Кларка и Т. Карлсона «Слушающие и речевой акт», в свое время буквально всколыхнувшей англоязычную лингвистическую общественность свежестью подхода, обращается внимание на информирующую силу высказывания. Интерпретировать конкретный акт общения можно только тогда, когда известна информированность коммуникантов до и после речевого акта (это положение, между прочим, лежит в основе и компьютерного подхода к общению). Введение в теорию речевых актов еще одного, ролевого, измерения

230-

позволяет получить такую теорию, которая учитывает не только «формальный» обмен репликами, но и личностные характеристики общающихся сторон.

3. Моделирование общения с помощью ЭВМ. В этом направлении исследования внимание сосредоточено на движущих силах диалога: почему мы говорим так, а не иначе, и вообще, почему люди что-либо говорят. В общее понимание высказывания входит и установление намерений говорящего. Так, нам мало просто распознать в высказывании нашего собеседника то или иное пропозициональное содержание, – нам еще хочется узнать, зачем он нам это сообщает и почему именно в данной конкретной форме. Во многих концепциях и приложениях теории речевых актов уровень речевого акта рассматривается как промежуточный между уровнем внеречевых целей и чисто языковой обработкой высказывания [McCalla 1983: 201]. Демонстрирует такую концепцию и статья Дж. Ф. Аллена и Р. Перро в настоящем издании.

4. Речевые акты в коммуникации. Скептицизм часто является двигателем теории. Это касается и теории речевых актов. Осознание ее ограниченности приводит к установлению пределов точности, на которые она может претендовать. В статье Д. Франк выдвигаются семь принципиальных замечаний и предлагаются пути усовершенствования теории в целом. Отсылая читателя к тексту этой статьи, добавим, что в сегодняшней зарубежной лингвистике попытки усовершенствовать эту теорию предпринимаются в следующих направлениях:

1) Выйти за пределы отдельно взятого речевого акта, связать его с другими единицами общения [H.Leitner 1984] таким образом, чтобы получилась целостная картина живого общения с его поворотами, неудачами, исправлениями, усовершенствованиями стиля. Как иногда в этой связи указывается, контекст в этой теории – не более чем «возможный контекст», а истинно творческий аспект языковой деятельности в ее каждодневном проявлении остается затушеванным [M.Merritt 1979: 120].

2) Устранить разрыв между намерениями и средствами выражения, принятыми в данном социуме. Иначе смысл речевого действия неясен. Однако в сегодняшней теории речевых актов удается

231-

выявить только свойства логико-синтаксической репрезентации речевого действия, а не реальных речевых действий [Vossenkuhl 1982: 10].

3) Отразить в теории то обстоятельство, что одни лишь синтаксические и семантические свойства предложения как единицы языка (то есть свойства «псевдопредложения» [Звегинцев 1976]) вне речи не могут определять употребимость конкретного предложения в конкретном виде речевого акта. Иначе условия адекватного употребления предложения окажутся, вопреки исходным установкам данной теории, уникальными для каждого конкретного предложения, а не типовыми.

4) Необходимо уточнить исходные понятия; иначе при переходе теории речевых актов от дедуктивных рассуждений к анализу конкретного материала (например, в литературоведческом анализе) происходит следующее: термины и основные понятия начинают употребляться настолько приблизительно, что теряют свой строгий смысл. В результате вся терминология и теоретический аппарат могут восприниматься просто как очередной способ метафорического определения явлений [S.Fish 1976: 265]; ср. возражения в работе [H.Roberts 1981: 265].

5) Учесть не только намерения и мнения говорящего, но и природу речевого общения, главным образом зависящую от взаимоотношений и взаимодействия говорящего и слушающего [Richards, Schmidt 1983: 175]; [C.Z.Elgin 1983: 16]; о роли адресата см. [Арутюнова 1981].

И, разумеется, необоснованно использовать теорию речевых актов как метод «прояснения языка» [Scheppe 1982: 54].

Имеются и другие направления критики данной теории – как конструктивные, так и деструктивные [D.Viehweger 1983]. Статья Д.Франк (см. наст. сборник) дает интересную систематизацию направлений этой критики. Необходимо иметь в виду, что в своей книге [D.Franck 1980] Д. Франк использует

232-

эту систематизацию для построения усовершенствованной концепции, в которой диалогические свойства речи привлекаются к описанию грамматики.

3

Итак, многие из недостатков современной теории речевых актов могут быть объяснены ее незавершенностью и продолжающимся становлением. Перспективы применения теории речевых актов, как было показано выше, весьма многообразны. В то же время не следует, видимо, переоценивать значимость понятия РА для языкознания на сегодняшний день.

Во-первых, не всем лингвистам сам термин представляется удачным. Так, Дж. Лайонз отмечает [J.Lyons 1977] (vol.2), что PA – это не акт речи как таковой (то есть не акт осуществления реального высказывания, в том смысле, в каком это понимал К. Бюлер [K.Bühler 1934]), а кроме того, РА не ограничен устной речью: возможны и невербальные действия, которые можно приравнять к остиновским речевым актам (так, приветствовать можно не только речью, но и движением головы или руки).

Во-вторых, лингвистический акт – это не только коммуницирование (передача информации), но и нечто, вовлекающее в себя динамику интеллекта и эмоций: то или иное высказывание с его выбором слов и расстановкой акцентов может привести к переоценке ценностной системы говорящих, – что отразить прямо в терминах РА не всегда возможно [Farmini 1981].

В-третьих, те условия успешности, о которых говорится в теории РА, сами, в свою очередь, подвергаются различной интерпретации в различных контекстах: их нельзя рассматривать как неменяющиеся эталоны [Zillig 1982]. Это значит, что важное значение имеет также оценка применимости или неприменимости условий выполнения РА.

В-четвертых, спорным является вопрос о том, можно ли представлять целый текст в виде крупного «сверх-речевого акта» (как это делается, см., например, в работах: [Wierzbicka 1983: 126]; [J.Landwehr 1975]). Характерной чертой РА является то, что он порождает обязательства, накладываемые на общающиеся стороны [D.Wunderlich 1974], [D.Wunderlich 1976], а кроме того,

233-

приводит к образованию стратегических замыслов с соответствующей тактикой их воплощения [Schmachtenberg 1982: 21]. Поэтому точнее было бы представлять текст с точки зрения переплетающихся актов обязательства и выполнения стратегий.

В-пятых, вряд ли оправданно сводить иллокутивную силу высказывания исключительно к синтаксису и семантике (то есть к грамматике), как это делают, например, сторонники перформативной гипотезы. (Критику такой редукции см. в книге: [S.Levinson 1983].)

В-шестых, РА способен менять социальный статус говорящих и слушающих, а также отношения между коммуникантами. В частности, с их помощью устанавливается или отменяется «авторство мнения» [Ch.L.Hamblin 1971]. (Ср.: Я этого не говорил и Да, я действительно так считаю.) Формально говоря, РА можно определить как функцию изменения состояния, переводящую один контекст употребления речи в другой [Isard 1975], где к контексту следует тогда относить и наличный набор общих презумпций. Эта функция отражает такие свойства человеческого общения, как уверенность и неуверенность, послушание и непослушание и т.п. [A.Merin 1983]. Таким образом, с помощью РА можно было бы моделировать социальные отношения коммуникантов в их речи, – но тогда грамматический аспект отходит на дальний план.

В-седьмых, как отмечает П.Шародо [P.Charaudeau 1983: 19], с семиотической точки зрения, РА находится на месте переплетения экзоцентрических и эндоцентрических сил в общении. Первые придают РА значение в рамках «интертекстуальности» (того, что по ходу общения было сказано раньше или будет сказано позже данного момента) и обладают эксплицитностью. Вторые же навязывают РА значение, исходя из парадигматических отношений между всеми возможными семиотическими актами. Таким образом, синтагматика и парадигматика РА находится в совершенно ином измерении, чем синтагматика и парадигматика единиц языка в речи. Отличие это состоит в частности и в том, что любой РА – это одновременно и запланированный (преднамеренный), и незапланированный поступок (в терминах Шародо – соответственно «экспедиция» и

234-

«приключение»). В этом, в частности, проявляется субъективность РА, никак не отраженная (будем надеяться, пока что временно) в теории речевых актов. (О субъективности речи см. [Ю.С.Степанов 1981а].)

Наконец, следует, видимо, различать:

а) произведение речевого акта (акт проведения его),

б) внедрение этого РА в общий фон, наличествующий у коммуникантов, и

в) диспозицию РА (принятие или отвергание его) [A.Rogers 1978: 192-194].

Естественно, понять РА – не значит принять его, то есть присвоить ему статус узаконенности. О принятии или непринятии, а также о внедренности и о констатации РА свидетельствуют так называемые «поддерживающие» или «продолжающие» акты – те, которые слушающим совершаются по ходу выступления говорящего в качестве «сигналов обратной связи» (термин В.Ингве [V.Yngve 1970]). Статус таких сигналов в рамках теории РА неясен, а характерные черты их (по Стенстрёму [Stenström 1984]) выделяют их из ряда остальных РА: они

а) не претендуют на статус отдельной реплики,

б) сигнализируют об активном участии слушающего,

в) выражают согласие, принятие, понимание и т. п.,

г) могут возникнуть практически в любом месте реплики говорящего,

д) обладают непредсказуемыми особенностями, зависящими от говорящих и ситуации общения.

Дж. Максуэлл определяет сигналы обратной связи как такие вокализации слушающего, которые нацелены не на перехват инициативы в разговоре, а на поддержку говорящего [J.M.Maxwell 1981: 149]. Виды таких реплик: междометия (всяческие хмыканья), утверждения (Да-да), отрицания (Нет, конечно, нет), повторение сказанного говорящим и формальные высказывания (небуквальные повторения).

Приведенные факты заставляют нас сделать вывод о том, что в современной зарубежной лингвистике о теории речевых актов пока еще рано говорить как о завершенной научной концепции.

Литература

Арутюнова Н.Д.

1981

Фактор адресата // ИАНСЛЯ 1981, Т.40, № 4, 356-367.

Балли Ш.

1932

Общая лингвистика и вопросы французского языка /Пер. с фр. – М.: Изд-во иностр. литературы, 1955.

Демьянков В.З.

1980

Предикаты и концепция семантической интерпретации // Известия АН СССР. Серия литературы и языка, т. 39, 1980, № 4. С.336-346.

Звегинцев В.А.

1976

Предложение и его отношение к языку и речи. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976.

Кобозева И.М.

1976

Отрицание и пресуппозиции (в связи с правилом перенесения отрицания в русском языке). Автореф. канд. дисс. М., Изд-во МГУ, 1976.

Падучева Е.В.

1983

Проблема коммуникативной неудачи в сказках Льюиса Кэрролла // T. Dobrzyńska, E. Janus eds. Tekst i zdanie: Zbiór studiów. – Wrocław etc.: Ossolineum, 1983. 139-160.

Степанов Ю.С.

1981а

В поисках прагматики (Проблема субъекта) // ИАН СЛЯ 1981. Т. 40, № 4..

Allwood J.

1977a

A critical look at speech act theory // :. Dahl ed. Logic, pragmatics and grammar. – Lund: U. of Göteborg, Dept. of linguistics, 1977. 53-69.

Bierwisch M.

1979

Wörtliche Bedeutung – eine pragmatische Gretchenfrage // Untersuchungen zum Verhältnis von Grammatik und Kommunikation (// LSt(A)), 1979, H.60, S.48-80. Auch // G. Grewendorf ed. Sprechakttheorie und Semantik. – F.M.: Suhrkamp, 1979. 119-148. Bedeutung; Theorie der

Brekle H.E.

1972

Semantik: Eine Einführung in die sprachwissenschaftliche Bedeutungslehre. – München: Fink, 1972.

Brown G., Yule G.

1983

Discourse analysis. – Cambr. etc.: Cambr. UP, 1983.

Bühler K.

1934

Sprachtheorie: Die Darstellungsfunktion der Sprache. – Jena: Fischer, 1934.

Charaudeau P.

1983

Langage et discours: Éléments de sémiolinguistique (théorie et pratique). – P.: Classiques Hachette, 1983.

Davison A.

1975

Indirect speech acts and what to do with them // P. Cole, J.L. Morgan eds. Speech acts. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1975. 143-185.

Dijk T.A.v.

1981

Studies in the pragmatics of discourse. – The Hague etc.: Mouton, 1981.

Elgin C.Z.

1983

With reference to reference /Foreword by Nelson Goodman (p.1-2). – Indianapolis; Cambr.: Hackett, 1983.

Farmini L.

1981

La teoria della lingua: Fra storicismo e nuovi orientamenti: Studi linguistici generali ed applicati a cura di A.M.Melillo: V.1. – Manfredonia (Italia): Atlantica, 1981.

Fish S.E.

1976

How to do things with Austin and Searle: Speech act theory and literary criticism // Modern language notes 1976, № 1. Repr. // S.E. Fish Fish S. Doing what comes naturally: Change, rhetoric, and the practice of theory in literary and legal studies. – Oxford: Clarendon Press, 1989. 197-245.

Franck D.

1980

Grammatik und Konversation: Stilistische Pragmatik des Dialogs und die Bedeutung deutscher Modalpartikeln. – A.: Kronbergs., 1980.

Gordon D., Lakoff G.

1971

Conversational postulates // CLS, 1971, v.7: 63-85. (Also // P. Cole, J.L. Morgan eds. Speech acts. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1975. 83-106.)

Habermas J.

1974a

Universalpragmatische Hinweise auf das System der Ich-Abgrenzungen. Repr. // M. Auwärter, E.S.K. Kirsch eds. Seminar: Kommunikation, Interaktion, Identität. – 2. Aufl. – F.M.: Suhrkamp, 1983. 332-347.

Halliday M.A.

1970

Language structure and language function // J. Lyons ed. New horizons in linguistics. – Harmondsworth: Penguin, 1970. 140-165.

Hamblin C.L.

1971

Mathematical models of dialogue // Theoria 1971, v.37, 130-155.

Harnish R.M.

1979

A projection problem for pragmatics // F. Heny, H.S. Schnelle eds. Selections from the Third Groningen Round Table. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1979. 315-342.

Hindelang G.

1983

Einführung in die Sprechakttheorie. – Tübingen: Niemeyer, 1983.

Isard S.

1975

Changing the context // E.L. Keenan ed. Formal semantics of natural language: Papers from a Colloquium sponsored by King's College Research Centre, Cambr. – Cambr. etc.: Cambr. UP, 1975. 287-296.

Isenberg H.

1976

Einige Grundbegriffe für eine linguistische Texttheorie // F. Daneš, D. Viehweger eds. Probleme der Textgrammatik. – B.: Akademie, 1976. 47-145.

Landwehr J.

1975

Text und Fiktion. – München: .., 1975.

Lang E., Steinitz R.

1978

Können Satzadverbiale performativ gebraucht werden? // W. Motsch ed. Kontexte der Grammatiktheorie. – B.: Akademie, 1978. 51-80.

Leitner H.

1984

Vorschläge zu einer sprechhandlungsanalytischen Fassung des Argumentationsbegriffes. – Köln: U. zu Köln, 1984.

Levinson S.C.

1983

Pragmatics. – Cambr, etc.: Cambr. UP, 1983.

Lyons J.

1977

Semantics. – Cambr. etc.: Cambr. UP, 1977.

Martin R.

1983

Pour une logique du sens. – P.: PUF, 1983.

Maxwell J.M.

1981

For you a special language-market Chuj // C.S. Masek ed. Papers from the parasession on language and behavior. – Chicago (Ill.): U. of Chicago Press, 1981. 149-155.

McCalla G.I.

1983

An approach to the organization of knowledge and its use in natural language recall tasks // N. Cercone ed. Computational linguistics. – O. etc.: Pergamon, 1983. 201-214.

Merin A.

1983

Where it's at (is what English intonation is about) // CLS 1983, v.19: 283-298.

Merritt M.

1979

Building «higher» units and levels: The case for the stratetic LOCUS OF OBSERVATION // P. Clyne, W.H.C. Hanks eds. The elements: A parasession on linguistic units and levels: April 20-21, 1979: Including papers from the Conference on Non-Slavic languages of the USSR (April 18, 1979) – Chicago: CLS, 1979. 119-131.

Morgan J.L.

1975

Some remarks on the nature of sentences // R.E. Grossman ed. Papers from the parasession on functionalism. – Chicago (Illinois): CLS, 1975. 433-449.

Power R.J.

1979

The organization of purposeful dialogues // Linguistics 1979, v.17, 107-152.

Richards J.C., Schmidt R.W.

1983

Conversational analysis // J.C. Richards, R.W. Schmidt eds. Languages and communication. – L.; N.Y.: Longman, 1983. 117-154.

Roberts H.

1981

Voice in fictional discourse // BLS 1981, v.7, 265-274.

Rogers A.

1978

Remarks on the analysis of assertion and the conversational role of speech acts // BLS 1978, v.4, 190-201.

Sadock J.M.

1974

Toward a linguistic theory of speech acts. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1974.

Sadock J.M.

1975

The soft, interpretive underbelly of generative semantics // P. Cole, J.L. Morgan eds. Speech acts. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1975. 383-396.

Schecker M.

1983

Strategien alltäglichen Sprechhandelns // E.W. Hess-Lüttich ed. Textproduktion und Textrezeption. – Tübingen: Narr, 1983. 81-89.

Scheppe W.A.

1982

Sprechakttheorie und Sprachphilosophie: Eine Kritik der Theorie J.L.Austins. – München: Ludwi-Maximilian-U., 1982.

Schmachtenberg R.

1982

Sprechatktheorie und dramatischer Dialog: Ein Methodenansatz zur Drameninterpretation. – Tübingen: Niemeyer, 1982.

Searle J.R., Kiefer F., Bierwisch M.

ed. 1980

Speech act theory and pragmatics. – D. etc.: Reidel, 1980.

Steinmann M.J.

1982

Speech-act theory and writing // M. Nystrand ed. What writers know: The language, process, and structure of written discourse. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1982. 291-323.

Stenström A.-B.

1984

Questions and responses in English conversation. – Lund: CWK Gleerup, 1984.

Tasmowski-De_Ryck L.

1980

Pragmatique linguistique: III. Essai d'application: Impératif et actes de langage // H. Parret ed. Le langage en contexte: Études philosophiques et linguistiques de pragmatique. – A.: Benjamins, 1980. 577-630.

Viehweger D.

1983

Semantik und Sprechakttheorie // W. Motsch, D. Viehweger eds. Richtungen der modernen Semantikforschung. – B.: Akademie, 1983. 145-245.

Vossenkuhl W.

1982

Anatomie des Sprachgebrauchs: Über die Regeln, Intentionen und Konventionen menschlicher Verständigung. – Stuttgart: Klett-Cotta, 1982.

Wierzbicka A.

1983

Genry mowy // T. Dobrzyńska, E. Janus eds. Tekst i zdanie: Zbiór studiów. – Wrocław etc.: Ossolineum, 1983. 125-137.

Wright R.A.

1975

Meaning-nn and conversational implicature // P. Cole, J.L. Morgan eds. Speech acts. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1975. 363-382.

Wunderlich D.

1974

Grundlagen der Linguistik. – Hamburg: Rowohlt, Reinbek, 1974.

Wunderlich D.

1976

Studien zur Sprechakttheorie. – F.M.: Suhrkamp, 1976.

Wunderlich D.

1983

Modalisierte Sprechakte // G. Brünner, A. Redder Brünner, Redder Studien zur Verwendung der Modalverben mit einem Beitrag von Dieter Wunderlich. – Tübingen: Narr, 1983. 226-245.

Yngve V.H.

1970

On getting a word in edgewise // CLS 1970, v.6, 567-577.

Zillig W.

1982

Bewerten: Sprechakttypen der bewertenden Rede. – Tübingen: Niemeyer, 1982.

Zwicky A.M., Sadock J.

1975

Ambiguity tests and how to fail them // J.P. Kimball ed. Syntax and semantics. – N.Y.; L.: Acad.Press, 1975. Vol.4. 1-36.