В.З. Демьянков
Ошибки продуцирования и понимания (интерпретирующий подход)
This page copyright © 2003 V.Dem'jankov.
http://www.infolex.ru
Электронная версия статьи:
Демьянков В.З. Ошибки продуцирования и понимания (интерпретирующий подход) // Речевые приемы и ошибки: Типология, деривация и функционирование. Пермь: ПГУ, 1989. С.22-34.
Содержание
Понятие «ошибка» не относится к «простым» фактам, не зависящим от теоретических взглядов человека, оценивающего речь. Это понятие всегда тесно связано с метаязыковым рассмотрением своей и чужой речевой деятельности. Вне какой-либо теории лежит близкое, но иное понятие – «странность выражения». Ошибка же «нарушение языковых или иных правил, норм, конвенций и т.п., а последние формулируемы только в рамках теорий (пусть даже и не строго научных). Не случайно поэтому, что изменение теоретического климата в языкознании последних двадцати лет сказалось на путях определения этого понятия с новых позиций. Именно в этом аспекте мы и попытаемся ниже выявить статус ошибки как оценочного элемента метаязыка. Наиболее продуктивным для решения этой задачи представляется нам интерпретирующий подход, развиваемый особенно широко в последние годы. Кратко остановимся сначала на сущности этого подхода.
В последнее двадцатилетие предметом особенно пристального внимания стали взаимоотношения между продуцированием речи и ее пониманием. Вопрос ставился так: каковы те принципы, соблюдение которых гарантирует и правильное построение, и правильное понимание текста? В начале этого периода (середина 1960-х – середина 1970-х гг.) предполагалось, что если мы можем определить принципы получения правильного выражения на данном языке, то тем самым сможем объяснить, почему эта речь понятна носителям данного языка: такое объяснение связывалось с доказательством и опровержением гипотезы о наличии деривации, в результате которой появилось оцениваемое выражение; а при конечном наборе правил (строящих все допустимые деривации и только их) такое доказательство конечно и конструктивно выводимо.
Однако, начиная с середины 1970-х гг. все больше сомнений начало вызывать предположение о конечности набора правил, участвующих в построении и интерпретации языковых выражений. Действительно, воспринимая речь, мы можем пополнять свой багаж знаний, в том числе
-23-
и языковых. Например, мы можем узнавать значения новых слов, объяснения которых сплошь и рядом встречаются в реальных текстах, ср.: Дикообраз – такое животное, которое похоже на ежа, но только иглы у него длиннее. Подобные пояснения при дальнейшем прочтении того же текста могут быть учтены, когда необходимо получить всяческие логические следствия. Итак, набор знаний, мнений, презумпций и т.п. в конце чтения не совпадает с исходным набором. Отсюда – один шаг до принятия тезиса о потенциальной бесконечности знаний (как языковых, так и энциклопедических), используемых при построении и понимании речи.При таком уточнении нельзя определить ошибочность как несоблюдение (нарушение) правил, как неучет того или иного элемента. из конечного запаса знаний. Ведь о правомочности использования или нарушения правил можно говорить, только если вполне определен набор этих правил. Это и подобные соображения привели, в конечном итоге, к «интерпретирующему» подходу к объяснению фактов языка и речи, когда о деривации предложения говорят как об одном из основных видов интерпретации, а именно, как о синтаксической интерпретации предложения. Само же интерпретирование представляется как процесс, протекающий параллельно восприятию выражения (принцип «справа налево»), и представляет собой выдвижение гипотез, сопровождаемое верификацией их при дальнейшем восприятии речи и соответствующим расширением базы знаний интерпретатора. Тогда оценка выражения как ошибочного есть результат интерпретации этого выражения и опирается не только на чисто синтаксические свойства, но также на семантику и прагматику. Термин «ошибка» является элементом метаязыка, наряду со словами типа «истина» и «ложь». Этот метаязык представляет собой «язык интерпретации», т.е. такую систему, которую используют для языкового воплощения (оформления) интерпретации высказываний. Другие способы воплощения – более или менее реалистичные мысленные образы, музыка и т.п. – могут и не содержать в качестве своего термина оценки «ошибка».
1. Ошибочность выражения
Остановимся сначала на некоторых из используемых в существующей литературе оснований классификации ошибок в речи.
1. Ошибки в речи, сопровождающей другую деятельность, противопоставляются ошибкам в речи, взятой изолированно. Этот параметр следует отнести скорее к классификации различных методических подходов к ошибкам, чем к классификации собственно ошибок: трудно говорить о речевых «сбоях» без рассмотрения того, что сопровождается
-24-
речью, вне целей этой речевой деятельности. В качестве примера классификации ошибок, взятой в рамках «сопровождающего» подхода, возьмем анализ ошибок, совершаемых переписчиком текста, осуществленный Д.С.Лихачевым [Лихачев 1983]. Эти бессознательные ошибки приводят к бессознательным же «…изменениям текста, когда писец переписывает только один экземпляр и не ставит себе целью изменения текста, стремясь только более или менее точно его воспроизвести» [Лихачев 1983, с.65]. Поэтому переписывание текста состоит из четырех операций: «1) писец прочитывает отрывок оригинала, 2) запоминает его, 3) внутренне диктует самому себе текст, который он запомнил, и 4) воспроиэводит текст письмом. Каждая из этих операций может привести к специфическим ошибкам» (там жа, с.65). Соответственно, различаются: ошибки прочтения, запоминания, внутреннего диктанта и письма – с дальнейшими их подразделениями.2. Бессознательные (или «спонтанные») ошибки могут быть, кроме того, вслед за М.Бирвишем [M.Bierwisch 1970], разбиты на три группы: а) замена одного слова или морфа другим, б) нарушение правил сочетаемости слов, в) контаминация. Эта классификация, в ее тщательной проработке, была в свое время выполнена с позиций генеративной грамматики конца 1960-х годов. В ней очень ясно прочерчивается взгляд на ошибки как на нарушение правил. Данное оснований можно поэтому охарактеризовать как локализацию причины ошибки в структуре порождающего механизма.
3. Ошибки в речи и в понимании на родном языке противопоставлены ошибкам в речи и понимании на чужом языке.
4. Соотнесение плана выражения с планом содержания приводит к характеристике ошибок как разновидности неадекватности; так, по [A.Gardiner 1932], можно различать: а) малапропизмы (ошибочная форма близка к форме правильной, или «целевой», но обладает совершенно иным значением), б) формы, близкие по значению и по звучанию, используются одна вместо другой, в) неправильный выбор грамматической формы, г) выбор не самого точного способа выражения.
5. Соотнесение цели высказывания с процессом речепроизводства. Это основание было использовано классиками теории ошибок – Р.Мерингером и К.Майером [Meringer, Mayer 1895]. А именно, различаются: а) интерференция разных элементов замысла высказывания, б) интерференция альтернативных формулировок для одной и той же мысли, имевшейся в интенции говорящего, в) влияние подсознания на продуцирование речи. В некоторых концепциях (З.Фрейд) предполагалось, что первые два типа сводимы к третьему – к влиянию подсознания. Однако такая редукция не всеми признается законной. В теории Б.Баттеруорта
-25-
[Butterworth 1981, с.627] (и след.) названные типы ошибок характеризуются, соответственно, так: а) ошибки, заложенные в самом плане намерении речи, б) смешение альтернативных планов, в) конкуренция планов. Это же основание – целеполагание – может быть использовано при классификации ошибок и продуцирования, и понимания речи: понимая чужую речь, человек также обладает собственными планами (понимание не менее целенаправленно, чем говорение), и изменения планов, их конкуренция, а также осознание ошибочности планов могут сказаться на ходе истолкования чужих речей.6. Соотнесение исключительно поверхностных структур целевого и результирующего выражений. Так, Д.Фей [D.Fay 1981, с.717] (и след.) различает четыре класса таких смешений: а) замена целого целым (вместо одного слова или словосочетания в речи появляется другое), б) замена части одного целого на часть другого целого (скажем, конкатенация целевого префикса с ошибочно выбранной основой), в) сочетание первого типа со вторым, г) тот тип, который не может быть квалифицировав как один из первых трех.
Для нас особенный интерес представляют следующие три основания.
7. Степень реальности сигнала в соотнесении с единицами интерпретации. Случай, когда слышится нечто вполне определенное, в то время как говорящий просто колебался, выбирая слова (т.е., адресат воспринял неопределенный звук – «мычание» – как произношение некоторого слова), противопоставлен тому случаю, когда слово или словосочетание, по мнению говорящего, произнесено четко, было воспринято адресатом как пауза (проинтерпретировано как колебание в выборе слова или как молчание).
8. Констатируемость ошибок реципиентом. Ошибки восприятия могут осознаваться или не осознаваться реципиентом [P.Linell 1983, с.179] (и след.), что, в свою очередь, может как приводить к сбою коммуникации (когда на определенном этапе общения реципиент перебивает говорящего, прося того пояснить, что имелось в виду), так и не приводить к сбою [S.Garnes 1975, с.214]. Второй случай может быть представлен следующими разновидностями: а) сбой наступает сразу же при констатации реципиентом ошибки понимания, б) сбой наступает только в результате накопления недоумений, возникающих по ходу выслушивания или прочтения сравнительно длинного отрезка речи. Возможен и тот случай, когда адресат, констатирующий свое недопонимание, тем не менее вынужден воспринимать речь, не сигнализируя о своем недоумении, – скажем, когда этого не допускает специальный или психологический контекст.
9. Глобальные ошибки восприятия противопоставлены локальным,
-26-
в смысле: тех человеческих коллективов, которые затронуты в данном акте недопонимания. Пример первого случая – недопонимание чужого языка как результат плохого или слабого владения им; тогда, по К.Фосслеру [Vossler 1923, с.186], не только нарушается контакт между говорящим на родном языке и его слушающим (для которого этот язык не родной), но и между целым коллективом носителей языка говорящего, с одной стороны, и реципиентом, с другой. Пример второго случая – когда (безотносительно тому, общаются ли люди на родном или на чужом языке) нарушается «канал связи» между духовными мирами коммуникантов; например, когда сказанное буквально воспринимают с каким-либо подтекстом и наоборот, когда сказанное в переносном смысле воспринимают буквально. Частным случаем последнего подтипа является иллюзия общности презумпций у говорящего и слушающего [W.v.Raffler-Engel 1981, с.47].Приведенные выше примеры оснований показывают сложность явления – ошибки продуцирования и понимания речи. Ниже мы попытаемся продемонстрировать интерпретационный подход к этому явлению; как представляется, этот подход позволяет дедуцировать многие из названных оснований классификации ошибок. Предварительно сделаем несколько замечаний относительно понятия интерпретации речи.
2. Совершенство интерпретации
Термин «интерпретация» многозначен. В частности, различаются интерпретация как процесс и как результат. Интерпретация-результат – то, что в большей или меньшей степени совершенно, т.е. приближается к идеалу интерпретации, которым обладает данный носитель языка. Очевидно, в зависимости от целей интерпретатора, от «материала», с которым он имеет дело, от мерок, с помощью которых кто-либо берется оценивать такую интерпретацию, совершенство будет определено по-разному.
Так, можно это совершенство приравнять «степени художественности» или «искусству» истолкователя (как делал В.Дильтей и его последователи); возможно, сюда же добавится и искусство анализа. Правдоподобие такого взгляда покоится на том, что интерпретирование как искусство (и в этом – его родство с другими видами художественной деятельности) может быть дано такому «художнику понимания» от природы, а может и быть развито в результате упражнений.
Умение понимать других – это в такой же степени элемент хорошего воспитания, что и умение держать себя в обществе и правильно выражаться. Необходимость этого искусства связана с тем, что «перцептивные намеки», данные в речи, могут быть весьма туманными, и интерпретатор должен дополнять их в той мере, какой требует объект понимания (насколько это допускают интеллектуальные способности интерпретатора).
Неудачи при интерпретировании могут быть, между
-27-
прочим, не только следствием неразвитости интеллекта, но и результатом психологического контекста, например, следствием усталости и рассеянности внимания, ограниченности «поля зрения» в данный момент, неосведомленности (постоянной некомпетентности или временного упущения) и др. Поскольку же мы интерпретируем речь в той степени глубоко и подробно, какая требуется для решения текущих наших жизненных задач (кстати, чересчур подробная интерпретация – тоже отклонение от нормы), а эти задачи по-разному осознаются, ощущение неудовлетворенности своей интерпретацией может быть и результатом переориентации, целей интерпретатора: то, что раньше его удовлетворяло (соответствовало его целям), стало казаться чересчур примитивным или, наоборот, усложненным, «надуманным».Поэтому совершенство интерпретации, как и несовершенство ее – понятие многофакторное: 1) когда результат интерпретации соотносят с целями, уместно говорить о гипотетичности и предпочтительности, 2) сравнивая этот результат с объектом интерпретации, имеют дело с объективностью, адекватностью и т.п.; 3) когда же результат интерпретации рассматривается сам по себе, как предмет, обладающий собственной ценностью (но именно в качестве интерпретации, а не отдельного произведения речи или искусства), имеем дело с завершенностью ее.
В рамках первого направления оценки находится такая характеристика, как связность (несамопротиворечивость) интерпретации. Связная и поэтому правдоподобная интерпретация может, в свою очередь, оцениваться на шкалах возможности (в реальном мире), новаторства, объяснительности, социальной приемлемости и т.д. Находясь только в рамках этого «измерения», истолкователь не может претендовать на полную правоту; он скорее может «проповедовать» свой взгляд на данное произведений, чем доказывать его. Взаимодействует это первое измерение и с промежуточным результатом содержательной интерпретации (оцениваемым в рамках второго измерения – объективности) текста: например, оценивая текст (уже на первых минутах чтения) как научно-фантастический рассказ, мы будем применять к нему иные мерки связности, чем при истолковании реалистической или исторической прозы; предположение (часто выдвигаемое уже в начале интерпретирования) о реальности или нереальности событий, которые нам предстоит узнать из текста, диктуют свои правила дальнейшего чтения целого текста, «ключа» его понимания.
В рамках второго измерения мы сталкиваемся с круговой зависимостью: соответствие интерпретируемому произведения составляет адекватность интерпретации, однако самоидентичность,
-28-
целостность произведения определяется только в результате интерпретации, оцениваемой как более или менее адекватная. Под самоидентичностью можно тогда понимать связь между произведением и реальностью («объективность изображения» – термин такой интерпретации), с одной стороны, и целостностью произведения – с другой. Под адекватностью интерпретации своему объекту можно поэтому понимать степень достоверности в оценке функций интерпретируемого объекта в реальном контексте. Иначе говоря, адекватность интерпретации заключена в правдоподобии значимости, приписываемой интерпретируемому объекту, установленной также в результате интерпретации.Поскольку же интерпретирование связано с устранением неоднозначности и расплывчатости текста, с восполнением пропущенных деталей, – в той степени, какую допускает контекст и которая требуется в конкретных обстоятельствах восприятия текста, – можно сказать, что задача интерпретации состоит в завершении данного текста как объем интерпретации. Завершенность интерпретации поэтому зависит, по меньшей мере, от двух переменных величин: а) соответствие текста канонам построения аналогичных произведений; эти каноны меняются от эпохи к эпохе и от культуры к культуре (так, «роман с открытым концом» интерпретаторами может быть доведен до конца только в соответствии с канонами, навязывающими полное истолкование именно романа, а не короткого рассказа); б) возможности и потребности данного интерпретатора как личности в построении завершенных истолкований.
3. Непонятность, непонятливость и непонятость
Неудачи в понимании речи объяснимы не только как неуспех интерпретатора. Между автором речи и ее интерпретатором обычно имеется обратная связь особого рода. В частности, понимание в той мере удачно, в какой говорящий сумел сделать свою речь понятной. Поэтому такая обратная связь охватывает: организацию разговора как смены реплик (закрепленную «канонами общения» в данном социуме и нашедшую свое отражение в конвенциях интерпретирования чужой речи), структуру понимания речи, устранение факторов недопонимания, использование уточняющих языковых средств, способы сигнализировать о своей «кооперированности» в общении (т.е. указания на свое стремление к понятности), «поэтические» стандарты обыденной коммуникации (позволяющие удержать внимание собеседника), форму и регулирование как речевых, так и неречевых действий адресата и многое другое. В наиболее общем случае можно сказать, что говорящий, стремящийся к понятности, использует и языковые, и чисто речевые средства – в частности, привходящее внеязыковое знание, стоящее за реальными высказываниями, а
-29-
также выбор и упорядочение высказываний как выбор и упорядочение высказываемых мыслей. При этом понятность регулируется не прямым, а косвенным образом. В этом – отличие от простой передачи «из рук в руки» каких-либо предметов. Когда некто передает другому яблоко, акт передачи состоится, даже если берущий не догадывается, что ему дали яблоко, или даже если дающий не осознает своих действий как передачу яблока. Не так в случае понятности. Говорящий не просто произносит слова – он предоставляет подходящий контекст или модифицирует прежний контекст для интерпретации своих высказываний, направляя процесс логического вывода, к которому должен прибегнуть адресат. Все это говорящий производит, контролируя свои речевые действия посредством «аутоинтерпретации» (интерпретации своей же речи). Но «передача» речей говорящим еще не предрешает с однозначностью «принятие» этих речей адресатом.Из сказанного следует, что отсутствие понимания – результат, как минимум, трех причин: 1) непонятность автора (неумелость его обращения с речью; в частности, неадекватность его аутоинтерпретации, с точки зрения остальных носителей языка), 2) непонятливость интерпретатора – временная или постоянная; первый случай – когда, скажем, интерпретируется речь на плохо знакомом языке или о плохо знакомых вещах; второй случай – несоблюдение интерпретатором «норм интерпретирования»; 3) непонятность речи как результат, например, избыточности или недосказанности (соответственно, несоблюденность канонов, регулирующих щедрость или скупость в использовании речевых средств при общении), а также – в общем случае – как результат нестандартности выражений. К понятию нестандартности можно причислить, кроме того, и следующее: а) описание редко встречающихся закономерных ситуаций, б) незнакомые слова (иногда употребленные без пояснений), в) сочетания слов, обозначающих нечто неизвестное, г) новые, неординарные события, д) новые смены целенаправленных действий, за которыми скрывается своя мотивировка, подлежащая «вскрытию», е) небуквальное использование языка и речи (см. подробнее [DeJong, Waltz 1983]).
Дополняет эту типологию непонятности, частично перекрываясь с нею, следующая градация понимания (см. [W.Kühne 1983, с.196] и след.): а) перцептивная ступень (свое понимание на этой ступени можно выразить словами: Пожалуйста, громче!), б) ступень языкового значения (непонимание значения языковых, а не чисто речевых единиц), в) актуализированный в контексте языковой смысл (снятие неоднозначностей языкового выражения в результате учета информации о контексте, как речевом, так и внеречевом), г) ступень пропозиции (когда ясно,
-30-
чтó сказано, с языковой точки зрения, но не обязательно понятно, зачем это сказано), д) модус высказывания (когда неясен, например, тип речевого акта, тип «иллокуции»), е) узнавание даже того, что сообщено не прямо, т.е. понятость в полном объеме. Все эти ступени связывают воедино три различнные стороны понимания: понятность (или непонятность) автора, понятливость (или непонятливость) реципиента, понятость (или непонятость) речи, актуализованные в конкретное время в конкретных обстоятельствах.В интерпретационной концепции понимание рассматривается как переплетение операций интерпретирующего типа. А именно, полное понимание находится на одном из полюсов шкалы «успешности» интерпретации, полное непонимание – на другом; остальная часть пространства этой шкалы заполнена промежуточными, ступенями. Поэтому констатировать свое понимание или непонимание или полное непонимание и т.п. – значит дать оценку своим действиям. Однако не всегда субъект может однозначно дать такую оценку. Он может не знать, понял ли он речь собеседника, действительно, адекватно, завершенно, правдоподобно и т.д. Такая оценка успеха постоянно сопровождает интерпретацию речи, параллельна этой интерпретации (которая, в свою очередь, протекает параллельно восприятию речи); а оценочная констатация типа Я не понял не обязательно прерывает интерпретирование. Можно отметить непонимание или недопонимание, оценить это событие как непонятность (автора), как свою непонятливость или как непонятость, неудачность текста, – а при этом продолжать интерпретирование поступающих сигналов, не перебивая говорящего (особенно часто такое бывает на публичных выступлениях и при чтении). Неполное понимание приводит тогда в действие компенсаторный механизм: пробелы в понимании одних частей текста компенсируются интерпретацией других частей; решение одних подзадач понимания используется для заполнения брешей в решении других подзадач. Так, речь на плохо знакомом языке или диалекте мы склочны бываем интерпретировать, опираясь иногда даже не столько на звуки этой чужой речи, сколько на свои ожидания того, что в этой ситуации данный говорящий может пожелать сказать, о чем вообще можно говорить и т.п. Если верно, что установление собственной непонятливости равносильно диссонансу в интерпретировании, то можно сказать, что указанный компенсаторный механизм представляет собой средство для устранения диссонансов понимания, для восстановления и поддержания гармонии.
4. Ошибки понимания
Как мы пытались показать в другом месте, понимание - не только
-31-
восприятие физического сигнала – поверхностной структуры языковых выражений, – но и переплетение интерпретирующих операций, связанное с решением следующих задач: 1) соотнесение языковых знаний с воспринимаемой речью (т.е. анализ речи с точки зрения языковой структуры), 2) выдвижение и верификация гипотетических интерпретаций речи параллельно ее развертыванию, 3) «освоение» сказанного – построение «модельного мира» по конкретной последовательности высказываний, 4) реконструкция намерений автора речи, 5) осознание того, насколько внутренний мир интерпретатора отличен от его модельного мира, 6)осознание отношении в рамках модельного и в рамках своего внутреннего мира – установление «полей напряжения» в этих мирах, 7) соотнесение модельного мира с запасом знаний о действительности, обычно сопровождаемое модификацией этого запаса, 8) соотнесение получаемой интерпретации (модельного мира) с линией поведения интерпретатора; такое соотнесение (как ответ на вопросы, реакция на приказ и т.п.) можно представить как заполнение «белых пятен» модельного мира, 9) установление и поддержание определенной тональности понимания, гарантирующей целостность, гармоничность понимания в рамках всего контекста общения (подробнее см. [Демьянков 1983а]).Соответственно этому, ошибки понимания могут быть также разбиты на девять классов, в зависимости от того, какая задача была решена неправильно или неудовлетворительно. В этой связи уместным будет провести аналогию с ошибками, возникающими при работе с ЭВМ.
Ошибки первого типа могут возникать как в результате слабого знания входного языка, так и в результате неправильно запрограммированной работы процессора этого языка. Последнее – когда правильные хранимые данные о грамматике накладываются на речевой отрезок неадекватным образом.
Ошибки второго типа выглядят как сбой в построении правдоподобных гипотез, выдвижение совсем не тех предположений об искомой интерпретации, какие мог бы получить реальный носитель языка; частный случай этого – неправильное шкалирование гипотез по вероятности.
К третьему типу относятся как неудачи при построении модельного мира (по вине реципиента, а не говорящего) – «тупиковые ситуации», так и построение модельного мира, не укладывающегося в схемы для результирующих интерпретаций языковых выражений (предусмотренные процессором).
Ошибки четвертого типа можно связать как с невыяснением истинных намерений автора, так и с полной невозможностью эти намерения выяснить.
Пятый случай, например, может быть представлен как ошибочное отождествление внутреннего мира интерпретатора и получаемого модельного мира (когда реципиент считает, что ему сообщают именно его мнение, между тем как говорящий имел в виду
-32-
нечто иное).Расстановка акцентов – внутри модельного и внутреннего миров – способом, неадекватным самому выражению, относится и шестому типу ошибок понимания.
Неверное изменение запаса знаний, сбои в работе процедур пополнения, сокращения или иной модификации базы знаний (как языковых, так к внеязыковых), – все это можно отнести к седьмому типу.
Неадекватная ответная реакция – симптом сбоя при решении восьмой задачи.
Наконец, отсутствие гармонии между результирующей интерпретацией, в частности, сопровождаемой и неадекватными ответными реакциями реципиента и коммуникативным контекстом – показатель неправильного решения девятой задачи.
Как и в случае ЭВМ, так, видимо, и в поведении человека, сбои при решении всех девяти задач объяснимы двояко: а) ошибочной базой знаний, на основе которых решается данная задача, б) ошибочно запрограммированной процедурой использования или модификации соответствующих баз знаний. Разделение, процедурной части процессора ЭВМ и запаса знаний, обычно практикуемое в практике программирования, между прочим, нацелено на то, чтобы достаточно легко и оперативно ликвидировать сбои, оставаясь только в рамках базы знаний, т.е. почти не входя в подробное модифицирование процедурной части или делая это только в крайних случаях. Однако пока что неясно, насколько присуще такое разделение всем типам языковой личности; очень возможен тот случай, что интерпретатор-тугодум обладает базой знаний, чересчур сросшейся с процедурной частью своего «процессора».
Отметим здесь же и следующий момент. Как и при всякой оценке, констатация ошибочности предполагает сопоставление: когда мы говорим об ошибке понимания, допущенной человеком A, мы предполагаем обычно, что имеется кто-то – B, – выполняющий или способный выполнить те же операции правильно. В обыденной коммуникации в качестве такого контрольного субъекта В могут выступать как непосредственный адресат речи, так и сам говорящий и сторонний наблюдатель. В зависимости от того, на чью точку зрения мы станем, мы по-разному квалифицируем и ошибку. Так, Дж.Локк смотрел на общение глазами наблюдателя, стоящего скорее на стороне адресата, когда писал: »…человек говорит невразумительно, если его слова не вызывают в слушателе тех самых идей, которые он обозначает этими словами в своей речи» [Локк 1690, с.408]. Этот взгляд связывает ошибку с неправильным «освоением» сказанного (т.е. с третьим видом в нашем перечислении). Однако с точки зрения говорящего, считающего, что говорит ясно и понятно, тот же случай будет охарактеризован как простая непонятливость адресата.
Итак, квалифицирование типа, к которому относится данная
-33-
ошибка понимания, связано с точкой зрения, которой придерживается субъект оценки. Не менее субъективна оценка того, насколько полно понимание: имеет ли место полное или неполное понимание, полное или неполное непонимание и т.д. Однако критерии при такой оценке тем не менее существуют.При неполном понимании, по [C.Welsh 1983, с.397], понимание имеет место, но оно несовершенно в том или ином отношении. В наших терминах неполным можно назвать такое понимание, когда решены все девать задач, но эти решения не вполне удовлетворяют субъекта оценки. Констатация несовершенства понимания, как отмечалось выше, может как приводить, так и не приводить к сбою. Однако констатировать сбой может только участник общения, а не сторонний наблюдатель (такой взгляд принят в работе [Milroy 1984, с.15], и нам он представляется разумным): в противном случае речь идет о незамеченном недопонимании, незамеченном неполном понимании и т.п.
Как неполное непонимание оценивают ситуацию неудачного общения, обладающую элементами понимания; типовой случай этого – когда общаются, не понимая языка друг друга, но соотнося свои и чужие речи с окружающими предметами, знакомыми обоим коммуникантам, таксономия этих случаев для письменного общения предложена в работе [Collins, Smith 1981], но ожидает своей дальнейшей разработки (см. [Ringle, Bruce 1982]).
Если из эпизодов общения искусственно удалить все, что можно квалифицировать как понимание (полное или неполное), оставив только то, что послужило причиной для непонимания (полного или неполного), получим «лакуны» в понимании. Частным случаем являются лингвокультурные лакуны, рассмотренные достаточно подробно в работе [Марковина 1984]. Подчеркнем здесь же, что указанное «удаление» непонятного из текста уже предполагает субъективную констатацию непонятности, а следовательно, «лакуна» – понятие, определимое только относительно конкретного субъекта оценки.
Можно различать далее уровни предметного и межсубъектного недопонимания, в смысле работы [R.Burkart 1983, с.61] (и cлед.). Предметное недопонимание происходит, когда коммуниканты обладают более или менее одинаковым набором знаков, реализованных в данном акте общения. Мы бы даже уточнили эту формулировку так: они актуализировали более или менее одинаковые наборы техник получения (порождения) и интерпретации знаков, взятых в отвлечении от их референции. Это, в частности, тот случай, когда набор употребляемых и понятных слов у коммуникантов одинаков, но различны наборы предметов, предполагаемых в качестве референтов для таких слов. Межсубъектное же
-34-
недопонимание возникает, когда по-разному интерпретируются одни и те же речевые действия, т.е. когда имеются расхождения в оценке намерений говорящего. Как представляется, искусственность такого различения связана в первую очередь с тем, что при нем игнорируется субъективность оценки недопонимания. Поэтому вопрос об уточнении соответствующей терминологии остается открытым.Выводы
Итак, ошибочным действием можно назвать не только неудачное продуцирование речи, но и неудачное ее понимание: понимание, и шире, интерпретация речи – вид целенаправленной деятельности человека. Ошибка понимания может быть объяснена как следствие непонятности автора, непонятливости интерпретатора и непонятости выражений; все три причины следует признать в равной степени реальными и подлежащими лингвистическому исследованию. Динамический подход к понятию ошибки – его можно назвать также и деривационным – предполагает рассмотрение не только результатов деятельности (к таким результатам относится неправильное выражение), но и действия обеих сторон общения.
Литература
Демьянков В.З. 1983а – Понимание как интерпретирующая деятельность //ВЯ, 1983. № 6. С.58-67.
Лихачев Д.С. 1983 – Текстология: На материале русской литературы X-XVII веков. – 2е изд., перераб. и доп. – Л.: Наука, 1983.
Локк Д. 1690 – Опыт о человеческом разуме //Локк Дж. Избр. философские произведения. – М.: Изд-во социально-экономической литературы, 1960. С.55-696.
Марковина И.Ю. 1984 – Культурные факторы и понимание художественного текста // Изв. АН СССР. Сер. лит. и языка. М.,1984. Т.43. № 1. С.48-55.
Bierwisch M. 1970 Fehler-Linguistik //LI 1970, v.1, p.397-414.
Burkart R. 1983 Kommunikationswissenschaft: Grundlagen und Problemfelder: Umrisse einer interdisziplinären Sozialwissenschaft. – Wien; Köln: Hermann Böhlaus Nachf., 1983.
Butterworth B.L. 1981 – Speech errors: Old data in search of new theories // A. Cutler ed. Slips of the tongue and language production. – The Hague: Mouton, 1981. 627-662.
Collins A., Smith E. 1981 – Teaching the process of reading comprehension /Íntelligence 1981, v..
DeJong G.F., Waltz D.L. 1983 – Understanding novel language // N. Cercone ed. Computational linguistics. – O. etc.: Pergamon, 1983. 131-147.
Fay D. 1981 – Substitutions and splices: A study of sentence blends // A. Cutler ed. Slips of the tongue and language production. – The Hague: Mouton, 1981. 717-749.
Gardiner A., Sir 1932 – The theory of speech and language. – 2nd ed-n, 1951. – O.: Clarendon, 1932.
Garnes S. 1975 – Slips of the ear: Errors in perception of casual speech //CLS 1975, v.11: 214-225.
Kühne W. 1983 – Abstrakte Gegenstände: Semantik und Ontogenese. – F.M.: Suhrkamp, 1983.
Linell P. 1983 – How misperceptions arise // K. Dahlstedt ed. From sounds to words: Essays in honor of Claes-Christian Elert 23 December 1983. – Umeå: Almqvist & Wiksell, 1983. 179-191.
Meringer R., Mayer C. 1895 – Versprechen und Verlesen: Eine psychologisch-linguistische Studie.
Milroy L. 1984 – Comprehension and context: Successful communication and communicative breakdown // P. Trudgill ed. Applied sociolinguistics. – L. etc.: Acad. Press, 1984. 7-31.
Raffler-Engel W.v. 1981 – The implications of hearer background on the perception of the message: The neglected factor in sociolinguistic research // M. Hartig ed. Angewandte Soziolinguistik. – Tübingen: Narr, 1981. 47-56.
Ringle M.H., Bruce B.C. 1982 – Conversation failure // W.G. Lehnert, M.H. Ringle eds. Strategies for natural language processing. – Hillsdale (N.J.); L.: Erlbaum, 1982. 203-221.
Vossler K. 1923 – Gesammelte Aufsätze zur Sprachphilosophie. – München: Hueber, 1923.
Welsh C.K. 1983 – Putnam's stereotypes and compositionality //CLS, 1983, v. 19, 396-407.