В.З.Демьянков. Семантические роли и образы языка

На этом типе значений базируются иногда образы, например: Средиземное море шевелится за огрызками колоннады, / как соленый язык за выбитыми зубами (Бродский); однако образов лингвистического языка мы найдем довольно мало. Язык как орган во рту, но взятый безотносительно к речи – типичная часть тела: Перед возмездьем не раскис / С поличным пойманный шпион – Он / с ядом ампулу разгрыз, / Но лишь язык порезал он (Высоцкий). О таком языке безотносительно к речи говорят в трех видах контекстов: язык лижущий, симптоматический и символический.

4.1. Лижущий язык

В своем замечательном словаре русской культуры Ю.С.Степанов посвящает языку большой раздел, исходя из компромиссной внутренней формы этого слова – чего-то среднего между: ‘лижущим языком’ и ‘возвещающим языком’ [Степанов 1997, 713-714]. С такой трактовкой согласуется то, что ‘язык лижущий’ очень ясно выделяется из остальных «нелингвистических» употреблений языка как прототипичный.

Лижущий язык упоминается в буквальном и переносном смыслах. Пример прямого смысла: Иван Иванович если попотчивает вас табаком, то всегда наперед лизнет языком крышку табакерки, потом щелкнет по ней пальцем... (Гоголь). В переносном смысле лижущий язык – а) очищающий, освобождающий пространство от предметов, особенно типично выражение слизать, как корова языком: Целый взвод слизнули воды, / Как корова языком, / Потому что у природы / Есть такой закон природы – / Колебательный закон! (Галич), б) льстивый язык: Бог дал простолюдину язык вовсе не для разглагольствований, а для лизания сапог своего господина, каковой господин положен простолюдину от века... (Стругацкие).

На грани между прямым и переносным смыслами находятся следующие употребления: Языком вылижу на иконах я / Лики мучеников и святых (Есенин); И когда с улыбкой мимоходом / Распрямлю я грудь, / Языком залижет непогода / Прожитой мой путь (Есенин); Лыками содрала твои дороги / Буря, / Синим языком вылизал снег твой – / Твою белую шерсть – / Ветер... (Есенин).

Как прилизывание интерпретируются и ‘причесывающие’ действия языком: До вечера она [собака] их ласкала, / Причесывая языком, / И струился снежок подталый / Под теплым ее животом (Есенин); И дворовый молчальник бык, / Что весь мозг свой на телок пролил, / Вытирая о прясло язык, / Почуял беду над полем (Есенин).

Русскому обороту зализывать (языком) раны, имеющему и прямой смысл (особенно когда речь идет о животных), и переносный, соответствует английский to put a tongue into one’s wound ‘положить язык в рану’:[...] we are to put our / tongues into those wounds and speak for them [...] ( Shakespeare); [...] but were I

Brutus, / And Brutus Antony, there were an Antony / Would ruffle up your spirits and put a tongue / In every wound of Caesar that should move / The stones of Rome to rise and mutiny (Shakespeare). Идея зализывания при этом передается только косвенно, как иногда и по-русски: Как желна, над нею мгла металась, / Мокрый вечер липок был и ал. / Голова тревожно подымалась, / И язык на ране застывал (Есенин).

4.2. «Симптоматический язык»

Действие языком истолковывается в симптоматическом значении как непроизвольное проявление, «симптом», определенного физического или душевного состояния, в русском – чаще всего усталости: Высунув язык, мордку поднявши, / Прибежал бесенок, задыхаясь [...] (Пушкин) [108].

Непроизвольные, симптоматические жесты языком бывают и звуковыми [109].

4.3. «Символический язык»

Символические жесты языком от симптоматических отличаются преднамеренной адресацией, явной или подразумеваемой. Язык обычно показывают, чтобы вызвать возмущение адресата: И между тем она героя / Дразнила страшным языком (Пушкин); Вот часть-то этого самого удовольствия и можно находить, внезапно огорошив какого-нибудь Шиллера и высунув ему язык, когда он всего менее ожидает этого (Достоевский)[110].

Показывают язык в первую очередь, чтобы вызвать возмущение, этим объясняется комический эффект от предложений типа: Писатель в своих произведениях показывает нам простой язык (школьное сочинение).

Поэтический образ в следующем предложении получает две интерпретации: симптоматическую и символическую: Проделав брешь в затишье, / Весна идет в штыки, / И высунули крыши / Из снега языки (Высоцкий).

Английская функция безмолвных жестов языка, зафиксированная лексикографически, несколько шире, чем русская. Так, русское подать голос соответствует английскому to give / to throw tongue, с дополнительным значением ‘громко говорить, орать; высказываться’.

5. Маргинальные значения

5.1. В одном из старых употреблений слово язык означало еще и ‘народ’, например: Когда в виду ты всей вселенны / Наполеона посрамил, / Языки одолел сгущенны, / Защитником полсвета был (Державин); Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, / И назовет меня всяк сущий в ней язык (Пушкин). Этот семантический перенос не уникален, то же значение

Смешение языков обладает библейской коннотацией: Но так как архитекторов у них не было, а плотники были не ученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили, и только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения языков (Салтыков-Щедрин). Язык в этом употреблении можно истолковать двояко: 1) нарушение однородности отдельных языков как систем (кодексов) соглашений об употреблении знаков и 2) перемешивание между собою представителей различных народов, характеров и (национальных) интересов [111]. В обыденной речи сегодня этот оборот чаще относится к макаронической речи, под влиянием грибоедовского: Смешенье языков – французского с нижегородским. Итак, лингвистическое значение в этом обороте берет свое начало от маргинального значения слова язык.

5.2. ‘Информатор’, ср.: На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать «языка» (Салтыков-Щедрин); А где-то солдат еще в сердце осколком толкало, / А где-то разведчикам надо добыть «языка» (Высоцкий)[112].

Омонимия слова язык – гастрономического и ‘информатор из вражеского стана’ используется и в игре словами: Судьба моя лихая давно наперекос: / Однажды языка я добыл, но не донес (Высоцкий); ПО СВОДКАМ КГБ. Посланные в Германию наши разведчики в первый же день взяли языка. А на другой день – сыра и колбасы (Мелихан).

5.3. Предметы в форме языка: языки пламени (огня), ботинка и т.п. В качестве курьеза отметим пример неоднозначности, когда язык интерпретируется одновременно в этом маргинальном значении и в значении ‘сцена’: Я всматриваюсь в огонь. / На языке огня / раздается «не тронь» / и вспыхивает «меня!» (Бродский).

6. Эпитеты лингвистического и органического языка

Рассмотрим теперь типовые атрибуты языка, главным образом эпитеты, обычно основанные на оценках [113], которые «народная этика» языка дает речевым действиям. В качестве исходного материала мы используем данные словаря [Горбачевич, Хабло 1979, 560-565], добавив некоторые единицы и отказавшись от наименее нетривиальных. Эпитеты любого из перечисленных ниже классов свободно присоединяются к слову язык практически в любой семантической роли последнего, образуя дополнительное измерение в семантике языка.

В результате получилась классификация, которую можно представить в табличной форме, где в левой колонке указываются эпитеты, позитивно оценивающие язык, а в правой – негативные оценки; символом S помечены синестетические характеристики.

6.1. Звучание

Данная группа эпитетов характеризует не язык (langue), а типичную речь (parole) на данном языке [114]. Коннотаций с органическим языком при этом обычно нет. По отношению к иноязычной речи, особенно азиатской, выражение гортанный язык наиболее распространено и также не относится к органическому языку; ведь с истолкованием ‘гортанный орган речи во рту’ такое выражение выглядело бы так же нелепо, как: Вошел мальчик в кепке с чужого плеча (Ильф и Петров)[115].

6.2. Количество речи

Сюда относятся эпитеты, отражающие соблюдение или нарушение максимы количества Грайса [Grice 1989], задающей пределы пространности речи.

Лаконичность противопоставляется многословию речи (не языка!):

6.3. Качество речи

Сюда относятся эпитеты, отражающие соблюдение или нарушение максимы качества П.Грайса, нормирующей содержательную сторону,

в частности, искренность и правдивость, ср.: Что на уме, то и на языке (говорится об излишней откровенности):

Например: Гусаковские мужики хмуро чесали бороды и в безмолвии дивились вредной длине бабьего языка (Л.Леонов) (о синестезии в длинном языке будет сказано отдельно); И без костей язык, до внятных звуков лаком, / судьбу благодарит кириллицыным знаком (Бродский); Язык у нее был совершенно без костей, а чувство такта явно недоразвито (Стругацкие). Нет узуального позитивного члена: вряд ли звучит как похвала, что у X-а язык с костями или мужской (мужицкий язык трактуется как грубый, а не лаконичный); соловьиный язык возможен разве что в качестве поэтического окказионализма и также не входил бы в эту рубрику.

Длинный язык может иметь как буквальный, так и переносный смысл. Первое – как анатомическая особенность речевого аппарата: У него был язык несколько длиннее, чем следует, или что-то вроде этого, оттого он постоянно шепелявил и сюсюкал и, кажется, этим ужасно гордился, воображая, что это придает ему чрезвычайно много достоинства (Достоевский). Намного употребительнее переносный смысл, например: И помните, пожалуйста, что длинный язык может лишь принести вам и вашим близким непоправимые беды! (Стругацкие)[117].

Длинный язык – символ нарушения максимы качества речи не только в русском, но и в других языках [118]. По-русски нет позитивного члена, а по-татарски и по-таджикски есть – ‘короткий язык’: тат. теле кыска ‘(его / ее) язык короток’ говорят о том, кто боится сказать, зная свою вину; таджикское: забони ў кўтоh аст, с тем же значением, забонкўтоh ‘языкокороткий’, тот, кому нечего возразить, вынужденный молчать [119].

6.4. Простой vs. сложный язык

1. Характеристики понятности смысла. Мы можем отнести к данной группе атрибуты, сочетающиеся со словом смысл (например, понятный и его дериват удобопонятный), дериваты от основы смысл, а также те эпитеты, сочетание которых со словом язык допускаются предикацией говорить так, что понять + соответствующее наречие, образованное от эпитета. Так, простой и тяжелый относятся к данной группе, поскольку можно сказать, что некто говорит так, что его просто / тяжело понять.

1.1. S в пространстве: охват, расположение и форма

Например: Язык у Державина труден для восприятия. Эти эпитеты двусмысленны, поскольку также характеризуют и предикаты продуцирования речи, см. ниже.

2. Характеристики продуцирования. Сюда попадают те характеристики усилий, затрачиваемых на речь, эпитеты образа, или стиля речи, для которых можно найти соответствующее наречие к предикации сказать + эпитет + языком, например: сказать высокопарным языком.

Например: Да-да, – огорчился Марвич, – в том-то и дело, корявый язык (Аксенов). Отметим также, что по внутренней форме точный язык связан с точкой. Витиеватый исторически происходит от глагола означавшего ‘говорить’, ср. вития – ‘оратор’, а тж. совет; в народной этимологии сближается с вить. Изощренный – от изощрять ‘делать тонким’. Цветистый – с цветами, а не цветной. Ср. французское langage fleuri – цветистый язык.

Например: Неохотлив он на разговоры, тяжелый у Магары язык (Сейфуллина). Противопоставление тяжесть vs. легкость языка имеется, например, в нем. eine schwere Zunge haben – «иметь тяжелый язык», т.е. быть косноязычным, испытывать трудности в продуцировании речи, но не обязательно ‘говорить трудным для восприятия языком’.

6.5. Правильный vs. неправильный

6.6. Выразительные средства языка

Сюда попадают эпитеты языка-хранилища, характеризующие язык через его единицы, с точки зрения доступности (в широких или узких кругах), употребительности, красоты и т.п.

3. S на ощупь, если провести рукой по поверхности без надавливания; по форме

Например: «Ну, я пошел», – сказал я суконным языком, стараясь не глядеть на молодого человека (Булгаков). Ср. фин. hänen kielensä on sujuva – у него гладкий слог; татар. шома тел – «гладкий язык «, т.е. увертливый человек. Однако немецкое etwas geht jemandem glatt von der Zunge – что-либо «гладко» (т.е. легко) сходит у кого-либо с языка, –имеет другое значение: продуцирование речи дается кому-либо легко. Англ. smooth tongue «гладкий язык» – (ср. рус. златоуст) признак и красноречия, и льстивости.

6.7. Эмоциональность и установки

1.1. позитивными vs. негативными эмоциями и установками:

Например: Как люб мне язык твой зловещий, / Твои молодые гроба, / Где буквы – кузнечные клещи / И каждое слово – скоба (Мандельштам).

Многие качества языка свойственны человеческому характеру, морали, темпераменту, что поддерживается олицетворением языка-агенса (см. выше). Например, говорить гордым языком = говорить так, как говорит гордый человек. Преувеличением было бы утверждать, что язык – это сам человек. В то же время, приписывание языку эпитетов и предикации, свойственных человеку (а не неодушевленному предмету), очень характерно для русского узуса. Приведем примеры этих качеств:

· благородство: И там от чистого сердца, как справедливо сказали вы тотчас, и языком прямым, благородным... вот в эту кофейную: тогда все само собой объяснится, – вот как, Яков Петрович! (Достоевский);

· веселье, безмятежность: Отговорила роща золотая / Березовым, веселым языком [...](Есенин);

· гордость: Что делать! повторяю вновь: / Доныне дамская любовь / Не изъяснялася по-русски, / Доныне гордый наш язык / К почтовой прозе не привык (Пушкин) [121];

· беспокойность, мятежность: Мы любим слушать иногда / Страстей чужих язык мятежный, / И нам он сердце шевелит (Пушкин);

· нечестивость, бесстыдство; язык без совести: Хлопцы бесятся! бесчинствуют целыми кучами по улицам. Твою милость величают такими словами... словом, сказать стыдно; пьяный москаль побоится вымолвить их нечестивым своим языком (Гоголь)[122];

· злобность: Враги-то мои, злые-то языки эти все что заговорят, когда без шинели пойдешь? (Достоевский)[123]. Такой образ весьма распространен [124].

1.1.1. S на ощупь: по температуре / по консистенции

Острота язык не зависит от того, злой человек или добрый: и добрые, и злые речи возможно сделать острым языком. Скорее существенно – позитивное – качество четкости и меткости речи ср.: Пусть меня ласкают нежным словом, / Пусть острее бритвы злой язык, – / Я живу давно на все готовым, / Ко всему безжалостно привык (Есенин); Не спорю, Гайский, – сказал Индей Гордеевич, – у вас живой ум, острый язык, но ни один ваш рассказ ни разу даже не задел то, что философия именует подсознанием... (Арканов). Человек с острым языком перифразируется как человек острый на язык, например: Славку удивляло, что мать, обычно такая крикливая, острая на язык, с дядей Володей во всем тихо соглашалась (Шукшин). Интересно, что тупым язык не бывает; неискушенностью можно объяснить такой ученический ляпсус: ? Язык у Базарова был тупой, но потом заострился в спорах (школьное сочинение).

В других языках наряду с образом ‘острого лезвия’ может употребляться и образ ‘острого конца ножа’. Ср. нем. eine spitze (scharfe) Zunge; англ. a sharp tongue, the tongue is not steel but (или yet) it cuts посл. “злой язык убивает” (т.е. не ножа бойся, а языка); дат. en skarp tungen (то есть остро режущий), норв. en spiss tunge (то есть с острым концом), латыш. asa mēle – острый язык; татар. телгə үткен – остер на язык.

Например: Скажите так... что роща золотая / Отговорила милым языком. (Есенин); Врешь ты, проклятая собачонка! Экой мерзкий язык! Как будто я не знаю, что это дело зависти (Гоголь); И на полупакостном, полувыспренном языке, на котором он сам с собою говорил, Франц зашептал в подушку: «Будь, что будет...» (Набоков).

Например: А вот вы хорошо говорите, выпукло, ярко, крепким языком, – нате вам в оплату за вашу похвалу! (Горький). Впрочем, сказать что-то крепким языком может означать и ‘крепко / грубо / невежливо / непристойно выразиться’, этому языку противопоставлен хороший язык, не отклоняющийся от стандарта и в этом отношении тоже, ср.: То есть, если перевести это на хороший язык: «Кто же сейчас не пьет?» (Вен.Ерофеев).

6.8. Просто хороший vs. плохой

6.9. Атрибуты вне классификации

Логические («терминологические») атрибуты языка обычно лишены оценочности, являются относительными прилагательными, а потому не укладываются в указанную классификацию, ср.: архаический, блатной, газетный, городской, государственный, детский, древний, естественный vs. искусственный, живой vs. мертвый, звуковой, иностранный, классический, крестьянский, литературный, местный, метафизический (устар.), метафорический, мифологический, морской, научный, национальный, официальный, письменный, племенной, природный, прозаический, производственный, простонародный (устар.), разговорный, родной, родовой, современный, стихотворный, технический, церковный язык. По этой же причине не укладывается в рубрикацию и определение общий в выражении найти общий язык.

7. Заключение

Итак, живая и мертвая метафоры слова язык взаимодействуют между собой причудливым образом, иногда трудно бывает утверждать наверняка, что в данном употреблении слова язык метафора скорее мертва, чем жива, а не наоборот или, точнее, что она ни жива, ни мертва. Получается следующая группировка употреблений слова язык:

1.1.1. язык-хранилище: система словесного выражения мыслей, служащая средством общения людей, то есть langue Ф. де Соссюра;

1.1.2. язык как объект с инструментальным предназначением: стиль, слог; одновременно соответствует и langue, и parole, и langage;

1.1.3. язык-сцена: средство и манера речи, общения, не обязательно вербального (язык музыки); что-то вроде langage;

1.2. Переносные значения (маргинальные значения):

2.1. Прямые значения (анатомо-гастрономический язык):

2.1.1. орган в полости рта в виде мышечного выроста для пережевывания и глотания пищи;

2.1.2. материал для приготовления блюда, также называемого язык.

2.2.1. «органический» язык, т.е., язык как орган в полости рта, на котором речь образуется (язык-станок);

2.2.2. предмет, имеющий форму языка: язык пламени, колокола, ботинка; эти значения маргинальны, если нет дальнейшего переноса, при котором получаем: действующий органический язык (болтающий язык; развязывать язык и т.п.), иногда олицетворяемый (язык-агенс).

На шкале «предметности», по возрастанию слева направо, роли и образы языка располагаются следующим образом: язык-агенс < хранилище = сцена < объект с инструментальным предназначением < органический язык.

На шкале одушевленности (animacy) роли и образы располагаются так: хранилище = сцена = станок = объект с инструментальным предназначением < удержание языка < болтливость < язык-агенс.

Наиболее полно используют образ органического языка фразеологизмы.

Кроме того, мы пришли к следующим более частным выводам.

1. Обычно банальный эпитет языка дает либо позитивную, либо негативную оценку. Но есть и особые случаи.

Так, некоторые информанты считают, что сорочий язык не обидная характеристика, что это случай хорошего языка. Однако оценочность здесь несомненна. Оценка же бывает амбивалентной и обусловленной контекстом и ситуацией речи.

2. Прототипически позитивно оцениваемый язык, как выявляется из общей картины, обладает следующими свойствами: он мелодичен, лаконичен, прост – как в продуцировании, так и для понимания (ясен), при этом правилен, богат, вызывает позитивные эмоции и установки и проникнут ими, ярок. Ясно, что за эпитетами стоит оценка речевого действия [128].

3. Различные категории эпитетов характеризуют различные «измерения» языка:

· группа, связанная со звучанием речи, характером произношения звуков, говорит о языке как инструменте звукопроизводства;

· группа «сказать по норме – много – мало» говорит о языке в значении ‘речь’ – отсюда такие достоинства, как лаконичность (недостаток

· параметр «простота – сложность» также относится к качествам собственно речи, а именно, с точки зрения ее понятности и с точки зрения того, какие усилия пришлось говорящему приложить, чтобы простое содержание воплотить в виде сложного текста;

· параметр «правильный – неправильный» соотносит язык и речь; правильный язык – собственно говоря, речь, соответствующая правилам, стандартам языка как свода, кодекса конвенций;

· язык считается богатым или бедным выразительными средствами, если предполагается, что за речью с большим количеством лексического и грамматического материала лежит богатая система этих средств; иначе говоря, о богатстве языка судят по щедрости, с которой говорящий «расходует» языковые ресурсы;

· эпитеты языка, приведенные в рубрике «просто хороший – плохой», являются универсальными оценочными терминами, не специфичными для языка и приложимыми к любым другим объектам.

4. Перцептивные звуковые характеристики входят в само определение языка. Однако репертуар синестезии весьма ограничен. Имеем следующую шкалу естественности синестетичного эпитета, по возрастанию прототипичности (представительности):

на вид (по форме / по освещенности / по цвету) < в пространстве (в охвате / по движению) < на ощупь (по консистенции / по температуре) < на вкус < на вес.

Признаки, непосредственно измеряемые (такие как форма, освещенность, изменение пространственного положения, вес), преобладают над субъективными (типа тактильных и вкусовых). Не случайно мы не находим таких абсолютно субъективных оценок, как запах: словосочетания типа благоуханный язык (и еще менее вероятный вонючий язык, когда имеют в виду не орган во рту, а систему выражений) экзотичны и далеко не банальны.

5. «Зримые» характеристики (длинный, прозрачный, точный, четкий, ясный) ближе к прототипу обычного языка, чем «весовые» характеристики (легкий – тяжеловесный, тяжелый). А длинный язык к тому же идиоматичен. В этой группе эпитетов характеристики освещенности представлены лучше, чем характеристики цвета.

Для языка имеется больше позитивных тактильных характеристик (в основном, связанных с консистенцией), чем негативных и температурных. Окказиональный эпитет типа шершавый (как у В.Маяковского: шершавым языком плаката) связан с характеристикой поверхности, а потому звучит более естественно, чем (не зарегистрированное сочетание) прохладный язык.

6. На основании сказанного можно оценивать естественность окказиональных эпитетов языка [129], сопоставив их с показаниями интуиции носителя языка.

[Примечания в бумажной версии идут после основного текста (с.244-265). Литература: с.265-270.]

Литература

1. Арутюнова Н.Д. 1976 – Предложение и его смысл: Логико-семантические проблемы. М., 1976.

2. Арутюнова Н.Д. 1980 – К проблеме функциональных типов лексического значения // Аспекты семантических исследований. М., 1980. С.156-249.

3. Арутюнова Н.Д. 1987 – Практическое рассуждение и язык // Сущность, развитие и функции языка. М., 1987. С.5-12.

4. Арутюнова Н.Д. 1998 – Язык и мир человека. М., 1998.

5. Бенвенист Э. 1958 – О субъективности в языке // Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. С.292-300.

6. Бенвенист Э. 1962 – Уровни лингвистического анализа // Новое в лингвистике. Вып.4. М., 1965. С.434-449.

7. Бенвенист Э. 1967 – Синтаксические основы именного сложения // Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. С.241-256.

8. Бодуэн де Куртенэ И.А. 1871 – Некоторые общие замечания о языковедении и науке // Бодуэн де Куртенэ И.А. Избр. труды по общему языкознанию. М., 1963. С.47-77.

9. Будде Е.Ф. 1910 – Основы синтаксиса русского языка // Рус. филол. вестник. Т.64. Варшава, 1919. С.1-61.

10. Буслаев Ф.И. 1881 – Историческая грамматика русского языка. М., 1959.

11. Бюлер К. 1934 – Теория языка: Репрезентативная функция языка / Пер. с нем. М., 1993.

12. Волошинов В.Н. 1929 – Марксизм и философия языка: Основные проблемы социологического метода в науке о языке. Л., 1929.

13. Горбачевич К.С., Хабло Е. 1979 – Словарь эпитетов русского литературного языка. Л., 1979.

14. Гумбольдт В. фон 1830/35 – О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества / Пер. с нем. // Гумбольдт В. фон. Избр. труды по языкознанию. М., 1984. С.34-298.

15. Демьянков В.З. 1989 – Интерпретация, понимание и лингвистические аспекты их моделирования на ЭВМ. М., 1989.

16. Демьянков В.З. 1994 – Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода // Вопросы языкознания, 1994. № 4. С.17-33.

17. Ельмслев Л. 1943 – Пролегомены к теории языка // Новое в лингвистике. Вып.1. М., 1960. С.264-389.

18. Есперсен О. 1929 – Философия грамматики /Пер. с англ. – М., 1958.

19. Звегинцев В.А. 1965 – Новые черты современного языкознания // Новое в лингвистике. Вып.4. М., 1965. С.381-399.

20. Золотова Г.А. 1988 – Синтаксический словарь: Репертуар элементарных единиц русского синтаксиса. М., 1988.

21. Кацнельсон С. 1972 – Типология языка и речевое мышление. Л., 1972.

22. Кондильяк Э.Б. де 1780 – Логика, или начала искусства мыслить // Кондильяк Э.В. де. Сочинения в трех томах. Т.3. – М., 1983. С.183-270.

23. Курилович Е. 1962 – Очерки по лингвистике: Сборник статей. – М., 1962.

24. Лейбниц Г.В. 1704 – Новые опыты о человеческом разумении автора системы предустановленной гармонии // Лейбниц Г.В. Сочинения в четырех томах. Т.2. М., 1983. С.47-545.

25. Лободанов А.П. 1984 – К исторической теории эпитета: (Античность и средневековье) // Изв. АН СССР. Сер. литературы и языка. Т.43. М., 1984. № 3. С.215-226.

26. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. 1992/97 – Толковый словарь русского языка. – 4-е изд., доп. М., 1997.

27. Пизани В. 1947 – Этимология: История – проблемы – метод / Пер. с итал. М., 1956.

28. Потебня А.А. 1862 – Мысль и язык. // Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976. С.35-220.

29. Соссюр Ф. де 1916 – Курс общей лингвистики / Пер. с франц. // Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию / Пер. с франц. М., 1977. С.31-273.

30. Степанов Ю.С. 1985 – В трехмерном пространстве языка: Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М., 1985.

31. Степанов Ю.С. 1997 – Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997.

32. Телия В.Н. 1995 – Русская фразеология: Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М., 1995.

33. Телия В.Н. ред. 1995 – Словарь образных выражений русского языка. М., 1995.

34. Фасмер М. 1987 – Этимологический словарь русского языка / Пер. с нем. и дополнения О.Н.Трубачева. Т.4. М., 1987.

35. Фортунатов Ф.Ф. 1902 – Сравнительное языковедение: Общий курс // Фортунатов Ф.Ф. Избр. труды. Т.1. М., 1956. С.21-197.

36. Фортунатов Ф.Ф. 1904 – О преподавании грамматики русского языка в средней школе // Фортунатов Ф.Ф. Избр. труды. Т.2. М., 1957. С.427-462.

37. Черных П. 1993 – Историко-этимологический словарь современного русского языка. Т.1-2. М., 1993.

38. Шухардт Г. 1925 – Баскский язык и языкознание // Шухардт Г. Избранные статьи по языкознанию / Пер. с нем. М ., 1950.

39. Amsler M. 1989 – Etymology and grammatical discourse in late antiquity and the early middle ages. Amsterdam; Philadelphia, 1989.

40. Andrew E.G. 1995 – The genealogy of values: The aesthetic economy of Nietzsche and Proust. L., 1995.

42. Austin J.L.1962 – How to do things with words: (The William James lectures delivered at Harvard University). Oxford, 1962.

43. Ayer A.J. 1936/46 – Language, truth and logic. – 2nd ed-n. Harmondsworth (Middlesex), 1971.

45. Baars B.J. 1988 – A cognitive theory of consciousness. Cambr., 1988.

45a. Baars B.J. 1997 – In the theater of consciousness: The workspace of the mind. N.Y.; Oxford, 1997.

46. Ballmer T.T. 1982 – The roots of ‘επιστήμη : Archetypes, symbols, metaphors, models, theories // Poetics 1982, vol.11, № 4-6. P.493-539.

47.Bibeau G., Corin E.E. 1995 – From submission to the text to interpretive violence // Beyond textuality: Asceticism and violence in anthropological interpretation. Berlin; N.Y., 1995. P.3-54.

48. Black M. 1990 – Perplexities: Rational choice, the prisoner’s dilemma, metaphor, poetic ambiguity, and other puzzles. Ithaca; L., 1990.

49. Boyd R. 1979 – Metaphor and theory change: What is «metaphor» a metaphor for? // Metaphor and thought. Cambr., 1979. P.356-408.

51. Bresnan J.W. 1991 – Locative case vs. locative gender // Proceedings of the seventeenth annual meeting of the Berkeley Linguistics Society: General session and parasession on the grammar of event structure. – Berkeley (California), 1991. P.53-68.

52. Carlson G.N., Tanenhaus M.K. 1988 – Thematic roles and language comprehension // Thematic relations. San Diego etc., 1988. P.263-288.

53. Chafe W. 1994 – Discourse, consciousness, and time: The flow and displacement of conscious experience in speaking and writing. Chicago; L., 1994.

54. Charaudeau P. 1992 – Grammaire du sens et de l’expression. – P., 1992.

55. Chisholm R.M. 1951 – Philosophers and ordinary language // PR 1951, v.40. P. 317-328. Repr. // The linguistic turn: Recent essays in philosophical method. Chicago; L., 1967. P.175-182.

57. Coval S.C., Smith J.C. 1986 – Law and its presuppositions: Actions, agents and rules. L. etc., 1986.

58. Cruse D. 1973 – Some thoughts on agentivity // Journal of linguistics, 1973, vol.9, p.11-23.

59. Culicover P.W. 1988 – Autonomy, predication, and thematic relations // Thematic relations. San Diego etc., 1988. P.37-60.

60. Davidson D. 1967 – The logical form of action sentences // The logic of decision and action. Pittsburgh, 1967. 81-95.

62. Diffloth G. 1974 – Body moves in Senai and in French // Papers from the tenth annual meeting of the Chicago Linguistic Society. Chicago (Illinois), 1974. P.128-138.

62a. Dimitracopoulou I. 1990 – Conversational competence and social development. Cambr. etc., 1990.

63. Droste F.G. 1986 – On metaphor and meta-metaphor // Linguistics 1986, vol.24, №4. P.755-771.

64. Dürscheid C. 1997 – Perspektivierte Syntax // Sprache im Fokus: Festschrift für Heinz Vater zum 65. Geburtstag. – Tübingen., 1997. 241-257.

65. Ellis J.M. 1974 – The theory of literary criticism: A logical analysis. Berkeley etc., 1974.

66. Engelberg S. 1995 – Event structure and the meaning of verbs // Aspekte der Sprachbeschreibung: Akten des 29. Linguistischen Kolloquiums, Aarhus 1994. Tübingen, 1995. P.37-41.

67. Everitt N., Fisher A. 1995 – Modern epistemology: A new introduction. N.Y. etc., 1995.

68. Fillmore C. J. 1968 – The case for case // Universals in linguistic theory. – L. etc., 1968. P.1-88.

69. Fillmore C.J. 1971 – Verbs of judging: An exercise in semantic description // Studies in linguistic semantics. N.Y. etc., 1971. P.273-290.

70. Fillmore C.J. 1977 – The case for case reopened // Grammatical relations. N.Y. etc., 1977. P.59-81.

71. Fraas C. 1996 – Gebrauchswandel und Bedeutungsvarianz in Textnetzen: Die Konzepte Identität und Deutsche im Diskurs zur deutschen Einheit. Tübingen, 1996.

72. Frye N., Baker S.W., Perkins G.B. 1983 – The practical imagination: An introduction to poetry. N.Y. etc., 1983.

73. Gabelentz G. von der 1891 – Die Sprachwissenschaft, ihre Aufgaben, Methoden und bisherigen Ergebnisse. Lpz., 1891.

74. Gardiner A., Sir 1932 – The theory of speech and language. – 2nd ed-n, 1951. Oxford, 1932.

75. Geach P.T. 1980 – Reference and generality: An examination of some Medieval and modern theories. – 3rd ed-n. Ithaca; L., 1980.

76. Gardiner A., 1932 – The theory of speech and language. – 2nd ed-n, 1951. Oxford, 1932.

77. Gibbs R.W.J. 1994 – The poetics of mind: Figurative thought, language, and understanding. Cambr.; N.Y., 1994.

78. Green G., Morgan J.L. 1996 – Practical guide to syntactic analysis. Stanford, 1996.

79. Grice P. 1989 – Studies in the way of words. Cambr. (Mass.); L., 1989.

80. Gross H. 1988 – Einführung in die germanistische Linguistik. München, 1988.

81. Grunau J.J. 1985 – Towards a systematic theory of the semantic role inventory // Papers from the annual meeting of the Chicago Linguistic Society. Chicago, 1985. Vol.21. P.144-159.

82. Guidry G.A. 1989 – Language, morality, and society: An ethical model of communication in Fontane and Hofmannsthal. Berkeley etc., 1989.

83. Hacker P.M.S. 1996 – Wittgenstein’s place in twentieth-century analytic philosophy. Oxford, 1996.

84. Hallyn F. 1985 – Symbolic order in Kepler’s world // Logic of discovery and logic of discourse. N.Y.; L.; Ghent, 1985. P.111-121.

85. Isermann M. 1991 – Die Sprachtheorie im Werk von Thomas Hobbes. – Münster, 1991.

86. Jackendoff R.S. 1972 – Semantic interpretation in generative grammar. Cambr. (Mass.); L., 1972.

87. Jackendoff R.S. 1978 – Grammar as evidence for conceptual structure // Linguistic theory and psychological reality. Cambr. (Mass); L., 1978. P.201-228.

88. Jackendoff R.S. 1996 – The architecture of the linguistic-spatial interface // Language and space. Cambr. (Mass.); L., 1996. P.1-30.

89. Klaiman M. 1988 – Affectedness and control: A typology of voice system // Passive and voice. Amsterdam; Philadelphia, 1988. P.25-83.

90. Lakoff G., Johnson M. 1980 – Metaphors we live by. Chicago; L., 1980.

91. Lambrecht K. 1995 – The pragmatics of case: On the relationship between semantic, grammatical, and pragmatic roles in English and French // Essays in semantics and pragmatics: In honor of Charles J.Fillmore. Amsterdam; Philadelphia, 1995. P.145-190.

92. Langacker R.W. 1975 – Functional stratigraphy // Papers from the parasession on functionalism. Chicago (Illinois), 1975. P.351-397.

93. Langacker R.W. 1990 – Concept, image, and symbol: The cognitive basis of grammar. Berlin; N.Y., 1990.

94. Lawler J.M. 1979 – Mimicry in natural language // The elements: A parasession on linguistic units and levels: April 20-21, 1979: Including papers from the Conference on Non-Slavic languages of the USSR (April 18, 1979). Chicago, 1979. P.81-98.

95. Levinson S.C. 1996 – Frames of reference and Molyneux’s question: Crosslinguistic evidence // Language and space. Cambr. (Mass.); L., 1996. P.109-169.

96. Lieb H.-H. 1987 – Sprache und Intentionalität: Der Zusammenbruch des Kognitivismus // Sprachtheorie: Der Sprachbegriff in Wissenschaft und Alltag. Düsseldorf, 1987. S.11-76.

97. Malcolm N. 1942 – Moore and ordinary language // Philosophy of G.E.Moore. Evanston (Illinois); Chicago, 1942. P.345-368.

99. Marty A. 1904 – Grundfragen der Sprachphilosophie // Anton Marty, Nachgelassene Schriften: Aus «Untersuchungen zur Grundlegung der allgemeinen Grammatik und Sprachphilosophie»: I. Psyche und Sprachstruktur: Mit einer Einleitung und Anmerkung. Bern, 1940. S.75-117.

100. Marty A. 1908 – Untersuchungen zur Grundlegung der allgemeinen Grammatik und Sprachphilosophie: Erster Band. Halle / Saale, 1908.

101. Mates B. 1950 – Synonymity. Repr. // Semantics and the philosophy of language. Urbana, 1952. P.109-136.

102. Merleau-Ponty M. 1953/60 – Eloge de la philosophie et autres essais. P., 1953 et 1960.

103. Moore T., Carling C. 1982 – Understanding language: Towards a post-Chomskyan linguistics. L.; Basingstoke, 1982.

104. Moutaouakil A. 1982 – Réflexions sur la théorie de la signification dans la pensée linguistique arabe. Rabat, 1982.

105. Ogden C.K., Richards I.A. 1927 – The meaning of meaning: A study of the influence of language upon thought and of the science of symbolism. – 2nd ed-n, rev. N.Y.; L., 1927.

107. Popper K.R., Eccles J.C. 1984 – Das Ich und sein Gehirn. – 3. Aufl. München; Zürich, 1984.

108. Porzig W. 1930/31 – Die Leistung der Abstrakta in der Sprache. Repr.: Das Ringen um eine neue deutsche Grammatik: Aufsätze aus drei Jahrzehnten (1929-1959). Darmstadt, 1973. S.255-268.

109. Richardson J.F. 1985 – Agenthood and ease // Papers from the parasession on causatives and agentivity at the twenty-first Regional meeting, Chicago Linguistic Society. Chicago, 1985. 241-251.

110. Schlesinger I.M. 1995 – Cognitive space and linguistic space: Semantic and syntactic categories in English. – Cambr.; N.Y., 1995.

111. Shapere D. 1960 – Philosophy and the analysis of language // Inquiry 1960, v.3, 29-48. Repr. // The linguistic turn: Recent essays in philosophical method. Chicago; L., 1967. P.271-283.

112. Starosta S. 1988 – The case for lexicase: An outline of lexicase grammatical theory. L.; N.Y., 1988.

113. Steinthal H. 1851 – Der Ursprung der Sprache im Zusammenhange mit den letzten Fragen allen Wissens: Eine Darstellung der Ansicht Wilhelm von Humboldts, verglichen mit denen Herders und Hammans. Berlin, 1851.

114. Störel T. 1997 – Metaphorik im Fach: Bildfelder in der musikwissenschaftlichen Kommunikation. Tübingen, 1997.

115. Svorou S. 1994 – The grammar of space. – Amsterdam; Philadelphia, 1994.

116. Talmy L. 1983 – How language structures space // Spatial orientation: theory, research, and application. N.Y.; L., 1983. P.225-282.

117. Traugott E.C. 1978 – On the expression of spatio-temporal relations in language // Universals of human language: Vol.3. Word structure. Stanford (California), 1978. P.369-400.

118. Voßler K. 1904 – Positivismus und Idealismus in der Sprachwissenschaft: Eine sprachlich-philosophische Untersuchung. Heidelberg, 1904.

119. Vossler K. 1925 – Geist und Kultur in der Sprache. Heidelberg, 1925.

120. Welte W. 1995 – Sprache, Sprachwissen und Sprachwissenschaft: Eine Einführung; linguistische Propädeutik für Anglisten. F.a.M. etc., 1995.

121. Welte W., Rosemann P. 1990 – Alltagssprachliche Metakommunikation im Englischen und Deutschen. F.a.M. etc., 1986.

122. Wierzbicka A. 1996 – Semantics: Primes and universals. Oxford; N.Y., 1996.

123. Yngve V.H. 1986 – Linguistics as a science. Bloomington; Indianapolis, 1986.

124. Zagzebski L.T. 1996 – Virtues of the mind: An inquiry into the nature of virtue and the ethical foundations of knowledge. Cambr., 1996.

[108] Сам предикат может варьироваться: Выронив язык, [дворняжка] скалила корявые зубки (Альтов); Шалава лежала на кровати Карпухиных, кокетливо свесив язык (Альтов); Потом, сразу успокоившись, [собака] затрусила обратно и легла у ступени крыльца, выпустив язык и поджав одну переднюю лапу, по-львиному (Набоков). Очень часто интерпретатор подозревает, что язык не высунут буквально, что здесь риторическое преувеличение: На тротуарах, высунув языки и тараща глаза, бегут визитеры... (Чехов); [...] и ты отлично знаешь это, и все равно лезешь, карабкаешься – язык на плечо (Стругацкие). На этом основана игра слов в следующем определении: ТУРИСТ. Человек, который идет в поход с рюкзаком за плечами, а возвращается – с языком на плече (Мелихан). Когда же речь идет об усердствующей собаке, прямой и переносный смыслы высунутого языка переплетаются, создавая милый образ: [...] беганье с высунутым языком на корде, прыганье в обруч и езда верхом на старом Федоре Тимофеиче доставляли ей [Каштанке] величайшее наслаждение (Чехов). Высовыванию языка в английском соответствуют: to flick out, hang out, protrude, put out, shoot out (one’s tongue), например: a lizard flicked out its tongue – ‘ящерица высунула язык’, причем to have one’s tongue hanging out означает и ‘хотеть пить’ и ‘ожидать (чего-либо)’, ср. A lost retriever dog, with hanging tongue, circled dubiously round them, scared and wretched, and fled at my brother’s threat (H.G.Wells); [...] and above shone imaginary fiery faces, tongues hanging from lips, glaring eyes, and other impish forms (Th.Hardy). На необычность одного такого американского жеста обратил внимание и В.Набоков: [...] и отвращение свое она выражала особой гримасой в ходу у американских детей, при которой растягивается рот и утолщается полувысунутый язык.

[109] Например: Люлюков. Имею честь поздравить, Анна Андреевна! (Подходит к ручке и потом, обратившись к зрителям, щелкает языком с видом удальства.) (Гоголь); К водке был подан балык, единственный! Да, не нашего балыка, которым, – при этом судья сделал языком и улыбнулся, причем нос понюхал свою всегдашнюю табакерку, – которым угощает наша бакалейная миргородская лавка (Гоголь); Возвратившись же, мигнул глазом и прищелкнул языком (Чехов); Он цокнул языком и замер (Набоков) (у Набокова это особенно часто упоминаемый языковой жест). Непроизвольный жест языком, как и жесты вообще, бывает и благоприобретенным. Например, когда его перенимают у известного актера: Трофимов щелкнул языком, как Мастрояни в фильме «Развод по-итальянски», и стал смотреть в окно (Токарева).

[110] Подробнее см. в предисловии Н.Д.Арутюновой к данной книге. Другие примеры: В переулке окружили проклятые хлопцы, стали танцевать, дергать, высовывать языки, вырывать из рук... черт с вами!.. (Гоголь); [...] у! у! нос – как мех в кузнице; ноздри – хоть по ведру воды влей в каждую! губы, ей-богу, как две колоды! красные очи выкатились наверх, и еще и язык высунула и дразнит! (Гоголь); Сегодня он написал на воротах: «Я свободен и могу». Скотина... Показала ему язык (Чехов). У Ф.М.Достоевского неоднократно (особенно «Записках из подполья») встречаем даже выставить язык: Тут бы мне и отойти, но во мне родилось какое-то странное ощущение, какой-то вызов судьбе, какое-то желание дать ей щелчок, выставить ей язык (Достоевский); Мало того, что его оттуда гонят, выставляя ему язык, – он еще хочет завтра на нас доносить старику! (Достоевский).

[111] То же и в других языках: the confusion of tongues, или просто Confusion – ‘библ. смешение языков’. Например: Destroy, O Lord, and divide their tongues: for I have seen violence and strife in the city. (BIBLE, PSA 55:9); ... Babylon, the wonder of all tongues (J.Milton); An host of tongues; but let ill tidings tell / Themselves when they be felt (Shakespeare); Then the Babel of many-tongued shoutings broke out, and ceased not thenceforth (Twain). На этом взаимодействии смыслов основано употребление слова в следующем предложении: О Саваофе! / Покровом твоим рек и озер / Прикрой сына! / Под ивой бьют его вои / И голгофят снега твои. / О ланиту дождей / Преломи / Лезвие заката... / Трубами вьюг / Возвести языки... / Но не в суд или во осуждение. (Есенин). Смысл этого обращения к Саваофу: расскажи народам. Впрочем, истолковать данную цитату, перенасыщенную аллюзиями, очень трудно.

[112] Семантический перенос состоит в том, что в плену оказывается даже не представитель чужого народа, чужого языка, а носитель чуждых взглядов, ср. А еще к проломам подкрадывались надзиратели и вполне как на диких животных или на снежного человека пытались набросить петли с крючьями и затащить к себе языка (Солженицын); Может быть, таким образом Управление и брало «языков» – без надзирательской веревки с крючками? (Солженицын); А вот еще: / В мазурочке / То шагом, то ползком / Отправились два «урочки» / В поход за «языком»! (Галич). Следующий же шаг – в следующем использовании этого образа: И вот, как языка, бесшумно сняли / Передний мост. И унесли во тьму (Высоцкий).

[113] Об оценочности в языке подробно говорится в книге [Арутюнова 1998, 131-274]. Оценка по Арутюновой – «отношение, выдаваемое за признак оцениваемого объекта. Оценочные пропозиции могут соединяться не только с пропозициональными глаголами мнения, но также отвечать другим коммуникативным заданиям, обычно не эксплицируемым, таким как похвала, лесть, говорение комплиментов, нанесение обиды и т.п.» [Арутюнова 1980, 230]. Эпитеты слова язык входят в кодекс оценок, выделяя то, что нам кажется привлекательным, достойным, подходящим, уместным и полезным в речевой деятельности и за ее пределами, ср. [Andrew 1995, xi], со следующей поправкой: «Подобная коммуникативная направленность в той степени, в какой она имплицирует преувеличенную позитивную оценку, обычно предполагает неискренность со стороны автора речи, а в той степени, в какой она имплицирует преувеличенную отрицательную оценку, предполагает искренность говорящего» [Арутюнова 1980, 230].

[114] См. также статью С.В.Кодзасова в данной книге.

[115] Например: Китайцы стирали рубахи в Северной Двине, прямо под набережной, и, громко болтая на своем гортанно-глухом языке, растягивали их под солнцем между большими камнями (Каверин); Все они орали одновременно на каком-то диком гортанном языке, похожем то на клекот хищных птиц, то на свиное хрюканье, страшно выкатывая желтые белки и скаля друг на друга матово-черные зубы (Куприн).

[116] Ближайший вариант – сдержанный язык вряд ли узуален, в противоположность к обороту говорить в сдержанных выражениях. Однако допустимо сдержан на язык как характеристика человека.

[117] По [Телия ред. 1995, 31], длинный язык толкуется двояко: 1.Излишняя болтливость, разговорчивость (говорится с неодобрением); 2. У кого-либо есть обыкновение распускать слухи, сплетни. Чаще с корыстными целями.

[118] Ср. англ. have a long tongue – быть болтливым, разговорчивым, иметь (слишком) длинный язык, one’s tongue is too long for one’s teeth – у него (у нее и т.д.) слишком длинный язык, (австрал.) a tongue as long as a stock-whip; Why, how now, long-tongued Warwick! (Shakespeare); The big librarian had left the table, perhaps ashamed of his long tongue, perhaps anxious about the storm in which his mysterious master had vanished [...] (Chesterton); I am ashamed of my long tongue (Stevenson). Перенос имеется в таких употреблениях, как Shall she live to betray this guilt of ours, / A long-tongued babbling gossip? (Shakespeare). Ср. также литов. Ilgą liežuvį turėti; ‘иметь длинный язык’ франц . avoir la langue bien longue – не уметь держать язык за зубами; исп . largo de lengua – болтун , lengua larga – длинный язык; арм . yrgar lyzov (еркар лезу )- длинный язык ; татар. озынтел – длинный язык. Ср. также игру слов, основанную на этом атрибуте: Чем длинней язык, тем меньше зубов (Мелихан).

[119] Русское руки коротки очень напоминает эти обороты.

[120] Например: «Да, – вежливо подтвердил молодой литератор, – бедноват язык» (Булгаков).

[121] Мотив гордого языка часто встречается в русской поэзии: Но скучен нам простой и гордый твой язык, / Нас тешат блестки и обманы (Лермонтов); Через гордый язык, / хоронясь от законности с тщанием, / от сердечных музык / пробираются память с молчанием / в мой последний пенат / – То ль слезинка, то ль веточка вербная – / и тебе не понять, / да и мне не расслышать, наверное: / то ли вправду звенит тишина, / как на стиксе уключина, / то ли песня навзрыд сложена / и посмертно заучена (Бродский).

[122] Другие примеры: Только и ксендз у них на их же стать, и с виду даже не похож на христианского попа: пьет и гуляет с ними и говорит нечестивым языком своим срамные речи (Гоголь); Не смею вернуться в свой дом / И все говорю о пришедшем / Бесстыдным его языком (Н.Гумилев); Володя, за что вы меня презираете? – спросила она живо. – Вы говорите со мной каким-то особенным, простите, фатовским языком, как не говорят с друзьями и с порядочными женщинами (Чехов); Язык-то у тебя без совести! (Л.Леонов).

[123] Другие примеры: [Дед мой] Бывало, поведет речь – целый день не подвинулся бы с места и все бы слушал. Уж не чета какому-нибудь нынешнему балагуру, который как начнет москаля везть, да еще и языком таким, будто ему три дня есть не давали, то хоть берись за шапку да из хаты (Гоголь); У него был злой язык: под вывескою его эпиграммы не один добряк прослыл пошлым дураком; его соперники, завистливые водяные медики, распустили слух, будто он рисует карикатуры на своих больных, – больные взбеленились, почти все ему отказали (Лермонтов); Я уже просил вас держать себя в свете так, что злые языки не могли ничего сказать против вас (Л.Толстой); Злой язык сделал свое злое дело, и не помогла Ахинееву его хитрость! (Чехов); Более того, злые языки уже уронили слово – наушник и шпион (Булгаков). Именно на такой язык-станок и не рекомендуется попадаться: [...] я бы лучше желала попасться в лесу под нож убийцы, чем вам на язычок (Лермонтов).

[124] Ср., например: нем. eine böse Zunge, дат. и норв. onde tunger – злые языки; латин. malae linguae esse (malam linguam habere) – иметь злой язык; франц. mauvaise, méchante langue – злой язык, сплетник, сплетница; исп. lengua mala – злоязычный человек, клеветник, сплетник, malas lenguas – злые языки; тадж. ба касе забони бад расонидан – дурно отзываться о ком-либо (букв. ‘плохой язык приводить’); фин. pahat kielet, венг. rossz nyelvek – злые языки; татар. усал теллəр – злые языки.

[125] Ср. нем. eine giftige Zunge ‘ядовитый язык’. Близкий эпитет – змеиный, в русском он не является столь же банальным, как в других языках, ср. франц. langue de serpent, de vipère, исп. lengua viperina, lengua de víbora – змеиный (гадючий) язык, татар. елан теле – змеиный язык. Экзотичными для русского сознания являются исп. lengua de escorpión / de hacha ‘скорпионий язык / язык топора’ в том же значении. Ср. также англ. a honey tongue, a heart of gall «медовый язык, желчное сердце» (рус. на устах мед, а в сердце лед, мягко стелет, да жестко спать). Татар. юха тел (юха – мифическая многоголовая змея) ‘лицемер, подхалим’, относится не к данной категории, а скорее к категории «неискренность».

[126] Например: Но эта мимозовая заросль, туман звезд, озноб, огонь, медовая роса и моя мука остались со мной, и эта девочка с наглаженными морем ногами и пламенным языком с той поры преследовала меня неотвязно – покуда наконец двадцать четыре года спустя я не рассеял наваждения, воскресив ее в другой (Набоков).

[127] Отрицательные эпитеты этой группы можно сравнить с такими, как английское a caustic tongue букв. «едкий язык», немецкое eine beißende Zunge – «кусачий, кусающий» язык; татарское чəнечкеле тел – колкий язык (букв. с колючками). Близки к «колючему» в других языках указания на колючее растение: татар. билчəн тел – ‘осотовый язык’, кычыткан тел – ‘крапивный язык’, в диалектном русском: Крапивный у тебе лист заместо языка, Семен Савельич! (Л.Леонов). И наоборот, нем. glatte Zunge, как и англ. oily tongue «елейный» язык – признак льстивости; англ. a smooth tongue – «гладкий, скользкий» язык не только признак льстивости, но и красноречия. Видимо, благодаря гладкости змеи, татар. юха тел (юха – мифическая многоголовая змея) – ‘лицемер, подхалим’ – также относится к категории «доверие / недоверие».

[128] Обыденный язык, подобно эпистемологической теории [Zagzebski 1996, xiii], содержит моральную теорию действия, или «народную» этику, практические рассуждения которой реализуют обще- и частнооценочные прилагательные [Арутюнова 1987, 12].

[129] Например: болезненный, громовой, динамитный, капризно-гибкий, лунно-нежный, набатный, народно-хитрецкий, перекрученный, проворный, растрепанный, солнечный, тощий, тысячестраницый, чахлый, черноземный.