В.З. Демьянков

Творческое и рутинное употребление эпитетов красоты: аттрактивы

This page copyright © 2008 V.Dem'jankov.

http://www.infolex.ru

Электронная версия статьи:

Творческое и рутинное употребление эпитетов красоты: Аттрактивы // Творчество вне традиционных классификаций гуманитарных наук: Материалы конференции / РАН. Ин-т языкознания. / Под ред. Ю.С.Степанова, В.В.Фещенко. М.-Калуга: ИП Кошелев А.Б. (Изд-во «Эйдос»), 2008. С. 219–235.


СОДЕРЖАНИЕ:

1. Введение

2. Понятие аттрактива

3. Управление

4. Кто пленителен и очарователен

5. Что пленительно / очаровательно в пленительном / очаровательном человеке?

6. Образ и впечатление

Заключение

Литература:

К содержанию

1. Введение[1]

Для чего человек хочет понять, что такое творчество?

Художник-прагматик ответит: чтобы самому научиться творить и достичь этим успеха. А исследователь скажет скорее так: чтобы научитьс увидеть творчество даже там, где непосвященный этого не заметит.

Иначе говоря, в самой идее творчества заложены две проблемы:

– Что имеется в виду, когда констатируется творческий момент: творческая удача, творческое употребление языка и т.п.?

– Чего конкретно хотят достичь, стремясь к творческому успеху?

В последние годы к словам – лидерам интеллектуальной моды относятся концептуальный и креативный, употребляемые как эпитеты, то есть, как оценочные атрибуты. У них, среди прочего, есть обща сема «праздничность, изобретательность, оригинальность»: это связано с историей самих терминов.

Это приводит меня к следующей гипотезе: творчество связано со стремлением к радости. У так называемых оптимистичных творцов – это просто радость, а у мрачных творцов – злорадство.

Естественно, творческая радость не противоречит даже самым рутинным процедурам, связанным с языком. Вспомним слова Потебни: «Дробность, дискурсивность мышления, приписываемая языку, создала тот стройный мир, за пределы коего мы, раз вступивши в них, уже не выходим; только забывая это, можно жаловаться, что именно язык мешает нам продолжать творение» [Потебня 1862: 168]. Даже видя старые, привычные выражения языка, часто констатируют новаторство; и именно с новаторством (novelty или originality) связывают часто творческий


[1]Работа над статьей выполнена при поддержке гранта Федерального агентства по науке и инновациям № НШ-6469.2008.6 «Оптимизация семиотических процессов в многоязычных контекстах».

-220-

момент в языке [2]. Или, еще точнее – как заметила Д. Таннен, творчество состоит в «вечном поле напряжения между фиксированностью и новаторством» [3].

Когда-то Оскар Уайльд сказал: «It is only the unimaginative who ever invents. The true artist is known by the use he makes of what he annexes, and he annexes everything» [4]. Он предвосхитил высказывание Томаса Элиота: «Immature poets imitate; mature poets steal» [5]. Иначе говоря, как язык, так и творчество в широком смысле – нечто вроде «эпистемического диалога» с прошлым (в смысле [Cowart 1993: 1]).

Границу между творчеством, оригинальностью и «оригинальничаньем» (то есть, новаторством ради новаторства, без «творческой целесообразности» – ср. некогда популярное понятие «революционная целесообразность», с помощью которого иногда оправдывалось бесчеловечное) зыбка. Эту границу можно провести по-разному, в зависимости от того, как отвечают на сформулированные выше вопросы.

А именно, есть творческие и рутинные способы использовани семиотических «измерений» указанных эпитетов. В синтактике – это необычные соположения имен предметов с эпитетом красоты, в семантике – необычная дробность vs. рутинная дробность («щепетильность») в упоминании степени привлекательности. А в прагматике – творческое vs. рутинное упоминание красоты в различных, иногда не очень уместных обстоятельствах.

«Языковая креативность» в наибольшей степени связана с теми моментами в исторической социологии текста, в которые рождаются новые,


[2]Ср: «Productivity: that property of the language-system which enables native speakers to construct and understand an indefinitely large number of utterances, including utterances that they have never previously encountered. … Еhere are of course utterances whose novelty does not consist solely in the fact that they have never occurred in the previous experience of the speaker or writer, but in their acknowledged originality of style; and it is for this kind of novelty or originality that the term creativity is most appropriate (though it is not uncommonly used by linguists for what we are calling productivity). Whether creativity is a property of languages or a characteristic feature of the use made of languages by particular speakers and writers on particular occasions is debatable» [Lyons 1977: 76-77].


[3]«… the eternal tension between fixity and novelty that constitutes creativity» «постоянное напряжение между фиксированностью и новизной, составляющее креативность» [Tannen 1987: 585].


[4]«Изобретает всегда только тот, кто лишен воображения. Настоящий художник, как известно (или: получает известность тем, что. – В. Д.), вплетает в свое произведение, а он вплетает все».


[5]«Незрелые поэты имитируют; зрелые поэты крадут».

-221-

до тех пор не используемые резервы языковой системы. Однако, что в языке квалифицировать как новое и кого считать истинным виновником творчества – вот это-то и оказывается, как будет показано дальше, проблематичным.

К содержанию

2. Понятие аттрактива

Атрактивный тип эпитета красоты – тот случай, когда о предмете говорят как привлекающем внимание человека. Тогда говорят, что предмет «показывает» себя красивым, привлекает внимание (привлекателен), пленяет взор (пленителен), очаровывает его (очарователен), прельщает своею красотой (прельстителен), см. [Демьянков 2004].

К активному, или аттрактивному, типу относятся, таким образом: пленительный, очаровательный, привлекательный, прелестный, обворожительный и чарующий. В качестве синонима для некрасивый употребляется «дистрактивный» эпитет отвратительный, внутренняя форма которого указывает на каузацию движения от некрасивого предмета, например, на удаление взгляда (отвратительное платье).

Обработка большого корпуса русской художественной литературы 18– 21 вв. показала, что три идеи – пленительность, очарование и прелесть – по-разному естественными представляются как в рутинной, так и в торжественной речи о красоте. Наиболее часто употребляются прельстительный/прелесть/прелестница, прелестник; в полтора раза реже – очаровательный/очарование; реже всего и очень неравномерно по литературным эпохам и жанрам употребляетс пленительный. В то же время в русской художественной литературе очень часты нерутинные употребления все тех же эпитетов.

Иногда в рамках фразы рядом идут две или три эти лексемы. В частности, в свое время клишировалось сочетание очаровательна прелесть. Встречается оно у самых разных авторов: Мы остались одни; унесли кожу и подушки, и остров получил для меня свою прежнюю очаровательную прелесть (С. Аксаков. «Детские годы Багрова- внука»; у Аксакова много примеров и в других произведениях); В нем все чуждо нашим нравам и духу, все, даже самая очаровательна прелесть поэзии (А. Пушкин. «Критика и публицистика»). Продолжена эта традиция и в конце 20 – начале 21 в. Однако словосочетание прелестное очарование употребляется считанное количество раз и не клишировалось [6].

В тот момент, когда это словосочетание родилось, имела место


[6]Ср.: Ваша очаровательная прелесть или, так сказать, прелестное очарование, Лизавета Степановна… (А. А. Потехин. «Шуба овечья – душа человечья: Драма в четырех действиях», 1855); Мне так же трудно выразить мои благоговейные чувства, мое восхищение и мой восторг, как трудно определить словами моей Веры (Г. И. Чулков. «Голос из могилы», 1921).

-222-

креативность. Это была творческая находка. С течением времени эта креативность стала банальностью.

Поскольку встречаются контексты, в которых представлены одновременно все три эпитета – пленительный, очаровательный и прелестный [7], – мы можем сделать вывод о несинонимичности и неантонимичности этих трех единиц.

Более того, обладают они различной динамикой употребительности. Пленительный сегодня употребляется все реже, мода на него, возникшая в на границе 18 и 19 вв., постепенно проходит, а вот очаровательный – один из любимых эпитетов 20 в., вплоть до последнего времени. Его употребительность увеличивается каждые 50 лет примерно в 2–3 раза.

Чаще всего пленительность фигурировала в художественной литературе 19 века, в послереволюционный период употребительность резко упала. На рубеже 20–21 веков эпитет пленительный употребляетс примерно столь же редко, что и на рубеже 18–19 вв., когда он только был введен в российский лексикон куртуазных образов. Этот образ был навеян картиной сдачи в плен [8]сначала прекрасной даме-воительнице, а потом – просто прекрасной даме [9]. Психоаналитик усмотрит в этом проявление


[7]Три разных именования встречаем в таких предложениях: Из этого возникают пленительные песни о «прелестях земли» и о «очарованиях жизни» (В.Брюсов. «Федор Сологуб, как поэт»); Но сейчас Лопахин не видел ни пленительного очарования омытого дождем леса, ни печальной прелести доцветающего неподалеку шиповника (М.Шолохов. «Они сражались за Родину»).


[8]Похожей внутренней формой обладают переводные эквиваленты в некоторых западноевропейских языках. Во французском captivant: la captivante rondeur des formes – «пленительная округлость форм» (H. de Balzac. «La femme de trente ans»). В английском captivating: such engaging and captivating manners, softness, and gentlenes — «такие обаятельные и пленительные манеры, мягкость и кротость» (E. of Chesterfield. «Letters to his son», 1746) и лишь отдаленно напоминающее его taking: All his sweet motions, all his taking smiles — «все его обаятельные движения, все его пленительные улыбки» (H.Fielding. «Amelia», 1751). Сложнее в итальянском: есть cattivante ‘пленительный’, а есть еще и cattivo ‘плохой’, родственное ему. В испанском имеем cautivador и cautivante: Y el sabor del agua era cautivante «И вкус воды был пленителен» (J.Vera. «Un Mudo en la Garganta») и т.д. А в немецком языке от глагола gefangennehmen ‘взять в плен’ нет эпитетов, узуально соответствующих русскому пленительный: глагол fesseln ‘приковать’ близок по внутренней форме к русскому пленять, но причастие от него fesselnd реже или даже никогда не употребляется в значении ‘пленительный’. Ср.: ein fesselnder Vortrag «интересный доклад»; ein fesselnd geschriebenes Buch «захватывающе написанная книга».


[9]Со временем образ сдачи в плен настолько стерся, что в нередком словосочетании пленительная свобода противоречие замечается не сразу, ср.: Между тем меня искали, звали в несколько голосов; я, хотя и слышала их, но как расстаться с пленительною свободою! (Н. А. Дурова. «Кавалерист-девица. Происшествие в России»).

-223-

извечного мужского мазохизма, а этолог – биопрограмму мужских особей как вспомогательных членов сообщества животных.

Эпитеты пленительный и очаровательный очень хорошо вписывались в первую треть 19 в. Именно в это время прилагательные на – тельный в большом количестве вошли в русский язык [10]. В этом отношении креативности не было. Другое новшество – пленитель – за пределами этой эпохи изредка употребляется и сегодня, но не в переносном, а в прямом смысле [11]как «человек, берущий или взявший противника в плен», например: Пролетные пленители земли / Лишь по пути заносят к нам преданье / О благах, нам обещанных вдали! (М. Погодин. «Черна немочь»); Данила служил своим пленителям долго, научился ихнему языку и перекочевывал с ними с места на место несколько лет (Н.Лесков. «Легенда о совестном Даниле»).

Соперничество первоначальных синонимов – причасти пленяющий и прилагательного пленительный – закончилось распределением ролей: пленительный всегда теперь употребляется в переносном смысле, а пленяющий может часто употребляться и в прямом [12]. И в момент этого распределения ролей также имела место креативность.

На границе 19 и 20 вв. появилось заметное число неологизмов типа употребленного В. Жуковским эпитета пленительно- девственный [13]:


[10]Тогда появились, например: бездоказательный, мыслительный, обворожительный, подготовительный, стеснительный. Некоторые из прилагательных на -тельный сохраняли соотносительность с причастиями и имели процессуальное значение вплоть до середины 19 в. Например, гасительный, незамечательный, разыскательный, стеснительный, угодительный были синонимами причастий: гасящий, не замечающий, разыскивающий, стесняющий, ср.: Врагу стеснительных условий и оков, / Не трудно было мне отвыкнуть от пиров (А.Пушкин. «Чаадаеву»); А разыскательный лорнет? А закулисные свиданья? (А.Пушкин. «Евгений Онегин»). Соотносительность с причастиями постепенно утрачивается к середине 19 в., когда за причастием закрепляется категори процессуальности. Подробнее см. Лексика русского литературного языка XIX – начала XX века /Отв. Ред. Ф.П. Филин. М.: Наука, 1981. С.17 и след.


[11]У К.Бальмонта встречаем еще пленительник: А наш пленительник долин, / Светящий нежный наш жасмин, / Не это ль красота? («Жар-птица»). Это несомненная новация, не клишированная далее.


[12]Претендовать на креативность могла бы гибридная форма пленящий, но она отмечается как ошибка: Автор перепутал, редактор проглядел – и получился уродец, помесь пленяющих и пленительных (Н. Галь. «Слово живое и мертвое: от «Маленького принца» до «Корабля дураков», 2001»). Это случай «нечаянного креатива». Однако в стандартных определениях креативу приписывается преднамеренность.


[13]Ср.: и месяц и солнце не столь утешали / Светом своим, как ее пленительно-девственный образ (В. Жуковский. «Наль и Дамаянти»).

-224-

наивно-пленительный, пленительно-изящный (А. Куприн), опьяняюще-пленительный, задумчиво-пленительный, пленительно- буржуазно (М. Кузмин), пленительно-зыбкий (В. Брюсов), пленительно-мятежный, пленительно-унылый (Вяч. Иванов), пленительно-нежный, пленительно-юный, странно- пленительный (К. Бальмонт), пленительно-страшный (И. Бунин) и т.п. Позже, под несомненным влиянием этой эпохи, встречаем: пленительно-неуклюжий (Ю. Олеша), пленительно-простой (В. Набоков), пленительно-прекрасный (Л. Соловьев), пленительно-грустные стихи (В. Чивилихин), примеры см. ниже. Даже пленительно-грубый: Быть ли мне пленительно-грубым? (Вен. Ерофеев. «Москва – Петушки»). Практически каждое из этих сочетаний регистрируется всего один раз на протяжении двухсотлетней истории данного эпитета. Это сигнализирует о том, что пленительный можно назвать еще продуктивным генератором креативности.

К содержанию

3. Управление

Начиная с 18-19 вв. при единице пленительный возможны два типа управления:

– предлогом для, например: … летописи Новагорода в неискусственной простоте своей являют черты, пленительные для воображения (Н.Карамзин, История государства Российского, т.6); неустрашимость, всегда пленительную дл народа (там же, т.12); В Лаисе нравится улыбка на устах, / Ее пленительны для сердца разговоры, / Но мне милей ее потупленные взоры / И слезы горести внезапной на очах (К.Батюшков); Мне чужд их блеск, мне живость их – чужая; / Не для меня пленительны оне (В.Бенедиктов);

– творительным падежом: Твоею лирою пленяюсь часто я, / Но участь скудная известна мне твоя

(Ипп. Богданович)
[14]; И то сбылось – и ты явилась, / Опять пленительна красой (И. Козлов); Пленительна бесстыдной наготою, / Она подходит к нашему герою (М. Лермонтов). В таком контексте можно видеть аналогию со словосочетанием красива глазами, перифразируемым как обладающая красивыми глазами, соответственно, имеем: пленительная краса и пленительная бесстыдная нагота.

[14]В 18 в. чаще всего глагол пленить в переносном смысле употребляется стихах Ипполита Богдановича (эпитета пленительный, впрочем, у него не находим): Коль сердце не было ее взаимно страстно, / Пленялся он другой, для коей был он мил. Встречаем у него же причастие: Приманчивый призрак пленяющих красот / Далеко отстоял от счастья и спокойства. Гораздо реже встречаем плениться у других авторов 18 в., например: Тем лучше, ежели этот дурак в нее влюбился, да и ей простительно им плениться (Д.Фонвизин. «Бригадир»). Ср. также: Восторг внезапный ум пленил, / Ведет на верьх горы высокой, / Где ветр в лесах шуметь забыл; / В долине тишины глубокой (М. Ломоносов. «Ода на взятие Хотина»).

-225-

А эпитет очаровательный обладает как минимум трем возможностями управления:

– творительным падежом, как у глагола очаровать; это управление особенно часто встречается при характеристике внешности: Танцы начались с вальса, и на этот вальс Аггей Никитич, в новом, с иголочки фраке, пригласил очаровательную аптекаршу, которая поистине была очаровательна, если не лицом, то туалетом, отличавшимся не роскошью – нет, – а вкусом (А. Ф. Писемский); ср.: Она очаровательна не одной юностью: она по- настоящему хороша (М. А. Осоргин); в частности – красивой внешности, то есть, «красы»: Но, ах, красой очарователь, / Мой сын, не будь, как он, предатель! (В. А. Жуковский). Творительный при имени на -тель – явный признак ушедшей эпохи, когда очаровательный еще воспринималось как «квазипричастие», отглагольное производное, сохраняющее управление глагола;

– предлогом по с наиболее широким спектром употребления, напр.: Во-вторых, это был совершенно не тот характер как прежде, то есть не что-то робкое, пансионски неопределенное, иногда очаровательное по своей оригинальной резвости и наивности, иногда грустное и задумчивое, удивленное, недоверчивое, плачущее и беспокойное (Ф. М. Достоевский).

– предлогом в, особенно при характеристике манер, напр.: Очень часто, и надобно сказать – очарователен в обращении: умен, остер, любезен, вежлив… (А. Ф. Писемский);

В истории события развивались следующим образом. На границе 18-19 вв. и в 19 в. конструкция очаровательный + в + имя качества или свойства употреблялась значительно чаще аналогичной конструкции с предлогом по, ср.: […] лишняя страсть к благу общему, часто вредная, но очаровательная в великодушии своем! (Д. В. Давыдов).

Однако предлог в употреблялся часто в рамках обстоятельства места или времени, т. е. не в конструкции с эпитетом, напр.: Всё, что представить можно обольстительного, нежного, фантастического в пейзаже, самом очаровательном в мире (Ф. М. Достоевский).

Возможно, для того чтобы избежать неправильного восприятия, в 19 в., а особенно на границе 19 и 20 вв., вместо конструкции с в некоторое время все чаще начинает употребляться предлог по: […] не что-то робкое, пансионски неопределенное, иногда очаровательное по своей оригинальной резвости и наивности […] (Ф. М. Достоевский). Такие обороты перифразируются с помощью оборота «судя по тому, как».

Однако в 20 в. и вплоть до настоящего времени со значительным превосходством лидирует предлог в, ср.: Наташенька, вы очаровательны в своей наивности (А. Б. Маринина). Современные авторы не боятся неясности роли предлога в (как «слуги» прилагательного очаровательный

-226-

и как части обстоятельства места или времени) в таких предложениях. Свойства или проявления характера воспринимаются сегодня как рядоположенные надеваемой одежде. А обоснование (подаваемое оборотом с предлогом по) сегодня мало кого интересует. И в этом мы уже давно не осознаем креативности.

Немногочисленные примеры употребления предлога по в 20 в., хотя и отмечаются словарями как типичные (напр.: Красивый, очаровательный по внешности [Ушаков, ред. 1934-1940]), но встречаютс лишь изредка, напр., в 1960-е гг.: Они очаровательны по своей непосредственности и правдивой простоте (Б. Кремнев). И вот такие ретро-употребления вполне могут претендовать на креативность.

Итак, пленительный и очаровательный обладают разными возможностями предложного управления. О пленительности говорят, указывая, для кого нечто пленительно или кого нечто пленяет. А об очаровании говорят, указывая, чем именно очаровываются. Учитывая же общую статистику употребления этих эпитетов, можем сделать такой вывод: в русских текстах более существенно указать инструмент привлечения, чем иные причины. Так, по-русски только уж очень нерутинно можно сказать: *Лиза была очаровательна / пленительна для Германа своим наследством или *Люся привлекательна / пленительна / очаровательна своей жилплощадью.

К содержанию

4. Кто пленителен и очарователен

Женщину и ребенка любого пола (даже юношу) в текстах называют пленительными почти без ограничений, это почти устойчивый оборот (подобно синему морю и ясным глазам), а зрелого мужчину – только приведя веские причины, скажем, указав на богоподобие или высокий социальный статус. То есть, женщина – обычно богиня, ребенок – всегда ангел, а мужчина – только иногда, а именно, когда не может буквально захватить в плен. Ср.: Пленительна, как солнечная сила, / Та Клеопатра, с пламенем в крови, / Пленителен, пред этой Змейкой Нила, / Антоний, сжегший ум в огне любви (К. Бальмонт).

До равенства полов далеко. Ведь даже ведьмы бывают пленительными: Я должен доказать этой пленительной ведьме, что для царевича Хосро нет недоступных козлов (А.Антоновская). А пленительный дьявол звучит странно: Не человек, а пленительный дьявол в обличье маркиза! (В.Пикуль).

Итак, пленительными называют тех, кто вряд ли способен пленить буквально. Тех же, кто с оружием в руках берет врага в плен, пленительными в русской литературе не называют: вооруженный до зубов десантник не может быть «пленительным» при исполнении своих профессиональных занятий и вне креативного контекста.

Настоящим пленителям (пленяющим буквально) присуща агрессивность.

-227-

Словосочетание пленительные самки шокирует в следующем тексте, поскольку предполагает («противоестественную») способность женских существ к агрессии: у него в произведениях нет «женщины- общественницы», а есть «пленительные самки» (Ю. Дружников, Куприн в дегте и патоке). Единорог, обладающий рогом, тоже по званию своему способен к агрессии, отсюда и преднамеренный эффект следующего предложения: Когда звонят и на порог / Пленительный и белоснежный / Является единорог / И голосом безумно нежным / Он говорит: Пойдем мой милый / Я покажу тебе могилу / Ленина – / Не верь! (Д. Пригов; пунктуация автора). Поэтому же и выбор: Быть грозным или быть пленительным? (Вен. Ерофеев). Плохо сочетается пленительность с коварством, своеобразным проявлением агрессивности: Возможно, именно так начальник стражи султанского гарема заглядывает во внутренние покои пленительных, но коварных жен своего владыки (Ф. Искандер). Поэтому-то и употреблен союз но, а не и. Властность, ассоциированная с агрессивностью, пленительному существу также не к лицу: И было видно, что пленительная-то она сегодня пленительная и милая, но и властность свойственна ей (В. Орлов. «Аптекарь»).

Так проявляется закон небуквального употребления слов: старайтесь не употреблять тропов там, где вы подозреваете, что вас могут понять буквально.

Это случай, когда плохо, если поймут неправильно, но еще хуже – если правильно (в прямом смысле) поймут. Поэтому можем сказать: семантическое согласование в данном случае – признак креативности. Выражение пленительный бандит звучит очень новаторски, несмотр на полное соответствие исходной логики внутренней формы этого словосочетания.

Очень близкое верно и для очаровательности.

Прототип очарования – утонченное и/или субтильное существо. Особенно часто – существо женского пола: […] назначил хозяйкою очаровательную красавицy – жену одного из уездных предводителей (Н. С. Лесков); Для вас, щелкоперов, всякая очаровательная, только бы юбка болталась (Ф. М. Достоевский). А также – дитя: […] потому что мой маленький друг Харита – очаровательнейшее дитя (Н. С. Лесков).

Представители некоторых наций традиционно считаютс очаровательными – особенно те, чей стереотип ассоциируется с субтильностью и утонченностью, возможно, даже эффеминированностью: […] улыбаясь, твердили мне, что все это вздор, выдумка, клевета на очаровательных французов (Н. С. Лесков); Японцы очаровательны (Ф. И. Шаляпин); Слушали очаровательных, милых и веселых итальянцев (Ф. И. Шаляпин).

-230-

Очаровательный громила или очаровательный великан звучат парадоксально: быть одновременно крупным и утонченным можно, но необычно, также как быть застенчивым вором (И. Ильф, Евг. Петров). Однако для утонченной натуры такой эпитет более чем уместен: Он находил, что всё идет хорошо, в столице полный порядок, министр очаровательный человек и работать с ним одно удовольствие (А. И. Спиридович); Миша [младший брат Николая II] был очаровательный человек, ласковый и мягкий в обращении (Г. К. Романов).

И наоборот. Характеризовать женщин «бесполым» словосочетанием очаровательный человек стали на границе 19-20 вв., и чаще всего – в политическом контексте: Засулич была человеком особенным и по- особенному очаровательным (Л. Троцкий). И понятно почему: Засулич для Троцкого была товарищ, главное ее достоинство – успех в экспроприациях и уничтожении бесполого же классового врага, а не женское обаяние. Современник Троцкого имел все основания фиксировать в этот момент создание креатива.

Когда говорят об очаровательном мастере слова или живописи, имеют в виду чаще всего не человеческое обаяние, очаровательность человека, а очаровательность его творений: Вы очаровательный писатель – / Бурлюка отрицательный двойник (В. Хлебников).

Все это верно по отношению к человеку искусства, но не науки: очаровательный физиолог и очаровательный филолог характеризуют не труды, а только человеческие качества. Чем это объяснимо? Возможно, тем, что очарованный человек полностью или частично теряет способность к разумному суждению, столь необходимые дл оценки научного труда.

Зато особым, двойным очарованием обладают исполнители: они очаровывают не только исполняемым произведением искусства, но и внешними проявлениями своей личности, которые слушатели и зрители воспринимают непосредственно: Пока он творил непритязательно, ободряемый похвалами родных и товарищей – он оставался ‘очаровательным виртуозом’, не дававшим себе отчета в своей виртуозности (А. Бенуа). То же относится и к очаровательному собеседнику – человеку очаровательному в качестве собеседника: Гогося был очаровательным собеседником (Н. А. Тэффи).

Словосочетания очаровательная гражданка и очаровательные трудящиеся несомненно креативны и звучат иронично в текстах 1920-30-х гг. И. Ильфа и Евг. Петрова, поскольку соответствующие предложения не дают никаких оснований дл квалификации очаровательности: указание на субтильность или женственность гражданок и трудящихся воспринимается как ирония, насмешка над человеком труда или намек на «интеллигентщину»; а общественный статус нивелирован – в отличие

-229-

от очаровательной доярки или стахановки, ср.: Теперь, когда он на минуту остался вдвоем с очаровательной гражданкой Калачевой, ему захотелось рассказать ей обо всех горестях и волнениях, но он не посмел этого сделать (Двенадцать стульев); Двое очаровательных трудящихс лежали на пляже (Директивный бантик).

В 20 в. очаровательными – по разным причинам – становятся не только индивиды, но и их группы: […] раздвинутый на широкие спортивные интервалы, замерший в салюте очаровательный строй горьковцев (А. С. Макаренко).

К содержанию

5. Что пленительно / очаровательно в пленительном / очаровательном человеке?

Наиболее общее впечатление о человеке описывается как «очаровательный облик»: Я восхищалась тем, как удивительно сохранила она в глубокой старости очаровательный, хоть и увядший облик махровой маргаритки (А. Я. Бруштейн). Этот облик сопоставляется в данном случае с видом цветка – как прототипично очаровательного утонченного, изящного предмета.

Очаровательный облик складывается из видимых (внешних) и невидимых (внутренних) свойств.

Во внешности пленителя наиболее разнообразна, или, выражаясь словами товароведов, «диверсифицированна», пленительность лица и прилегающих частей: На замок он пленительным лицом / Оборотился (В. Жуковский). Пленительными бывают чаще всего глаза, волосы, губы, значительно реже – щеки, уши и нос.

О пленительной внешности говорит также описание движений, присущих частям лица. Это может быть общее выражение лица: «Приказывать нечего», – отвечал князь, стараясь придать пленительное выражение своему лицу (А. Герцен). Пленительно и сложное мимическое движение, называемое улыбкой: Где прежний огонь, в глазах блиставший, где пленительная улыбка ее, где розы, алевшие на щеках ее? (В. Нарежный).

До второй половины 20 в. остальная часть – «тело» – характеризуетс как пленительное либо в целом, либо в верхней части, самое нижнее, до рук, но минуя плечи: притом от всего ее пленительного тела (И. Тургенев). Ср.: Пленительные женские фигуры рисовались ему спящими в теплых койках первого класса (А. Грин). Причем пленяло не только, а иногда и не столько само тело, сколько степень его открытости: Пленительна бесстыдной наготою, / Она подходит к нашему герою (М. Лермонтов). Открытием М. Кузмина была пленительность мускулов – у статуи: Только торс, так называемый «Илионей», может сравниться с этим по жизни и красоте юношеского тела, где видно под белою кожей, как струится багряна кровь, где все мускулы

-230-

опьяняюще-пленительны и где нам, современникам, не мешает отсутствие рук и головы (М. Кузмин). И даже – по какому-то изощренному (психоаналитик сказал бы «фетишистскому») переносу – то, что покрывает тело, «скрывает открытость»: Одно, как туфелька пленительная, / Осталось мне – воспоминанье (В. Брюсов).

Рука была излюбленным носителем пленительности (оковы на пленного все-таки надевают руками): Она вверяет месячным лучам / Младую грудь с пленительной рукою (М.Лермонтов). Даже руки изгиб: И видел лишь ее дрожащей / Руки пленительный изгиб (В. Брюсов). Но плечи пленительными стали лишь к концу 20 в.: Молодые красивые дамы были одеты в кружевные воздушные платья с глубокими декольте и открытыми пленительными плечами, подчеркивающими их прелести (А. Польшаков).

То, что ниже плеча, – грудь, бедра, ноги, – не запрещено было упоминать, но не называлось пленительным. Это пришло значительно позже: Иногда сквозь белесую пелену вдруг проступали очертания прекрасного лица, пленительной груди, точеного колена (М. Ахманов); пленительное соприкосновение грудей в хорошо поставленном бюстгальтере (Г. Щербакова). Однако движение этих частей и даже след – т.е. непрямое указание на эти части тела – с эпитетом пленительный встречается давно: Летают ножки милых дам; / По их пленительным следам / Летают пламенные взоры (А. Пушкин). Возможно, здесь имеются в виду следы пленительных ножек, но пленительных ножек «в чистом виде» не встречаем.

Высоко ценится владение телом, называемое простотой или свободой движения, «грациозностью»: Директриса несла свое большое полное тело с необыкновенной легкостью, с пленительно-изящной простотой (А. Куприн). Ср.: В движениях молодого атлета даже под землей не переставала жить какая-то пленительная свобода, хотя они и не теряли при этом строевой собранности (Л. Кассиль, М. Поляновский); Зато как радует нас проявление отточенной силы, пленительной грациозности в гармоничных движениях наших гимнасток или фигуристок (Л. Кассиль). Все они, как видим, бывают пленительными. Как и дрожь, иногда сопровождающая движение пленительного тела: Быть может, память изменила, / Но я не верю в эту ложь, / И ничего не пробудила / Сия пленительная дрожь (А.Блок).

К пленительности бедра писатели подобрались позже, значительно позже самого бедра, о котором писали и раньше: пышная грудь и стройные, совершенно пленительные бедра (А. Адамов). Не случайно в историческом детективе, имитирующем стиль 19 – начала 20 в. автор говорит не о «пленительном бедре», а о линии бедра: Линия бедер просто пленительная (Б. Акунин).

-231-

У различных типов описания очаровательной внешности бросаются в глаза следующие свойства:

1. Говоря об очаровательной внешности, имеют в виду тело (фигуру), лицо и/или – у животных – породу очаровательного существа.

2. Особенно часты описания очаровательной внешности, в которых причиной очарования объявляется фигура: И ни в чём, кроме белого, мне не хотелось рисовать себе её очаровательную фигуру (К. Антарова).

Очарование, как и пленительность, замечают не только в самом теле, но и в движениях, например: […] какая очаровательная суетливость в движениях! (И. А. Гончаров); […] удалилась, обласкав мистера Пэл очаровательным поклоном (М. Шагинян).

3. Внешность включает в себя не только неотъемлемые части тела, но и манеру одеваться, а также – по переносу – саму одежду: […] но когда, например, придется заказывать модистке платье, с каким тактом, с каким тонким расчетом и знанием дела они умеют подложить вату в известные места своей очаровательной европейской одежды! (Ф. М. Достоевский); Все для студента в чудесно очаровательном, в ослепительно божественном платье – в самом прекраснейшем белом (Н. В. Гоголь).

4. У животных тип очаровательной внешности ассоциирован с породой: У них были крольчатник и псарня, где жило несколько щенков какой-то очаровательной породы, красивых и пушистых (К. Антарова).

5. Голова и особенно черты лица являются главными «генераторами» очарования: […] темные тонкие брови, розовые уста и лицо бледное, но миловидное, и которого все черты выражают вместе ум и кротость, чрезвычайно очаровательны (Н. А. Дурова).

Причем совершенство черт и очаровательность лица – вещи разные, что видно из контекстов типа: Ее живое оригинальное лицо было не то чтобы очень красивое, но очаровательное, когда она улыбалась (С. М. Степняк-Кравчинский). Более того, объективно некрасивое или нездоровое лицо может также представляться очаровательным: Зеркало это отразило прелестное, несколько искаженное, с выступившими красными пятнами, но все-таки очаровательное лицо, чудесные, мягкие, бархатные глаза… (И. С. Тургенев).

В 20 в. особенно часто нечто характеризуется одновременно как очаровательное и страшное: Она была страшна и очаровательна, тем десятого сорта очарованием, на которое нельзя не льститься, стыдятс льститься, на которое бесстыдно, во всеуслышанье – льщусь (М. Цветаева).

7. От очаровательной внешности ожидают очаровательных внутренних свойств – манер и характера: Он воображает, что его мундир и

-232-

его любезность неотразимо-очаровательны (Ф. К. Сологуб). Иногда эти ожидания не оправдываются: […] зубки открыла – просто перлы средь кораллов, – все очаровательно, но как будто дурочкой от нее немножко пахнуло (Н. С. Лесков); Глупа, но очаровательна (С. П. Лукницкий). Глуповатость очаровательницам не к лицу. Однако в конце 20 в. даже эту черту иногда находят трогательной и очаровательной, – видимо, поскольку она делает человека беззащитным в жизни – напр.: […] а вообще он считал их очаровательно глупенькими (Нат. Ипатова).

Иногда, впрочем, подобное указание на наивность употребляется дл того, чтобы уничтожить репутацию взрослого человека: […] немцам, которые были, видимо, настолько очаровательно глупы, что веровали, будто комсомолке из леса непонятно зачем и почему были доверены важные государственные тайны, они ее и пытали якобы для того, чтобы их выведать: «Ти есть главный рус комзомолька, ти знайт секретный военный тайна (А. Меняйлов).

Полное же очарование предполагает в очарователе и ум, и иные свойства характера, привычек и нрава.

К содержанию

6. Образ и впечатление

Мы часто пленяемся не самим предметом, а его образом. Иногда этот образ нам дороже истины: […] и месяц и солнце не столь утешали / Светом своим, как ее пленительно-девственный образ (В. Жуковский). Образы живут своей жизнью, создавая свой мир: Тихо, нежно и лениво ползут эти тонкие и прозрачные узоры в золотой атмосфере, как мечты тянутся в дремлющей душе, слагаясь в пленительные образы (И. Гончаров). Человек же, сопоставляя реальное и желаемое, оглядываетс на себя, чтобы узнать: … какое пленительное впечатление произвожу я на окружающих (А. Куприн).

Аналогичное – и даже в еще большей степени – верно дл очаровательного образа. Так, упоминая очаровательное изображение кого- либо, имеют в виду не само изображение как физический предмет, а скорее образ – изображенное, как оно «вычитывается» из изображения: Да неужели ты думаешь, – сказал с улыбкою князь Двинский, – что этот обыкновенный и пошлый вид в самом деле очарователен? (М. Н. Загоскин); Старший мальчик первый оторвался от созерцани очаровательного зрелища (А. И. Куприн).

Причем под очаровательным образом или видом некоего X имеют в виду – по переносу – сам очаровательный X: И сама эта тридцатипятилетняя, полная и рыхлая Машета с моложавым и румяным, но самым банальным лицом, которую мичмана, видевшие Марью Петровну на проводах, дерзко окрестили «холмогорской коровой», рисовалась

-233-

теперь пылкому воображению соломенного вдовца в самом очаровательном, соблазнительном виде, далеко не соответствующем действительности (К. М. Станюкович); Семицветная радуга […] имеет вид прекрасный и очаровательный (Иларион); […] нежнее и прекраснее рисуется в воображении очаровательный образ Зиночки (А. И. Куприн); […] очаровательный образ самой Лакме (П. Н. Мамонтов).

То есть, имеет место перенос:

Образ (вид и т.п.) очаровательного X --> очаровательный образ (вид и т.п.) X.

Очаровательно романтичное, удаленное во времени и пространстве от очарованного наблюдателя: Но, несмотря на это, восхищенно взирая на туманную отдаленность, и самая дикость, и самая суровость для меня были очаровательны (Н. И. Пирогов).

Об ощущениях говорят как о реалистичном образе: И ощущение этого длительного прыжка было так очаровательно, что хотелось верить, что я всегда, когда только захочу, могу повторить опыт (А. И. Куприн); […] с тех пор не может забыть очаровательного ощущения, которое он при этом испытал (И. Ильф, Евг. Петров).

Мысленный образ называется часто просто мыслью (впрочем, не люба мысль – это мысленный образ): Мысль эта, разумеется, представилась Висленеву очаровательною, но он, считая ее слишком невероятною, опять требовал объяснения, а Глафира ему этого объяснения не давала (Н. С. Лесков). А мысль с примесью мечты – это думы: Он теперь об этом не припомнит, пережив и себя и очаровательные думы свои (С. Н. Глинка).

Кроме зрительных и слуховых, возможны еще и другие типы «очарованного восприятия». Так, запахи стали очаровательными сравнительно недавно, на границе 19 и 20 вв. Наиболее типично указание на очаровательный запах для И. А. Бунина и А. И. Куприна: […] очаровательный запах обрызганных им цветов (И. А. Бунин); […] нежный, меланхолический и в то же время очаровательный запах приближающейся осени (А. И. Куприн). В то же время заговорили об очаровательных духах как генераторе запаха: Какие очаровательные духи, – ты не знаешь этого запаха, Оленька? (Л. Андреев).

А вот вкус (в гастрономическом смысле слова) очаровательным вряд ли бывает. Так, разновидность запаха, а не вкуса «на язык» имеется в виду в следующем контексте: […] виски с очаровательным привкусом керосина (В. Пикуль). Ведь многие из нас знают запах керосина, но только единицы, возможно, пробовали керосин на вкус.

К содержанию

Заключение

Итак, эпитет пленительный не употребляется там, где возможно буквальное

-234-

истолкование текста. Именно поэтому прототип пленительности – неагрессивные по природе и/или характеру существа, особенно же – женщины, дети и (сказал бы Дж. Лакофф, другие) мелкие предметы. Пленительные явления природы не представляют буквальной угрозы дл жизни или свободы человека: пленительной в нашей литературе не назывались ни гроза, ни гром, ни молнии. Прототипическая пленительность – как и пленительность внешних и внутренних качеств человека – не от мира сего, а лежит в мире образов. Относится это и к сочетаниям с наречием пленительно, модифицирующим, главным образом, глаголы обладания свойством, а также активного дружественного действия (типа: улыбаться и обнять).

Эпитет пленительный семантически «антисогласуется» с определяемым: буквальный смысл эпитета агрессивен, а буквальный смысл определяемого –

нет
[15].

Со временем, по мере того, как буквальный агрессивный смысл прилагательного пленительный забывается, расширяется сфера определяемых. Так, сравнительно поздно этот эпитет начали употреблять по отношению к плечам и к нижним конечностям.

А вот идея очаровательности связана с активным воздействием на разум и чувства «очарованного» человека.

Прототипически очарователен человек, от которого не ждут прямого агрессивного воздействия на сознание: очарование приходит исподволь. По переносу, очаровательными называют действия, а также свойства внешности и интеллекта очаровательного человека. Обратный перенос – когда очаровательные произведения искусства (значительно реже – науки) делают очаровательным их автора.

Итак, в употреблении данных эпитетов креативность мы наблюдаем в те моменты смены «моды» на слова, в которые происходит смена прагматических приоритетов. Такая смена предполагает некоторое предыдущее состояние «моды», предыдущую «моду», поэтому-то можно сказать, что креативность вырастает не на пустом месте: креативность – иррациональная немеханизируемая форма рассудочности, а не простые «брызги фантазии» [16].


[15]Словосочетание пленительная рука – кажущееся исключение из этого правила: ведь рука, надевающа цепи на пленника, «агрессивна» в буквальном смысле. Приходится принять, что это – неразложимый образ, возникший одновременно с образом активной, пленительной красоты и входящий по умолчанию в картину пленительности.


[16]Следуя В. Вилссу, можем сказать так: «Eine «creatio ex nihilo» gibt es nicht; Kreativität ist, wie Intuition, immer wissens- und erfahrungsbasiert; sie setzt ein bestimmtes Mass an Problemverständnis voraus und artikuliert sich im Entwurf und in der Durchführung von Verhaltensplänen. … Kreativität ist immer zielgerichtet und wertorientiert; Kreativität ist also nicht identisch mit einer ziellosen, wertindifferenten Originalität» (Творения из ничего («creatio ex nihilo») не бывает. Креативность, подобно интуиции, всегда базируется на знаниях и опыте; она предполагает всегда определенную меру понимания проблемы, и она детализируется, формируется в деталях («артикулируется») по ходу замысливания и проведения в жизнь планов по ее реализации… Креативность всегда целенаправленна и ориентирована на определенные ценности; поэтому креативность – не то же, что бесцельная оригинальность, внеположенная ценностным ориентирам) [Wilss 1988: 109].

-235-

Творчество, в том числе и языковое, а также его ритуалы очень сильно напоминают то, как в некоторых культурах «презентируют» обществу новорожденного ребенка. А именно, отец (или иной мужчина, которому приписывается отцовство: в условиях промискуитета это не существенно) ложится (искусно изображая послеродовые переживания роженицы) с ребенком в специальной хижине, где и принимает поздравления от родных и близких. Биологическая же мать приходит в хижину только тайком, чтобы покормить ребенка: суеверные соплеменники принимают эту игру, стараясь этим способом ввести в заблуждение злые силы, вызывающие частую смерть рожениц, но безвредные для крепкого и здорового мужчины.

Иначе говоря, в творчестве есть не только отец-«творец» – тот, кто получает лавры за творение и кому приписывается «подача», «авторство» некоторого новшества, – но и «биологическая мать» этого новшества (в нашем случае – языковые тенденции, проявленные в нормах и правилах употребления единиц языка), а также вдохновитель (биологический отец, в нашем случае – представления о метафорическом пленении и околдовывании как причинах привлекательности). Потому-то новизна и творчество соотнесены между собой не прямо, а опосредованно.

К содержанию

Литература:

Демьянков В. З. 2004 – Пленительная красота // Логический анализ языка: Языки эстетики: Концептуальные пол прекрасного и безобразного / Сост. и отв. редактор Н.Д.Арутюнова. М.: Индрик, 2004. С.169-208.

Потебня А. А. 1862 – Мысль и язык. Переп. // Потебня А. А. Эстетика и поэтика. М.: Искусство, 1976. С. 35-220.

Ушаков Д. Н. ред. 1934–1940 – Толковый словарь русского языка. Т. 1–4. М., 1934-1940.

Cowart D. 1993 – Literary symbiosis: The reconfigured text in twentieth– century writing. – Athens; London: The University of Georgia Press, 1993.

Lyons J. 1977 – Semantics: Vols. 1–2. Cambridge etc.: Cambridge University Press, 1977.

-236-

Tannen D. F. 1987 – Repetition in conversation: Toward a poetics of talk /Łanguage. Baltimore, 1987. Vol.63. № 3. P. 574–605.

Wilss W. 1988 – Kognition und Übersetzen: Zu Theorie und Praxis der menschlichen und der maschinellen Übersetzung. – Tübingen: Niemeyer, 1988.