В.З. Демьянков

Тайна диалогаћ

В последние два десятилетия проблему исследования диалога все чаще связывают с усовершенствованием интеллектуальных возможностей информационных систем под углом зрения того, как облегчить общение человека с ЭВМ. Вопрос ставился в это время так: как построить эффективный и полноценный диалог с ЭВМ, имитирующий (в своих лучших качествах) человеческое общение? Сегодня мы можем констатировать, что у разработчиков "диалоговых систем" накопился опыт в организации диалога с ЭВМ – не только программистские приемы в организации такого диалога, но и представления о том, какая организация диалога будет успешной, а какая менее удачна или вовсе бесперспективна [Денинг et al. 1984]; [Лингвистическое 1987]. Проблема диалога в своем сужении (ибо диалог о ЭВМ – один из бесконечного множества частных случаев) была довольно быстро доведена до определенного завершения, и в качестве практического оправдания исследований в этой области, пожалуй, постепенно перестает быть актуальной, несмотря на актуальность построения диалоговых систем. Однако то, что аффективно в диалоге с машиной, с человеком, плохо понимающим язык общения, с умственно или культурно отсталым человеком (все это примеры неполноценного общения), далеко не всегда соглашаются считать нормой в человеческом общении.

-11

В начале этого пути думали о построении эффективного диалога как о моделировании чего-то уже известного. Но сегодня оказалось, что неясно, в чем заключается эффективность диалога между людьми. В нашем взрывоопасном и эмоциональном мире установление и применение критериев эффективности диалога между людьми оказалось даже более актуальной и гораздо более сложной проблемой, чем конструирование диалоговых систем. Как, например, заставить своего собеседника (скажем, участника парламентских дебатов, выступающего в качестве вашего оппонента) хотя бы выслушать вас и понять то, в чем вы его убеждаете, заставить его перейти на рельсы конструктивного решения общей задачи? Как заставить такого собеседника сменить выбранный им ключ сценичности в диалоге, отказаться от работы на публику, сделать так, чтобы он вслушался в здравый смысл аргументов? Можно быть экспертом в объектной области, но не суметь завоевать прочной поддержки ни у собеседника, ни у аудитории.

Наш тезис в этой связи таков: диалог не только создает (опосредованно) новые ценности в человеческом обществе, но и обладает самоценностью. Вычеркните общение из человеческой жизни. Останется ли в ней тогда что-либо человеческое?

Мы возвращаемся сегодня к исходной проблеме диалога между людьми как обладающей непреходящей актуальностью и значимостью безотносительно к сиюминутным технократическим перспективам. Именно под этим углом зрения и рассматривается круг аспектов и проблем в данном выпуске обзоров. Ниже попытаемся обрисовать круг вопросов и показать, что проблематичны абсолютно все моменты диалога – начиная с определения и кончая стратегиями достижения взаимопонимания между людьми.

1. Загадки диалога

Толчком к исследованию человеческих проблем является удивление. Диалог издавна поражал тем, "насколько

-12-

легко и быстро проявляется однородность или разнородность в духе и в духовности между людьми в разговоре: это чувствуется в каждой мелочи. Даже когда речь идет о самых удаленных и безразличных вещах: тогда почти каждое предложение, высказанное противоположной стороной и чуждое вам по духу, вызовет в вас большее ищи меньшее неудовольствие, а некоторые высказывания вас даже возмутят. Те же собеседники, которые по взглядам совпадают друг о другом, гомогенны, чувствуют во всем взаимное согласие, вскоре переходящее в полную гармонию и даже в единогласие" [Schopenhauer 1851/61, с.473]. Это – первый загадочный момент, поразивший в свое время А.Шопенгауэра.

Шопенгауэр считал, далее, что когда проблему обдумывает один человек, имеется – пусть отдаленная – аналогия с тем, как работает машина. Рассмотрение же вопроса в разговоре двух людей сродни деятельности целостного организма. В первом случае объект рассмотрения как будто выполнен из цельной заготовки, в одной тональности, а отсюда полная ясность, отчетливость и прозрачность структуры – то, чего нет при диалогическом рассмотрении [Schopenhauer 1851/61a, с.7]. Отсюда философ делал вывод, что теоретизирование чуждо диалогичности; то, что философское рассуждение можно представить в форме диалога, не опровергает, по его мнению, этого положения: диалог как форма уместен тогда, когда предмет допускает противоположные суждения у автора и у читателя, что является исходным заданием для рассуждений автора. Однако, если в итоге этого не получается истинного и драматичного диалога мнений между автором и его адресатом, диалогическая форма неуместна [Schopenhauer 1851/61a, с.8].

Заметим, что в этих взглядах сквозит такая презумпция: диалог – форма, в которую человек часто облекает свою мысль. Более правдоподобен взгляд В.Н.Волошинова: "реальною единицею языка-речи" является "не изолированное единичное монологическое высказывание,

-13-

а взаимодействие по крайней мере двух высказываний, т.е. диалог" [Волошинов 1929, с.137-138]. Мысль не только облекается в формы речи, но зачастую и немыслима вне речи. Это значит, что даже чисто теоретическое мышление по сути своей диалогично. Диалог – не только внешняя оболочка человеческого способа рассуждения, но и сама суть, само организующее начало этого рассуждения. Итак, загадочный момент заключается в следующем: подобно путешествию по известному листу Мебиуса, начав с той стороны человеческой духовности, которую иногда характеризуют как исключительно монологическое мышление, мы неожиданно возвращаемся к ней, обнаружив, что эта сторона – одновременно и диалогическая форма мышления. Когда говорят о диалоге как о решении некоторой проблемы усилиями двух собеседников, полагают, что произносимые формулировки одновременно дают и фрагмент для решения проблемы, и основу для дальнейшего межличностного коммуникативного взаимодействия собеседников [G.Ungeheuer 1987, с.156]. Коммуникативное действие незаметно переходит в действия над трактуемыми объектами.

Третий момент можно связать с "атмосферой диалога" [Glindermann 1987]. Есть несомненная аналогия с музыкой: "Структура диалога удивительным образом напоминает диалогичность дуэта у Хаммершмидта или у Моцарта: сначала (после оркестрового введения) один солирующий инструмент сменяет другой и приходит постепенно к теме, затем смена реплик становится все более концентрированной, после чего оба собеседника сливаются в своих высказываниях, что особенно напоминает каденцию" [G.Kleinen 1979, с .193]. Все это вместе – траектория, ведущая к "слиянию", к согласию мнений – определяет атмосферу согласия полного, столь же частого, сколь и другие разновидности диалоговой атмосферы – раздоры, неполное понимание, вражда, неприязнь, влюбленность. Таинственно то, что собеседники не видят перед собой

-14-

партитур, но интерпретируют свои собственные и чужие высказывания так, как если бы эти партитуры были. Их диалог обладает внутренней динамикой, драматическим ходом, напоминающим ход исполнения музыкального дуэта, где сходства и расхождения в мнениях уже заданы композитором. Неужели же в каждом собеседнике уже заложена партитура, которой он всегда лишь следует более или менее корректно?

Как это контрастирует с нашей верой в то, что по ходу общения мы импровизируем, создавая новые, не заготовленные мысли, обмениваемся новыми мнениями, а не перебираем суждения, завалявшиеся в карманах нашего внутреннего мира. Но тогда откуда этот драматизм в диалоге, развертывающемся так, как если бы сценарий был давно написан и утвержден художественным советом, имя которому – канон человеческого общения?

Собеседники, достигающие согласия, гармонируют не только в суждениях о предметах, в понимании суждений друг друга об этих предметах [Glindermann 1987, с.35], но и в том, когда и в какой форме высказать это согласие (или наоборот, когда и как проявить свои расхождения с говорящим). Расхождения во мнениях не мешают нам адекватно трактовать чужие высказывания. Р.Глиндерманн [Glindermann 1987, с.119] перечисляет условия, предопределяющие гармонию, согласие в диалоге. Воспроизводя здесь этот перечень, отметим, что еще предстоит уловить тот общий стержень, на который нанизаны вое эти разнородные факторы: 1) общность коммуникативных объектов в вербальном и невербальном взаимодействии, а также их "метакоммуникативно-рефлексивное" и эксплицитно-речевое именование; 2) сходство в обыденных взглядах собеседников; 3) сходство в их "интерпретации действительности"; 4} быстрое достижение иллокутивной цели; 5) по возможности, сходная или перекрывающаяся интерпретация структур действий; 6) реализация

-15-

релевантных элементарных знаний при построении смысла; 7) наличие речевых ритуалов и употребление соответствующих им речевых клише и фразеологических оборотов; 8) практически оправданная привязка высказываний к ситуациям; 9) прогнозируемость элементов смысла на фоне уже совершенных действий; 10) предугадываемость синтаксической структуры текущих высказываний; 11) гармония "симпатии" между собеседниками; 12) соответствие степени чувствительности собеседников, с одной стороны, необходимой степени полноты намеков – с другой. Вся эта согласованность далеко не всегда достигается даже на сцене (при посредственном режиссере). Сколь же талантлив режиссер, сидящий в нас и управляющий течением наших обыденных бесед!

Создается же атмосфера диалога не только перед самим диалогом, но и по ходу его. Б.Кимура [B.Kimura 1982] прав, когда утверждает, что "атмосфера диалога вырисовывается по ходу общения из самой ситуации в целом – при ее динамике, из вопросов, ответов, создающих нечто вроде горизонта. Это образует базу для "атмосферной межсубъективности", такой, которая предполагается самим диалогом. Каждый собеседник при этом как бы заново возвращается от такой ситуации "к себе самому", в свой субъективный мир. И только тогда он является личностью для своего собеседника" [B.Kimura 1982, с.36]. При шизофрении происходит распад атмосферы диалога как "неудача быть самим собой и как утрата возможности межчеловеческого контакта" [B.Kimura 1982, с.38].

Режиссура диалога сказывается не только на том, как сторонний наблюдатель (или участник диалога, остраненно взглянувший на свою беседу) воспринимает ход разговора, но и на перестройке личности собеседников. Кроме того [R.Schmachtenberg 1982, с.2], обещая, сообщая, приказывая, советуя, мы не только меняем состав своих знаний или знаний адресатов, но и влияем на связность самого драматического действия.

-16-

Общее у обычного диалога со сценическим то, что в конкретный момент одни действия закономерны, ожидаемы, а другие интерпретируются как нарушающие каноны общения, приводящие к несвязности [D.Wunderlich 1971, с.178], а потому и требующие переинтерпретации как средства возвращения к утраченной гармонии. Четвертая загадка диалога – в том, что в жизни нет ни автора, ни режиссера, которые манипулировали бы собеседниками как актерами, но люди ведут себя так, как если бы они принадлежали одной и той же актерской школе.

2. Определения диалога

Представляется, что имеющиеся попытки в той или иной степени связаны со стремлением отгадать загадки диалога, названные выше.

М.Халлидей [Halliday 1984, с.11] определяет диалог на уровне социального контекста как процесс обмена, оперирующий двумя переменными величинами: 1) природа обмениваемых благ и 2) роли меняющихся сторон. К первым отнесены: материальные блага ('Дайте, пожалуйста, этот журнал') и информация ('Который сейчас день?'), ср. [Ervin-Tripp 1964]. В то же время различаются два вида ролей: 1) дающий и 2) просящий (требующий). Исполняя первый вид ролей, мы инициируем обмен, а при втором виде – отвечаем инициатору. Диалог определяется как динамический процесс выбора из множества возможностей в рамках сложных взаимосвязей межличностных значений [Halliday 1984, с.34].

И.Швиталла [Schwitalla 1979, с.37] отмечает следующие четыре необходимых условия осуществления диалога: 1) есть как минимум два лица, участвующих в коммуникативном обмене; 2) эти лица находятся в "центрированном взаимодействии", т.е. их внимание сосредоточено друг на друге; 3) посредником в этом обмене выступает система символов; 4) роль говорящего и роль слушающего должны хотя бы один раз перейти от одного участника к другому.

Еще более социологизирующий подход у Э.Гоффмана. Устный диалог – это быстрая смена действий двоякого рода: 1) создание чего-либо

-17-

(обычно информации) и 2) предоставление ключа к пониманию [E.Goffman 1974, с .544]. Требования к такому диалогу [E.Goffman 1976, с.264-265]: 1) двустороннее движение сообщений, акустически адекватно поданных и интерпретируемых; 2) обратная связь при информировании и восприятии информации; 3) сигналы контакта: способы просигнализировать с использованием вновь открытого канала связи, средства для прекращения действия того или иного канала; 4) сигналы передачи инициативы: указания о конце сообщения или передаче роли отправителя следующему говорящему: 5) сигналы захвата инициативы (скажем, при прерывании собеседника); 6) средства "обрамления" диалога: намеки на особый вид толкования реплик, иногда на необходимость интерпретировать сказанное не буквально (сигналы об иронии говорящего, о том, что передаются чужие олова, о несерьезности речи), а также сигналы слушающего, понявшего, какой вид обрамления от него требуется; 7) нормы, предполагающие честность и релевантность высказываний; 8) нормы "не-участников" диалога, такие, как требования к поведению подслушивающих или законно присутствующих наблюдателей. Диалог связан с выработкой и поддержанием условий для ратифицированного совместного и постоянно меняющегося действия, захватывающего внимание собеседника. Такой захват внимания, по Гоффману, коренится в "межсубъектном мыслительном мире" [E.Goffman 1976, с.308]. Глубоко укоренившиеся принципы театральности диалога (см. выше) объявляются в этой концепции исходным условием человеческого общения; они основаны [E.Goffman 1981, с.3] на ритуализации, сценарии участия и исключении инородных элементов (последнее – когда говорят как бы "не своими словами").

Собеседники играют в диалоге различные роли. Некоторые исследователи полагают, что и репликам в диалоге могут быть приписаны свои роли [Vervenne, Waele 1985, с.141]; диалог тогда определяют как "исполнение

-18-

ролей" представителями различных регистров при выполнении одной из стратегий ответа на вопрос с целью разобраться в запутанной сети ролей. Например, роль вопросов – в том, что они устанавливают место одного элемента обсуждаемой ситуации среди набора возможных.

Вырисовываются две составляющие диалога: ролевое поведение участников и роли, или точнее, функции, реплик, функции самой речи. По ходу диалога распознаются, в частности, следующие объекты [D.W.Metzing 1985]: 1) контексты диалога; 2) преференция; 3) связность / бессвязность; 4) смена инициативы говорящего; 5) тематические структуры; 6) цели и планы говорящих. В этом перечне есть и "роли речи", и роли говорящих. Промежуточный статус занимают [Krallmann, Pape 1981, с.185] следующие элементы диалога: а) меняющаяся интерпретация намерений говорящего по ходу разговора; б) намеренное оставление вопросов без ответа; в) преднамеренная неоднозначность формулировок; д) сотрудничество говорящих по поводу выработки общих мнений о том, как трактовать те или иные реплики в разговоре.

В рамках теории речевых актов [Searle, Vanderveken 1985, с.11] диалог приравнивается "упорядоченной смене речевых актов", представляющих, скажем, спор, обсуждение, приобретение или передачу чего-либо, обмен посланиями, рассказ. Ключ к пониманию структуры диалога представители этой теории видят в том, что каждый иллокутивный акт создает возможность для конечного, обычно весьма ограниченного набора уместных иллокутивных актов в качестве реакции. Разговор, подобно игре, порождает и ограничивает спектр допустимых контр-шагов для каждого речевого акта. Иллокутивный акт в этой теории – не простой речевой отрезок, а средоточие речи (с ее значениями) и намерений говорящего в употреблении этой речи, т.е. смешанный объект. По Серлю [Searle 1986, с.15], диалогические намерения принадлежат сразу

-19-

нескольким говорящим. Эти коммунальные намерения – не простая сумма намерений нескольких индивидов, поскольку и совместные действия нескольких лиц не складываются просто из составляющих действий.

Речь обладает целью сама по себе, ср. [Schröder, Steger 1981, с.563]: диалог – более сложное образование, своего рода "рече-человеческий кентавр". Речь обладает своим синтаксисом, а человек как личность внеположен синтаксису; диалог же, по С.Левинсону, синтаксисом не обладает (в этом преемственность кентавра); "Речевые акты не являются релевантными категориями, с помощью которых можно было бы определять закономерности разговоров; нет единого "алфавита" категорий, кроме категорий речевых актов, о помощью которого можно было бы описывать закономерности диалога; даже если бы такой алфавит существовал, мы не нашли бы все равно общих правил соположения реплик, дающих в результате диалог" [S.C.Levinson 1981, с.475].

Но, может быть, если у диалога нет синтаксиса, у него есть какая-то незыблемая "база знаний" (подобная той, которая предполагается в формальных моделях диалога)? В работе [P.Bieri 1988, с.5] дается отрицательный ответ и на этот вопрос: настоящий разговор состоит в постоянной перепроверке состоятельности системы мнений каждого из собеседников. Из разговора узнается нечто новое. Иногда это проявляется в том, что от одного способа выразить свое согласие или несогласие переходят к другому, а иногда – в том, что нечто, принятое в начале за истину, в конца даже не упоминается. Вряд ли есть единый "универсум дискурса" (более типичный для монологической несамопротиворечивой речи) для диалога в целом. Собеседники необязательно должны жить в одном и том же мире идей и вещей для того, чтобы общаться. И происходит это общение не как формальный ритуал (иначе не возникало бы даже споров о синтактике диалога)

-20-

обмена репликами, а как нечто гораздо более таинственное. "Диалоговая база" [A.Günther 1982, с. 178] – расклассифицированный репертуар объектов, используемых для конструирования диалогов (вспомним "обмен благами" у Халлидея, см. выше), также вряд ли типична для диалога.

Иногда, определяя диалог, основываются на понятии информации и видят аналогию между диалогом и структурой принимаемых решений в условиях недоопределенной информации (по аналогии с теорией игр). Так, в работе [Leopold-Wildburger 1982, с.275] диалоги определяются как ситуации, в которых такая неопределенность у вас как у участника является результатом действий со стороны вашего собеседника. Это вносит еще одно измерение в определение диалога. Плюс к этому добавим, что "обыденные разговоры – это обмен словами, сопровождающий, а не замещающий обыденную же деятельность" [Hockett 1939, с.236]; модифицирование базы знаний при такой усложненной конструкции – предмет "информационно-поисковой модели" диалога – становится на порядок сложнее.

Диалог как общее понятие неоднороден в синтаксическом, семантическом и даже в прагматическом отношениях. Это проявляется в следующих его свойствах [G.W.Beattie 1980, с.97]: 1) смена говорящих подчинена неуловимым правилам; 2) непонятно почему, но обычно в каждый момент говорит только один участник; 3) типичны ровные переходы от одного эпизода в другому – без пробелов или наложений; 4) порядок обмена репликами варьируется; 5) продолжительность (длина) разговора заранее не фиксирована; 6) содержание высказываний также заранее не предопределено; 7) относительное распределение выступлений также не предопределено заранее; 8) варьируется и количество участников; 9) беседа может быть непрерывной, а может и прерываться. Все эти свойства можно было бы положить в основу типологии диалога, граничными случаями которого тогда пришлось бы принять внутренний

-21-

монолог, с одной стороны, и рокот толпы – с другой. Но сами эти граничные случаи нельзя признать диалогом. Впрочем, в последнее время высказываются сомнения в этом и во многих других представлениях о структуре диалога, ср. [Bublitz 1988, с.2].

Завершая этот раздел, напомним слова Х.-Г.Гадамера: "Каждый разговор предполагает общий язык, а вернее сказать он вырабатывает общий язык ... Это не внеположенное явление подгонки инструментов, поскольку вряд ли можно сказать, что собеседники приспосабливаются друг к другу, – скорее собеседники оказываются, в удачно протекающем разговоре, подчиненными истинному положению вещей, связывающему их какой-то новой связью. Достижение понимания в разговоре – не простое театральное действие и проведение в жизнь своих установок, скорее это превращение в то общее, в котором мы не остаемся теми же, какими были раньше" [Gadamer 1960/86, с.384]. И далее: "Хотя мы говорим, что "ведем разговор", тем не менее, чем непосредственней разговор, тем меньше зависит его ход от воли того или иного собеседника. Так, естественный разговор никогда не бывает таким, каким мы его хотели провести. Точнее будет оказать, что мы оказываемся в состоянии разговора, или даже впутываемся в него ... Достигнутость или недостигнутость понимания – то, что происходит с нами" [Gadamer 1960/86, с.387]. При этом в отличие от того случая, когда наша направленность – на понимание другого (особенно в психотерапевтическом диалоге или при допросе), все высказывания мы проецируем не на собеседника, а на себя, на свои мнения и заблуждения [Gadamer 1960/86, с.389]. Итак, суть диалога, по Гадамеру, в следующем: "... в другом человеке мы сталкиваемся с тем, чего еще не было в нашем собственном опыте" [Gadamer 1972, с.211].

3. Структурирование диалога

Концепций подразделения диалога на элементы, уровни, структуры столько же, сколько исследователей.

-22-

Например, в работе [J.Hinds 1975] разговору приписываются следующие характеристики: 1) говорящий и слушающий, находящиеся в речевом взаимодействии; 2) речевые события; 3) топик разговора. Все эти аспекты внешне связаны [J.Hinds 1978, с.598] в абзацы. Эта схема описания была очень характерна для времени увлечений "теорией текста" в конце 70-х годов. Усложненный вариант встречаем у Дж.Лайонза [J.Lyons 1977, с.66]: диалог отроится людьми, выбирающими и исполняющими определенные роли из своего репертуара. Для этого они используют знания: 1) роли; 2) статуса; 3) локализации в пространстве и времени; 4) степени формальности; 5) медиума общения (письменной или устной манифестации со своими законами); 6) предмета разговора; 7) области, или регистра, или стилистического ключа. Говорящий добивается постоянной обратной связи со своим адресатом, гарантирующей ему внимание этого адресата и свидетельствующей о благосклонном восприятии сказанного и о желании продолжать разговор. Большая часть обратной связи проявлена в кивании головой, в поддакивающих междометиях и в движении глаз. Говорящий и слушающий делят между собой зоны влияния, когда кому уместнее высказываться. Разговор – пример социального взаимодействия: то, что реально произносится, может и не обладать больной значимостью само по себе, но обычно несет большой социальный заряд. Главная функция речи – "установление и поддержание социальных отношений; сигнализирование о своей принадлежности к определенной группе в обществе; утверждение о своей идентичности и личности; передача другим определенного представления образа о говорящем. Все эти функции мы относим к рубрике "межличностное", когда различаем межличностное и описательное значения; и оба вида значения неразрывно связаны в языке" [J.Lyons 1977, с.66].

Выделяются два "измерения" диалога: социальное и содержательное

-23-

(пропозитивное, информационное). Эти измерения переплетены между собой. Однако первое пользуется большим вниманием социологизирующих подходов к диалогу, а второй – в лингвистических концепциях.

3.1. Социологизирующие концепции

Еще в начале века "социология разговора" считалась одним из фундаментов социологии знания и действия [Nerlich 1986, с.67]: в ее задачу входят наблюдение над различными типами диалога, выявление причин и следствий, а также описание трансформаций диалога. В частности, Т.Гард в 1901 г. различал: а) диалог между подчиненными и начальником в противоположность диалогу равных; б) диалог как борьбу и диалог как обмен; в) диалог регламентированный (например, церемониальный) в противоположность нерегламентированному. Типы диалога выделялись в соответствии с социальными параметрами, с модусами взаимодействия и со степенью официальности.

Продолжение этого мотива мы находим сегодня и в разграничении по линии "доминирование – кооперированность – конфликт" (например, см. [François et al. 1984, с.26]): 1) доминирование, когда только один собеседник задает вопросы, навязывает тему, а другой подчиняется ему в этом отношении; 2) диалог о гомогенной кооперированностью: сначала один собеседник вводит тему, затем другой, инициатива друг друга поддерживается по ходу расширения и/или модифицирования диалогической ситуации; 3) гетерогенная кооперированность, когда участники играют неравные роли, дополняющие друг друга: один высказывает общие истины, другой приводит примеры, третий высказывает какую-либо гипотезу или просто подает реплики развлекательного характера и т.д.; 4) конфликт.

В так называемом "конверсационном анализе", или "этнометодологии речи", следуют схеме рассмотрения, особенно ярко проявленной

-24-

в работе [Henne, Rehbock 1982, c.20]. Имеем следующие категории анализа диалога:

- категории макро-уровня – фазы разговора (разделы, части): 1) начало; 2) завершение; 3) середина (поддержание главной темы и подтем); 4) нецентральные фазы ("поля") – второстепенные темы, эпизоды;

- категории промежуточного уровня: 1) шаг в диалоге (элементарная реплика); 2) смена говорящих по правилам обмена репликами; 3) ход разговора; 4) речевой акт (и/или акт восприятия); б) сигнал членения диалога; 6) поведение канала обратной связи;

- категории микро-уровня, или элементы, выделяемые внутри речевого акта: синтаксические, лексические, фонологические и просодические структуры.

В той же работе [Henne, Rehbock 1982, с.32-33] разграничиваются сущностные характеристики диалога:

- виды диалога: 1) естественный диалог: а) спонтанный; б) подготовленный; 2) фиктивно-литературный диалог; 3) инсценировка;

- отношения в пространстве-времени (ситуативный контекст): 1) коммуникация в непосредственном пространственно-временном контексте (лицом к лицу); 2) коммуникация на расстоянии: одновременность при удаленности коммуникантов в пространстве (телефонный разговор);

- констелляция участников: 1) межличностный диадический обмен; 2) групповая беседа: а) в малых группах; б) в больших группах (например, на митингах);

- степень открытости: 1) интимный диалог; 2) доверительный диалог , 3) полуоткрытое высказывание; 4) высказывание на публику;

- социальные отношения между собеседниками: 1) симметричные; 2) асимметричные, а именно, когда асимметрия обусловлена: а) антропологически,

-25-

б) социокультурно, профессиональными или содержательными факторами; в) структурой разговора;

- структура действий в диалоге: 1) директивы; 2) изложение; 3) размышление – обыденное или научное;

- степень знакомства собеседников: 1) полное; 2) дружественные, приятельские отношения; 3) простое знакомство; 4) поверхностное знакомство; 5) незнакомый собеседник;

- степень подготовленности собеседников: 1) отсутствие подготовки; 2) подготовленность в силу рутинности беседы; 3) специальная подготовка к данному разговору;

- фиксированность темы: 1) отсутствие фиксированности, 2) фиксированность общей тематической области; 3) узкая специализация темы;

- соотношение между коммуникацией и неречевыми действиями: 1) предопределяющее ход общения; 2) не сказывающееся на этом ходе.

Как видим, в этой концепции диалог представляется также с социологизирующих позиций как смена (и структура) действий человека в социуме. К такой же социологизирующей парадигме можно отнести и таксономии "конверсационной среды", предложенную в работе [E.Hovy 1987, с.4]. Эта среда представлена следующими четырьмя большими классами:

- атмосфере диалога (само окружение): 1) время (неограниченное, стесненное или не очень стесненное); 2) тон – формальный, неформальный, торжественный; 3) условия общения – отсутствие или наличие помех;

- говорящий с точки зрения: 1) знания обсуждаемого предмета – эксперт, продвинутый в изучении вопроса, исследователь, новичок; 2) заинтересованности в предмете; 3) мнение о предмете (благостное

-26-

расположение духа, гнев, рассеянность и т.п.):

- служащий о точки зрения тех же четырех характеристик, что и у говорящего, плюс характеристика языковой способности (хорошее, среднее или плохое впадение языком при понимании чужой речи);

- отношения между собеседниками: 1) глубина знакомства – друзья, знакомые, незнакомые вовсе; 2) относительный социальный статус (доминирование, равенство, подчиненность); 3) эмоциональность – приязнь, нейтральность, неприязнь.

Еще одно измерение (существенное для определения "диалогической ситуации", см. [I.Werlen 1984, с.130], вносит концепция, подчеркивающая момент интерпретации чужой речи. А именно, по К.Байеру (цит. по [I.Werlen 1984]), в рамках диалогической ситуации выделяются: 1) область релевантности и социального заказа; 2) план действий со своей иерархией мотивов: 3) репрезентация действительного хода взаимодействия; 4) интерпретация того, что связано с языковыми средствами диалога (внимание к выбираемым средствам знаковой системы); 5) фокусировка внимания на определенной области) 6) эмоционально-эстетическая компонента в отношении к конкретным ситуативным факторам; 7) оценка собеседника, содержащая два элемента: отнесение к одному из типов человеческой личности (в качестве собеседника) и представление о той ситуации, в которой собеседник находится в данный момент; 8) значение и текущее восприятие, тематизированные в конкретный момент диалога.

Отнесение собеседника к тому или иному типу в диалоге важно и само по себе (ведь диалог – одно из средств узнать другого человека, если вы в нем заинтересованы), и как опора для выполнения стратегических и тактических ходов говорящим. В последнем отношении очень интересно приложение ролевого подхода к категоризации диалога, когда принимается [E.C.Davies 1979, с.44]: 1) каждый данный индивид

-27-

может исполнять одновременно несколько различных ролей (в течение одного и того же дня вы можете быть и учителем, и учеником, и отцом, и сыном); 2) каждая данная роль одновременно может исполняться несколькими индивидами с очень разными личностными качествами. Между ролями и их исполнителями нет жесткого взаимно-однозначного соответствия не только на протяжении одного дня, но и в рамках одного диалога. Можно выделить: а) первичные роли (говорящий, слушающий и наблюдатель) и б) вторичные роли, различаемые по способам отношения к собеседнику, подачи себя с помощью своих речевых выступлений, по выражению установок по отношению к себе, к собеседнику и к содержанию речей. Репертуар вторичных ролей в этой концепции ограничен четырьмя ролями: сообщающий, знающий, решающий и исполняющий. Осознавая себя экспертом, от которого ничего не зависит, вы подадите информацию не так, как если бы вы знали, что в результате вашего высказывания будут предприняты нужные действия. Все четыре вида ролей могут исполняться (в силу приведенной выше аксиоматики) одним и тем же человеком. Подача же "образа себя" в том или ином качестве, а также восприятие другого в роли предопределены и корректируются более широким контекстом – тем, что Э.Гоффман [E.Goffman 1974, с.496-559] назвал "основанием", или "опорой". Эта опора меняется сема в результате и по ходу диалога [E.Goffman 1981, с.128], задавая новое обрамление для речевых событий.

Итак, общей чертой социологизирующего подхода является то, что диалог рассматривается одновременно и с точки зрения ситуативных (этнически обусловленных), и с точки зрения общечеловеческих черт, объясняющих свойства диалога как формальной организации социального взаимодействия [J.R.Bergmann 1981]; ср. [E.A.Schegloff 1979a, с .71].

3.2. Концепции диалога как речевой сущности

Этот подход связан с большим упором на специфику человеческой речи среди всего

-28-

набора человеческих действий. Например, концепция Т.А. ван Дейка [T.A.v.Dijk 1984a, с.1-2], разграничивающего "структурные" и "социокультурные" свойства диалога. Факторами, объясняющими природу разговора, в этой концепции считаются:

- фонетические и фонологические отношения между предложениями, репликами и ходами в вербальном взаимодействии (интонация, ударение, тон), а также паравербальные действия;

- морфологические и лексические свойства в упорядоченной смене реплик (специальные слова, "открывающие", "завершающие" реплику, передающие инициативу собеседнику, "прагматические частицы" и другие связывающие элементы);

- синтаксические свойства и отношения (неполные предложения, столь характерные для устной речи; дополнения со стороны собеседника, фразовые границы реплики, повторы, синтаксические способы выражения для придания реплике связанности, например, анафорические местоимения);

- семантические отношения, как интенсиональные, так и экстенсиональные: локальная или глобальная несамопротиворечивость (отношения условия и следствия, установление топиков в разговоре и смена этих топиков);

- прагматические свойства диалога, взятого как последовательность речевых актов: локальная и глобальная прагматическая связность (уместность речевого акта, глобальная прагматическая нацеленность его); структуры схем (сценариев) диалога;

- поддержание взаимодействия по ходу диалога, взятого как последовательность "ходов" или реплик (занятие инициативы и смена реплик; стратегии диалога и средства их риторического и стилистического воплощения);

- социокультурные свойства последовательности действий в диалоге.

-29-

Участники и контекст (категоризация действий и действующих лиц, конвенции – "соглашения" – о социальных рамках общения, об институционально обусловленных нормах и о правилах данной культуры).

Носители языка по ходу диалога производят одновременно много различных действий, а потому вынуждены прибегать к когнитивному планированию, выполнению, поддержанию и контролю над действиями, пониманию, запоминанию и обработке информации о диалоге [T.A.v.Dijk 1984a, с.2]. В концепции ван Дейка, как и в социологизирующем подходе, интересы исследователя заключаются в выявлении общеструктурных свойств человеческих действий по ходу диалога [K.Müller 1982, с.49]. Такой структурирующий подход – не самоцель, поскольку его результаты могут быть использованы в смежных областях, например в исследовании диалога [Schröder, Steger 1981, с.7]: 1) как литературно-эстетической формы; 2) как методического принципа философии; 3) как методологического принципа межсубъективности в науках о духовности в обществе; 4) как принципа, регулирующего обыденные и институционально закрепленные ситуации; 5) как дидактического принципа в передаче знаний по ходу обучения; 6) как посредника в диагнозе или при терапии в психоанализе. Все это так. Однако подчеркнем: выделение структурных признаков диалога как и вообще структурализм – имеет целью не изучение отдельного, конкретного человека в его неповторимости, а скорее выявление тех схем, в царстве которых живет этот человек. Такой методический прием, разумеется, очень сильно огрубляет и получаемые результаты.

Важнейшим моментом, связывающим последовательность реплик в диалоге, для структуралиста является связь между высказываемыми пропозициями. Эту роль "связывателя" играет топик, или тема речи. Даже когда собеседники расходятся в своих суждениях, их объединяет

-30-

предмет речи, называемый топиком. Организация топиков – лейтмотив многих исследований диалога в данной группе концепций. Например, по [E.L.Stech 1982, с.77], диалог представляет собой топиковую последовательность; то, что иначе называется "ходом мыслей" или "линией доказательства", – частные проявления такой последовательности. В этой смене топиков выделяются различные конфигурации: циклы, повторы, различная степень увязки между сериями топиковых высказываний. Есть [E.L.Stech 1982, с.82] как минимум три вида таких последовательностей: подчинение, ассоциация и чередование главных топиков, в их разработке участвуют собеседники (с разным, впрочем, реальным и потенциальным вкладом в зависимости от множества социально-когнитивных факторов, о которых говорилось выше).

В другой работе [E.Levy 1982, с.295] диалог определяется как процесс переговоров – "негоциации" – по поводу введения новых топиков. Эти переговоры могут быть как явными, открытыми (когда употребляют клише типа: "Давайте поговорим о..."), так и скрытыми. Использование анафоры – пример скрытых переговоров: анафорическое местоимение и даже нулевая анафора (эллипсис имени) – сигнал о том, что именно предлагается считать тематичным и существенным, а потому заслуживавшим пристального внимания в интерпретации адресата. В более общем виде можно оказать, что коммуникативный эффект различных способов упоминания предоставляет возможности для переговоров по поводу целой иерархии топиков.

Т.Гивон [Givón 1979, с.155], более того, полагает, что выступление в диалоге можно разбить на сегменты, отражающие перспективу в подаче материала; эта перспектива, в свою очередь, соответствует необходимому "аккомпанементу" для топика, обсуждаемого на конкретном этапе разговора. Каждый сегмент включает один из двух типов переключения по поводу топика: "вопрос – ответ" и "реплика – реакция".

-31-

В них второй компонент состоит в подтверждении принятости топика, в его ратификации. Остальная же часть такого сегмента либо разъясняет, либо развивает топик – в этом аналогия с вариациями на тему в музыкальном произведении.

То, что у Гивона условно названо "сегментом диалога", можно соотнести о понятием "фазы диалога" в работе [Siroux, Nouhen-Bellec 1980, с.95]. Имеем иерархию фаз: чем ниже статус фазы, тем более узка задача собеседника и тем более конкретна роль контекста в решении этой задачи. Сюжетом фазы как раз и является топик. Предназначение высказываний в рамках каждой фазы тогда можно определить как одно из трех: 1) подчеркивание логических следствий, вытекающих из предыдущих фаз по поводу данного топика, 2) реакция на слова говорящего; 3) указание на альтернативный ход развития диалога в терминах иных фаз.

В диалоге, концентрирующемся вокруг самогенерирующихся топиков, Р.Шенк [R.C.Schank 1984, с.166] выделяет 12 уровней: 1) прямое соотнесение вопроса с ответом; 2) состояние званий (высказывание на этом уровне восполняет пробелы в знаниях или дает утончение более ранних представлений); 3) занятие инициативы, принуждение адресата к "обороне"; 4) проявление эмоций говорящего; 5) указание на эмоции адресата; 6) указания на отношения между собеседниками (известно, что обращение на "ты" или на "Вы" свидетельствует о различном относительном статусе); 7) стратегия спора, когда само расхождение во мнениях становится предметом разговора; 8) тематизация общей значимости обсуждаемой – явно или неявно – информации; 9) ратификация или отвергание имплицитных мнений в статусе общеприемлемых презумпций; 10) напоминание об общей цели разговора; 11) перемещение топика (высказывание типа "Давайте поговорим лучше о крокодилах"); 12) установление истины и доверия ("Ты меня

-32-

уважаешь?"). По мнение Шенка, развитие диалога состоит в выявлении того, на каком из указанных уровней взаимодействуют собеседники, какие правила они используют при соотнесении своих реплик с релевантным уровнем, каковы методы порождения ответа, уместного для данного уровня, и какими правилами мы руководствуемся, выбирая из множества альтернатив именно данное речевое действие [R.C.Schank 1984, с.173].

Выбор альтернатив при диалоге базируется не только на языковых предписаниях, но и (даже скорее) на конвенциях социума более широкого порядка [W.J.Edmondson 1981, с.79]: мы всегда стремимся "сохранить свое лицо". Мы не общаемся (обычно) так, как будто бы через минуту нашего собеседника больше не будет никогда в вашей жизни; человек действует так, чтобы не исключить в дальнейшей своей жизни хотя бы краткого нового диалога с данным собеседником. Поэтому нам всегда важно, какова наш репутация в его глазах: мы хотим, чтобы нас считали человеком, с которым можно о чем-то договориться и которому можно доверять. Продолжая эту мысль [F.v.Dun 1982, с.286], можем сказать, что серьезно относиться к данному разговору – значит серьезно относиться и к собеседнику, и к себе; диалог не будет даже отдаленно успешным, если на собеседника не смотрят как на равного себе. Конечно, бывает разделение задач: скажем, один владеет в большей степени логикой, а другой – фактами (такое разделение задач постулируется в модели "формального диалога") [Krabbe 1982a, с.223]. Но принять такое разделение уже означает ратифицировать свое изначальное доверие к собеседнику как к эксперту в своей области (какой бы обыденной эта область ни была) и поддержать у него представление о его собеседнике (т.е. об Эго говорящего) как о достойном партнере.

Есть еще средства поддержания "когнитивного" равновесия, когда

-33-

стремятся к гармоничному общению, покоящемуся на несамопротиворечивости общих мнений и запасов воспоминаний собеседников. Даже в светской беседе [B.Anderson 1988, с.161] стремятся к накоплению общеприемлемого набора таких "когниций", которые потом, при необходимости перейти к деловому разговору, станут надежной опорой для достижения результатов. К операциям накопления когниций по ходу разговора относятся, по [B.Anderson 1988, с.166-170]: 1) простое интерпретирование реплик на основе соположения даже разрозненных элементов в речи собеседника; 2) уступки и принятие исключений, 3) "отнесение к себе", когда высказывания собеседника, прежде чем занести в свою картотеку сведений, соотносят с собственным своим опытом; 4) "отнесение к другому", придание этим высказываниям статуса того, что, возможно, и справедливо, но только по отношению к собеседнику; 5) резюмирование; 6) связывание в несамопротиворечивую логическую сеть всего, что было произнесено по ходу беседы. Как показывается в работе [Aebischer 1985, с.163], то, что иногда снисходительно квалифицируют как "дамская болтовня", неоднородно; в терминах названных шести параметров, характеризующих степень принятия или отклонения информации, самоидентифицирования с собеседницей и т.п., – там выделяются как минимум четыре различные модели диалога. Варьируются диалоги – при построении общего набора мнений – и в отношении контролируемости содержания вручаемых высказываний, по [Siroux, Nouhen-Bellec 1980, с.207], глубина контроля зависит от того, насколько серьезно мы воспринимаем реальные или потенциальные неудачи собеседников поддержать наше впечатление о них как о лицах, достойных доверия. Есть эпизоды большей или меньшей бдительности с нашей стороны в этом отношении, что по-своему сказывается на когнитивной атмосфере диалога.

Выше говорилось о фазах диалога, их иерархии. В работе [Stenström 1984, с.71] (и след.) демонстрируется неоднородность средств, используемых

-34-

при переходе от одного состояния в диалоге к другому. А именно, выделяются как минимум шесть различных рангов у этих средств перехода: 1) "трансакция", минимально – один обмен репликами, максимально – целая обойма таких обменов: вводится топик, по поводу которого – в результате вопросно-ответной процедуры – даются пояснения; 2) последовательность, начинающаяся репликой-пояснением, вслед за чем идут дальнейшие пояснения; 3) обмен репликами; 4) ход (одного собеседника) – один или несколько речевых актов, в совокупности дающие единицу интеракции (взаимодействия) в сочетании с пояснением, для чего совершается данный "ход" в диалоге; 5) акт – минимальная единица, указывающая, "что имеет в виду говорящий в определенный момент своей речи" [Stenström 1984, с.72]. Эта классификация в общих чертах совпадает с "единицами диалогического дискурса" у Р.Лонгакра [R.E.Longacre 1983, с.43].

Всегда ли в диалоге собеседники имеют перед собой некий несомненный топик? Ведь только в очень редких случаях два смежных предложения в диалоге легко наложимы друг на друга, поскольку [L.Carlson 1984, с.296]: 1) необходимо сопоставить значения предложений в целом, а не только их формы; 2) огромная часть логических связей остается вне поля зрения, а вершина логического айсберга не всегда дает прямые указания на ход логических умозаключений. Более того, вряд ли можно результирующий набор презумпций, образующийся но ходу диалога, представить как тихую заводь, лишенную всплесков и возмущений от новых попадающих туда мнений. Доинтерпретирование но ходу диалога связано с восполнением пропущенных логических шагов и с внедрением новых мнений в состав презумпций. Развитие диалога [H.Parret 1987, с.387] включает и конкатенацию парафраз, устраняющих неоднозначности и недоговоренность в обмене репликами. Все такие уточнения составляют движущую силу коммуникации – при том, что

-35-

цели диалога меняются по ходу общения [H.Parret 1987, с.388]. В искусство собеседника входит умение не только понять и воспроизвести высказывание или речевой акт, но и продуцировать и интерпретировать эти речевые ходы в их комбинации: необходимо еще [D.Premack 1986, с.29] понимать, в чем скрытая суть диалогического обмена, идентифицировать топик разговора и уметь его расширять семантически или структурно; а плюс к этому – и в этом отличие человеческой коммуникации от общения животных – стремиться к тому, чтобы использовать эти свои способности к "топиковой обработке".

И установление топиков, и поддержание "диалоговой опоры" (в смысле Гофмана, ом. выше) – это практические проблемы социальной организации диалога, решаемые в кооперации собеседников [F.Erickson 1982, с.43] в условиях реального времени. При этом используются среди прочего следующие вида ресурсов: 1) непосредственные локальные ресурсы, то, что в данный момент поставляется самим диалогом или его физическим окружением (высказывания и их контекст); 2) то, что когда-то было такими локальными ресурсами (предшествующие реплики и их физическое окружение); 3) нелокальные ресурсы (в частности, фоновые знания) [F.Erickson 1982, с.45]. Топики, используемые собеседниками, входят в состав ресурсов локального класса и опираются на промежуточные результаты разговора. В каждый данный момент собеседники могут иметь под ногами не одну, а несколько "диалоговых опор", предоставляющих набор топиков как результат интерпретации хода беседы. Мы можем утверждать поэтому, что кооперированность собеседников выражена не только :в том, каковы выработанные ими совместные топики, но и каковы общие выработанные им к данному моменту опоры для диалога. Даже в "диалогическом дуете" (когда оба собеседника говорят хором) имеется один и тот же топик – иначе это был бы не дует, а разнобой двух не слышащих друг друга солистов

-36-

(впрочем, и диалогический дуэт, и солирование невпопад часто ритуально закреплены; см. [J.Falk 1980, с .507]; [J.J.Fox 1988, с .1]). Даже когда спорят люди с диаметрально противоположными взглядами, имеет место кооперированность по отношению к топиковому набору. Диалог протекает в рамках постоянно меняющегося контекста. Этот контекст может быть дефектным (когда пресуппозиции собеседников в чем-то не совпадают) или недефектным. Взаимодействие собеседников в исправлении дефектов контекста и есть кооперированность в споре [Stalnaker 1978, с.322].

Поскольку диалог, "подобно танцу, представляет собой кооперирование" в употреблении речи, а такое употребление речи, в свою очередь, эксперимент над словами [R.M.Hare 1960, с.239], можно увидеть кооперированность уже в самом стремлении употреблять общий для собеседников язык. Стремясь к такой кооперированности, мы и учимся языку [H.Fisher 1985, с.169]. Согласившись же на взаимодействие в этом использовании языка, мы идем дальше и стремимся к кooпepиpoванности в других областях: осмысленно пользуясь речью, мы опираемся на соответствующие конвенции в употреблении правил и символов, когда говорим с кем-либо и интерпретируем его слова [S.B.Steever 1977, с.593]. В диалоге мы предполагаем, что и наш собеседник опирается на те же правила и конвенции – в этом суть "принципа кооперированности" П.Грайса [Grice 1975, с.43]; ср. [Michaels, Reier 1981, с .178].

4. Заключение

Теория диалога – без упрощений, ориентированных на сиюминутные выгоды при моделировании, – предприятие колоссально сложное. Выше мы описали только некоторые элементы тех несущих конструкций, на которые опираются теории диалога. Эти теории одновременно недостаточно общи, не всегда достаточно точны в своих методических установках; зачастую они представляют только общие схемы, не учитывающие (и сознательно отвлеченные) специфику

-37-

человеческого языка и сводящие диалог к сценам социального взаимодействия [Hess-Lüttich 1986, с.157]. Трудно порой применить эти теории и к анализу конкретных диалогов: особенно часто упрекают в этом теорию речевых актов [Richards, Schmidt 1983, с.125], основное внимание которой – на намерениях и мнениях людей, а не на взаимодействии говорящих и слушающих в целом.

Неудовлетворенность этими теориями справедлива и закономерна. Но это неудовлетворенность требовательного и заинтересованного человека, не желающего признать себя всего лишь "винтиком" или проявлением общих закономерностей, а не личностью. И он прав в своих претензиях на неповторимость.

Открыть сущность диалога, найти разгадку его тайн – значит постичь сущность человека в его разнообразии. Познать диалог – значит познать себя.

Литература (с.37-44)

Волошинов В.Н.
1929
Марксизм и философия языка: Основные проблемы социологического метода в науке о языке. – Л.: Прибой, 1929.

Денинг В., Эссиг Г., Маас С.
1984
Диалоговые системы "Человек – ЭВМ": Адаптация к требованиям пользователя: Пер. с англ. – М., 1984.

Лингвистическое
1987
Лингвистическое обеспечение информационных систем: Сб. науч.-аналитич. обзоров. – М., 1987.

Aebischer V.
1985
Les femmes et le langage: Représentations sociales d'une différence. – P.: PUF, 1985.

Anderson B.
1988
Essays on social action and social structure. – Uppsala; Stockholm: Almqvist & Wiksell International, 1988.

Beattie G.W.
1980
The role of language production processes in the organization of behaviour in face-to-face interaction // B.L. Butterworth ed. Language production: Vol.1. Speech and talk. – L. etc.: Acad. Press, 1980. 69-107.

Bergmann J.R.
1981
Ethnomethodologische Konversationsanalyse // P. Schröder, H. Steger eds. Dialogforschung. – Düsseldorf: Schwann, 1981. 9-51. (bb: 35-51).

Bieri P.
1988
Die Idee einer denkenden Maschine // N. Oellers ed. Germanistik und Deutschunterricht im Zeitalter der Technologie: Selbstbestimmung und Anpassung: Bd.4. Neue Technologien und Medien in Germanistik und Deutschunterricht. – Tübingen: Niemeyer, 1988. 3-15.

Bublitz W.
1988
Supportive fellow-speakers and cooperative conversations: Discourse topics and topical actions, participant roles and `recipient action' in a particular type of everyday conversation. – A.; Ph.: Benjamins, 1988.

Carlson L.
1984
Focus and dialogue games: A game-theoretical approach to the interpretation of intonational focusing // L. Vaina, J. Hintikka eds. Cognitive constraints on communication: Representations and processes. – D.; Boston: Reidel, 1984. 295-333.

Davies E.C.
1979
On the semantics of syntax: Mood and condition in English. – Athlantic Highlands (N.J.): Humanities Press; L.: Croom Helm, 1979.

Dijk T.A.v.
1984a
Dialogue and cognition // L. Vaina, J. Hintikka eds. Cognitive constraints on communication: Representations and processes. – D.; Boston: Reidel, 1984. 1-17.

Dun F.v.
1982
On the philosophy of argument and the logic of common morality // E. Barth, J. Martens eds. Argumentation: Approaches to the theory formation: Containing the contributions to the Groningen Conference on the theory of argumentation, October 1978. – A.: Benjamins, 1982. 281-294.

Edmondson W.J.
1981
On saying Yes and meaning No, and vice versa // M. Hartig ed. Angewandte Soziolinguistik. – Tübingen: Narr, 1981. 79-88.

Erickson F.
1982
Money tree, Lasagna bush, salt and pepper: Social construction of topical cohesion in a conversation among Italian-Americans // D. Tannen ed. Analyzing discourse: Text and talk: Georgetown U. Round Table on languages and linguistics, 1981. Wash. (D.C.): Georgetown UP, 1982. 43-70.

Ervin-Tripp S.M.
1964
An analysis of the interaction of language, topic and listener // J.J. Gumperz, D.H. Hymes eds. The ethnography of communication. – .. 86-102.

Falk J.
1980
The conversational duet // BLS 1980, v.6, 507-514.

Fisher H.
1985
Language and logic in personality and society. – N.Y.: Columbia UP, 1985.

Fox J.J.
1988
Introduction // J.J. Fox ed. To speak in pairs: Essays on the ritual languages of Eastern Indonesia. – Cambr. etc.: Cambr. UP, 1988. 1-28.

François F.e.a.
1984
Conduites linguistiques chez le jeune enfant /Idem, Hudelot Christian, Sabeau-Jouannet Émilie. – P.: PUF, 1984.

Gadamer H.-G.
1960/86
Hermeneutik I: Wahrheit und Methode: Grundzüge einer philosophischen Hermeneutik. – 5. Aufl. – Tübingen: Mohr (Siebeck), 1986.

Gadamer H.-G.
1972
Die Unfähigkeit zum Gespräch: (Rundfunkvortrag für das Studio Heidelberg des SDR) // Universitas 1971, Bd.26: 1295-1304. Repr. // H. Gadamer Gadamer H.-G. Hermeneutik II: Wahrheit und Methode: Ergänzungen, Register. – Tübingen: Mohr (Siebeck), 1986. 207-215.

Givón T.
1979
From discourse to syntax: Grammar as a processing strategy // T. Givón ed. Discourse and syntax. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1979. 81-112.

Glindermann R.
1987
Zusammensprechen in Gesprächen: Aspekte einer konsonanztheoretischen Pragmatik. – Tübingen: Niemeyer, 1987.

Goffman E.
1974
Frame analysis: An essay on the organization of experience. – N.Y. etc.: Harper & Row, 1974.

Goffman E.
1976
Replies and responses // LiS 1976, v.5, N 3: 257-313. (Also // E. Goffman Goffman E. Forms of talk. – O.: Blackwell, 1981. 5-77).

Goffman E.
1981
Forms of talk. – O.: Blackwell, 1981.

Grice P.
1975
Logic and conversation // P. Cole, J.L. Morgan eds. Speech acts. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1975. 41-58. (Also // P. Grice Grice P. Studies in the way of words. – Cambr. (Mass.); L.: Harvard UP, 1989. 22-40).

Günther A.
1982
A set of concepts for the study of dialogic argumentation // E. Barth, J. Martens eds. Argumentation: Approaches to the theory formation: Containing the contributions to the Groningen Conference on the theory of argumentation, October 1978. – A.: Benjamins, 1982. 175-190.

Halliday M.A.
1984
Language as code and language as behaviour: A systemic-functional interpretation of the nature and ontogenesis of dialogue // R.P. Fawcett, M. Halliday eds. The semiotics of culture and language: Vol.1: Language as social semiotic. – L.; Dover (N.H.): Pinter, 1984. 3-35.

Hare R.
1960
Philosophical discoveries // Mind 1960, v.69: 145-162. Repr. // C. Lyas ed. Philosophy and linguistics. – L.; Basingstoke: Macmillan, 1971. 223-240.

Henne H., Rehbock H.
1982
Einführung in die Gesprächsanalyse. – 2., verbess. u. erw. Aufl. – B.; N.Y.: Gruyter, 1982.

Hess-Lüttich E.W.
1986
Literatur als Medium: Kommunikations- und zeichentheoretische Grundbegriffe dialoglinguistischer Textanalyse // R. Langner ed. Psychologie der Literatur: Theorien, Methoden, Ergebnisse. – Weinheim; München: Psychologie-Verlags-Union, 1986. 144-164.

Hinds J.
1975
Aspects of conversational analysis // Linguistics 1975, v.149: 25-40.

Hinds J.
1978
Levels of structure within the paragraph // BLS 1978, v.4: 598-609.

Hockett C.F.
1939
Potawatomi syntax // Lg. 1939, v.15, N 4: 235-248.

Hovy E.H.
1987
Some pragmatic decision criteria in generation // G. Kempen ed. Natural language generation: New results in artificial intelligence, psychology and linguistics. – D. etc.: Nijhoff, 1987. 3-17.

Kimura B.
1982
Die Bedeutung der "Atmosphäre" für das Gespräch // E. Grassi, H. Schmale eds. Das Gespräch als Ereignis: Ein semiotisches Problem. – München: Fink, 1982. 35-43.

Kleinen G.
1979
Dialoge in der Musik // W. Heidrichs, G.C. Rump eds. Dialoge: Beiträge zur Interaktions- und Diskursanalyse. – Hildesheim, 1979. 189-223.

Krabbe E.C.W.
1982a
Theory of argumentation and the dialectal garb of formal logic // E. Barth, J. Martens eds. Argumentation: Approaches to the theory formation: Containing the contributions to the Groningen Conference on the theory of argumentation, October 1978. – A.: Benjamins, 1982. 123-132.

Krallmann D., Pape M.
1981
Zur maschinellen Rekonstruktion natürlich-sprachlicher Dialoge // P. Schröder, H. Steger eds. Dialogforschung. – Düsseldorf: Schwann, 1981. 178-187.

Leopold-Wildburger U.
1982
A decision-theoretical interpretation of dialogues // E. Barth, J. Martens eds. Argumentation: Approaches to the theory formation: Containing the contributions to the Groningen Conference on the theory of argumentation, October 1978. – A.: Benjamins, 1982. 273-280.

Levinson S.C.
1981
The essential inadequacies of speech act models of dialogue // H. Parret, M. Sbisà, J. Verschueren eds. Possibilities and limitations of pragmatics: Proc. of the Conference on pragmatics, Urbino, July 8-14, 1979. A.: Benjamins, 1981. 473-492.

Levy E.
1982
Towards an objective definition of "discourse topic" // CLS 1982, v.18, 295-304.

Longacre R.E.
1983
The grammar of discourse. – N.Y.; L.: Plenum, 1983.

Lyons J.
1977
Semantics. – Cambr. etc.: Cambr. UP, 1977.

Metzing D.W.
1985
Prozedurale Dialogmodelle, als Teil eines Neuorientierungsproggramms der Linguistik // T.T. Ballmer, R. Posner eds. Nach-Chomskysche Linguistik: Neuere Arbeiten von Berliner Linguisten. – B.; N.Y.: Gruyter, 1985. 65-75.

Michaels S., Reier D.
1981
Establishing conversational cooperation // BLS 1981, v.7: 178-191.

Müller K.
1982
Dialogstile und Interaktionsmodalitäten // W. Kühlwein, A. Raasch eds. Stil: Komponenten-Wirkungen: Bd.1. Gesprächsstrategien und Gesprächsstile; Stil als Lernziel; Stil und sprachliche Corpora; Präsentationsstile für Medien und Medienverbundsysteme im Sprachunterricht: (Kongressberichte der 12. Jahrestagung der Gesellschaft für Angewandte Linguistik GAL e.V., Mainz 1981). – Tübingen: Narr, 1982. 49-53.

Nerlich B.
1986
La pragmatique: Tradition ou révolution dans l'histoire de la linguistique française? – F.M. etc.: Lang, 1986.

Parret H.
1987
Prolégomènes à la théorie de l'énonciation: De Husserl à la pragmatique. – Berne etc.: Lang, 1987.

Premack D.
1986
Gavagai: Or the future history of the animal language controversy. – Cambr. (Mass.); L.: MIT, 1986.

Richards J.C., Schmidt R.W.
1983
Conversational analysis // J.C. Richards, R.W. Schmidt eds. Languages and communication. – L.; N.Y.: Longman, 1983. 117-154.

Schank R.C.
1984
Looking for a process model of dialogue: Speculations from the perspective of artificial intelligence // L. Vaina, J. Hintikka eds. Cognitive constraints on communication: Representations and processes. – D.; Boston: Reidel, 1984. 161-173.

Schegloff E.A.
1979a
Identification and recognition in telephone conversation openings // G. Psathas ed. Everyday language: Studies in ethnomethodology. – N.Y.: .., 1979. 23-78.

Schmachtenberg R.
1982
Sprechatktheorie und dramatischer Dialog: Ein Methodenansatz zur Drameninterpretation. – Tübingen: Niemeyer, 1982.

Schopenhauer A.
1851/61
Parerga und Paralipomena: Kleine philosophische Schriften: Bd.1 // A.Schopenhauer's sämtliche Werke /Hrsgn. v. Julius Frauenstädt. 2. Aufl: Neue Ausgabe. Bd.5. – Lpz.: Brockhaus, 1891.

Schopenhauer A.
1851/61a
Parerga und Paralipomena: Kleine philosophische Schriften: Bd.2 // A.Schopenhauer's sämtliche Werke /Hrsgn. v. Julius Frauenstädt. 2. Aufl: Neue Ausgabe. Bd.6. – Lpz.: Brockhaus, 1891.

Schröder P., Steger H.
1981
Zu diesem Band // P. Schröder, H. Steger eds. Dialogforschung. – Düsseldorf: Schwann, 1981. 7-8.

Schwitalla J.
1979
Dialogsteuerung in Interviews: Ansätze zu einer Theorie der Dialogsteuerung mit empirischen Untersuchungen von Politiker-, Experten- und Starinterviews im Rundfunk und Fernsehen. – München: Hueber, 1979.

Searle J.R.
1986
Introductory essay: Notes on conversation // D.G. Ellis, W.A. Donohue eds. Contemporary issues in language and discourse processes. – Hillsdale (N.J.); L.: Erlbaum, 1986. 7-19.

Searle J.R., Vanderveken D.
1985
Foundations of illocutionary logic. – Cambr. etc.: Cambr. UP, 1985.

Siroux J., Nouhen-Bellec A.
1980
Définition d'un modèle de dialogue et utilisation d'informations pragmatiques – application à KIEL // J. Haton, J. Pierrel, P. Quinton eds. Syntaxe et sémantique en compréhension de la parole. – [Paimpont:] GALF (Groupe de la communication parlée), AFCET-GALF (Groupe Reconnaissance de la parole), 1980. 92-101.

Stalnaker R.C.
1978
Assertion // P. Cole ed. Pragmatics. – N.Y. etc.: Acad. Press, 1978. 315-332.

Stech E.L.
1982
The analysis of conversational topic sequence structures // Semiotica 1982, v.39, N 1/2, 75-91.

Steever S.B.
1977
Raising, meaning, and conversational implicature // CLS 1977, v.13, 590-602.

Stenström A.-B.
1984
Questions and responses in English conversation. – Lund: CWK Gleerup, 1984.

Ungeheuer G.
1987
Kommunikationstheoretische Schriften, I: Sprechen, Mitteilen, Verstehen /Hrsg. v. Johannes G.Juchem; Nachwort v. Hans-Georg Soeffner, Thomas Luckmann. – Aachen: Rader, 1987.

Vervenne D., Waele D.D.
1985
Some remarks on the construction of definitions in the day-to-day working of a laboratory // J. Hintikka, F. Vandamme eds. Logic of discovery and logic of discourse. – N.Y.; L.: Plenum; Ghent: Communication and cognition, 1985. 123-143.

Werlen I.
1984
Ritual und Sprache: Zum Verhältnis von Sprechen und Handeln in Ritualen. – Tübingen: Narr, 1984.

Wunderlich D.
1971
Pragmatik, Sprechsituation, Deixis // ZfLuL 1971, N 1/2, 153-190.