В.З. Демьянков

Семантические роли и образы языка

Для просмотра рекомендуется использовать Internet Explorer не ниже 4.0.

Здесь можно загрузить всю статью сразу в кодировке windows-1251.

Армянские примеры даны в фонте Masis Nihar – Masis.zip

Для некоторых других языков используется также фонт Lucida Sans Unicode.

ї В.З. Демьянков, 2000, 2003.

Семантические роли и образы языка [1]

1. Введение

Когда сейсмолог изучает землетрясения, его мало интересует значение слова землетрясение в обыденном языке. Не так дело обстоит в гуманитарных науках. Например, эпистемолог (для которого главный вопрос – «Чтó значит знать нечто, как мы достигаем этого знания и где границы знания вообще?») обязан хотя бы приблизительно представлять себе значение глагола знать [Everitt, Fisher 1995, 1-8]. Не менее законен в языкознании и в философии языка вопрос об употреблении и значении слова язык.

В философии языка значения слова язык разграничиваются по-разному [2]. Каково же употребление слова язык в обыденном русском языке, существенное для философии языка? Эта постановка задачи напоминает проблематику “аналитической философии”[3], в двух направлениях последней [Hacker 1996, 4]. В результате «логического анализа» (в смысле Фреге, Рассела и Уайтхеда) устраняется неадекватность обыденного языка (этим ограничивался Витгенштейн) и выводится «истинная» форма фактов (Рассел) [Shapere 1960, 279-280] (ср. также понятие philosophical elucidation of language[Ayer 1936/46, 83]). А при «концептуальном анализе» (Мур) устанавливается, какие правила обыденного языка нарушены в философских высказываниях типа: Материальных предметов нет и Время не является реальностью [Malcolm 1942, 113]. Мы же попытаемся, сочетая обе методики, учесть свойства человеческого языка, подаваемые через призму обыденной речи о языке.

Нашим материалом будет большой корпус контекстов слова язык в художественной литературе, как этого требует классический концептуальный анализ (в «путешествии по словам»[Black 1990, 4-6], впрочем, обычно отвлекающийся от фактической стороны [Ellis 1974, 91], [Fraas 1996, 78], ср. также [Langacker 1990, ix])[4]. Терминологическое употребление слова язык в лингвистике и в философии мы рассматриваем только изредка, поскольку оно часто не соответствует обыденному узусу [Chisholm 1951, 175], ср. [Geach 1980, 9][5]. Так, лингвист конца XX и начала XXI в. старательно разграничивает речь и язык, а «народной», или «наивной»,

-194-

лингвистике (folklinguistics) – художественной и обыденной речи – такое разграничение чуждо, и языком часто называют результат речевой деятельности [6], то естьречь [7]. Например, предложения [В Одессе] Язык Италии златой / Звучит по улице веселой [...] (Пушкин) и Когда, пронзительнее свиста, / Я слышу английский язык [...](Мандельштам) перифразируются так: Слышна (итальянская, английская) речь. Обыденное сознание видит язык через призму речи, причем чаще как локуцию, в смысле А.Гардинера [Gardiner 1932] и Дж.Остина [Austin 1962], в отвлечении от результатов и целей речевого поступка, то есть от иллокуции и перлокуции.

1.1. Буквальные и переносные значения: образы языка

Предварительная группировка значений слова язык, которую мы уточним в результате исследования (см. заключительный раздел), такова [8]:

1. «Лингвистический» язык:

ћ система словесного выражения мыслей, служащая средством общения людей, то есть langue Ф. де Соссюра;

ћ разновидность речи, обладающая теми или иными характерными признаками: стиль, слог; то есть язык в значении parole, ‘речь’;

ћ средство общения, не обязательно вербального (язык музыки); что-то вроде langage.

2. «Органический» язык: те употребления, в которых язык трактуется не просто как ‘орган в полости рта’ («анатомический язык»), а как ‘орган речи’[9].

3. «Анатомо-гастрономический язык»: орган в полости рта, но вне речи; показ языка (преднамеренный или непреднамеренный) связан с симптоматикой и символикой, варьирующимися от культуры к культуре [10].

4. «Маргинальные значения»: язык не как орган в полости рта и не как лингвистический язык.

Интеллект больше любит вещи, чем процессы и свойства, а языковые объекты не обладают независимой реальностью [Yngve 1986, 16]. Мы склонны праздновать победу над занимающей нас проблемой, только когда результат осязаем. Чтобы стать предметом размышлений и речи, лингвистический язык как абстракция должен быть овеществлен[11], что и делает метафора (по своему определению)[12], помещая абстракции в трехмерное пространство [Aylwin 1985, 158-175]. Переносные значения, образы языка используются для создания терминов (катахреза) [Hallyn 1985, 111] и для формулировки теорий и гипотез [Boyd 1979], когда реифицируются и языковые средства, и само языковое общение [Guidry 1989, 44]. Образы языка, овеществленные инструменты означивания [Denis 1989, 11], меняют «прототипический контекст интерпретации» [Ballmer 1982, 521]. Одни образы орнаментальны, будучи ментальной роскошью (mental luxuries) [Ogden, Richards 1927, 60].

-195-

А другие – «несущие конструкции» дискурса [Störel 1997, 12-13][13], и слово в них – не знак готовой мысли, а «средство добывать ее из рудников своей души и придавать ей высшую цену» [Потебня 1862, 152]. «Рабочие» образы слова язык[14] являются не аберрациями буквального смысла, а непосредственной данностью мысли; мышление совершается в образах, которые только задним числом оцениваются как тропы (ср. [Gibbs 1994, 1-17])[15].

В данном очерке рассматриваются в основном избитые, «мертвые» метафоры, закрепленные русским узусом в обыденной речи (параллели из других языков приводятся только для более контрастного освещения русского материала). Мы покажем, как лингвистический язык метафоризируется органическим языком.

1.2. Что делает язык и что делают с его помощью: роли языка [16]

В предложении слова играют каждое свою синтаксическую роль: подлежащего (субъекта), сказуемого (предиката), дополнения, определения и т.п. В словаре же лексемам приписаны разные значения, которые группируются и классифицируются в зависимости от того, какие понятия денотируются в допустимых контекстах употребления словоформ.

Вслед за такими широко известными концепциями, как падежная грамматика, интерпретативная семантика, когнитивная грамматика, особенно семантика прототипов [Демьянков 1994], можно выделить промежуточную категорию описания – семантические роли, или просто роли[17] слова в предложении, не обязательно прямо связанные с синтаксическими. Например, когда говорят, что концепт, выражаемый некоторым словом в предложении, «играет» семантическую роль агенса, имеют в виду, что в картине, входящей в смысл всего предложения, в данном месте (в данной «прорези») видится действующее одушевленное существо. Иначе говоря, для картины находится фрейм, в котором данный концепт соответствует заполнителю определенной «прорези» (слота). (Очень часто семантическую роль реализует типовой падеж, поэтому роли иногда называют семантическими падежами.) Фреймы идентифицируются как наборы ролей, или прорезей, репрезентирующие ситуации. Когнитивисты полагают, что если один и тот же фрейм обслуживает на первый взгляд очень разные ситуации, значит, человек осознает (через призму своей речи) одну ситуацию (менее абстрактную) как образ другой (более абстрактной). Соотнесение семантических ролей с лексическими значениями слова язык в предложениях обыденного языка дает представление об образах языка в данной культуре.

Сведения о денотативном значении лексемы и о том, в каких из этих значений лексема может или не может выступать в той или иной роли, составляют профиль понятия, представляемого лексемой в речи.

-196-

Этот профиль интерпретируется как набор образов понятия в речи [18]. В одних ролях лексема более органична, чем в других: многое зависит от ее природного «амплуа». Из наблюдений над разными употреблениями одной и той же лексемы в достаточно представительном корпусе текстов можно составить гипотетический многокрасочный портрет (а не просто профиль) соответствующего понятия.

При этом сферы интересов лексикографа-когнитивиста и философа не совпадают. Лексикографу наиболее интересно узнать, какие роли и в каких фреймах играет слово язык. Философ же стремится выяснить, каков сам по себе тот «актер», которого мы воспринимаем как более или менее удачного исполнителя ролей, лишь догадываясь о том, с каким трудом (или, наоборот, с какой легкостью) этому исполнителю даются все эти роли. Наша задача в данном очерке скорее лексикографическая, однако, мы надеемся, что из полученной картины можно будет составить хотя бы предварительное представление о том, как язык видит себя.

1.3. План изложения

Сначала будет проанализирована предикация, употребляемая в высказываниях о языке. Различные семантические роли и образы языка выстраиваются на непрерывной «шкале предметности», от материальности (органический язык) – и затем к языку как воспринимаемой речи (не вполне материальному и не вполне идеальному) – к полному отсутствию материальности, к чему-то вроде lingua mentalis Г.В.Лейбница [Лейбниц 1704] и А.Вежбицкой [Wierzbicka 1996]. Затем будут рассмотрены оценочные атрибуты, эпитеты языка [19], под углом зрения системы ценностей, связываемых с речью и языком, – так выявится образ “идеального языка”, идеал (в смысле [Lakoff, Johnson 1980]).

[1] Электронная версия статьи: Демьянков В.З. Семантические роли и образы языка // Язык о языке / Под общим руководством и редакцией Н.Д.Арутюновой. М.: Языки русской культуры, 2000. С.193-270.

В тексте статьи встречаются отсылки к другим статьям, напечатанным в той же книге, но отсутствующим на данном сайте. В электронной версии учтены редакторские замечания Э.К.Лавошниковой.

ї В.З. Демьянков, 2000.

[2] Например, Г. фон дер Габеленц исходил из трех значений слова язык (Sprache) в обыденном узусе [Gabelentz 1891, 3-4]: 1) средство выражения для мысли, то есть речь; 2) совокупность средств выражения для мысли: язык народа, профессионального класса, писателя и т.п.; 3) язык как Sprachvermögen, врожденная способность человека выражать мысли. Совершенно иным было основание классификации у А.Марти [Marty 1904, 79]: 1) в самом широком смысле – знаки, на основании которых делается вывод о физических или психических событиях: природа (или история) говорит ясным языком; 2) в более узком смысле – знаки психических процессов, часто подаваемые неосознанно или со скрытым намерением, а именно: а) действия человека, «говорящие» (более или менее) отчетливым языком; б) непроизвольное проявление внутренних переживаний (восклицание радости, непроизвольный смех, плач и т.п.); 3) в еще более узком смысле – невольное сообщение о внутренней жизни с помощью каких-либо знаков – как понятных самих по себе (типа подражательных), так и условных; 4) самое узкое значение – в языкознании: сознательное сообщение о психической жизни звуками, понятными исключительно по конвенции и по привычке.

[3] Аристотелевская традиция выяснения смысла терминов, исходя из их обыденного значения, у философов не прерывалась. Например, для уяснения смысла слова язык немецкие герменевты начала XIX в. указывали, что греческое λόγος, образованное от λέγειν (лат. legere ‘класть’), означало: 1) соединяющую и разъединяющую, различающую, создающую («кладущую», legende) и анализирующую (zerlegende) деятельность духа, то есть рассудок (Vernunft); 2) продукты и предметы рассудка, то есть умозрительные и теоретические дисциплины; 3) тот продукт рассудка, который одновременно и является органом ее, то есть язык (Sprache) [Ast 1808, 14].

[4] В данной работе из сочинений XIX века были полностью проработаны художественные произведения А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, Ф.М.Достоевского, А.П.Чехова; важнейшие сочинения Г.Р.Державина, Л.Н.Толстого, И.С.Тургенева, И.А.Гончарова и др. Из произведений XX века полностью проработаны сочинения А.Ахматовой, С.Есенина, О.Мандельштама, А.Платонова, Б.Пастернака, М.Булгакова, И.Ильфа и Е.Петрова, В.Набокова, И.Бродского, главные произведения И.Бунина, А.Блока, А.Солженицына, В.Войновича и др.

[5] Группы концепций языка [Welte 1995, 112-116]: 1) инструмент (орган) – у Платона: слова функционируют как орудия, в разной степени пригодные для решения разных задач; 2) история / развитие / изменение, особенно в связи с подходом к языку как к живому организму; 3) система элементов, или знаков (langue в смысле Ф. де Соссюра), привычек (Хоккет, Есперсен), социальных правил, предложений; 4) индивидуальный речевой навык (Г.Пауль); 5) то, что характеризует человека как биологический вид (faculté de langage у Ф. де Соссюра и универсальная грамматика у Н.Хомского); 6) зеркало духа / формальная система правил / ментально репрезентированное знание / одна из нескольких когнитивных систем (Н.Хомский); 7) средство коммуникации с точки зрения первичной функции (Мартине); 8) действие / форма человеческого поведения; 9) обработка информации / функционально (когнитивно) и прагматически мотивированная форма (когнитивная лингвистика). Авторы этих концепций далеко не всегда руководствовались значениями слова язык в обыденной речи. Интересную группировку концепций в сопоставлении с употреблением слова язык в обыденном языке см. также [Gross 1988, 20-21] и [Lieb 1987].

[6] До прихода соссюровской терминологии в русском языкознании также под языком часто понимался «слышимый результат правильного действия мускулов и нервов» [Бодуэн де Куртенэ 1871, 77]; ср. также: «нынешний общеупотребительный язык представляет совокупность речений, которых настоящий и полный смысл определяется только исторически» [Буслаев 1881, 96-97]. В арабской средневековой лингвистической традиции в понятии “конкретный язык” различались: система (lugha), узус (‛urf) и конкретное использование в конкретном контексте (istimal). В рамках же системы (lugha) различались: потенциальная часть (muhmal) и реализованная часть (mustakmal, или waD‛) [Moutaouakil 1982, 75].

[7] См. статью И.Б.Левонтиной в данной книге.

[8] Лексикографы выделяют разное количество значений у слова язык: в словаре [Ожегов, Шведова 1992/97, 917] – три лексемы язык (с разновидностями), в «Малом академическом словаре» (МАС) под ред. А.П.Евгеньевой (т.4) – восемь значений в рамках одной лексемы. А именно: 1) орган в полости рта в виде мышечного выроста у позвоночных животных и человека, способствующий пережевыванию и глотанию пищи, определяющий ее вкусовые качества; 2) орган речи; 3) (мн. языки и устаревшее языки) система словесного выражения мыслей, обладающая определенным звуковым и грамматическим строем и служащая средством общения людей; 4) разновидность речи, обладающая теми или иными характерными признаками: стиль, слог; 5) средство бессловесного общения (язык музыки); 6) (мн. языки и языки) устаревшее: народ, народность; 7) пленный, от которого можно узнать нужные сведения; 8) металлический стержень в колоколе или колокольчике, который, ударяясь о стенку, производит звон. В общих чертах эта рубрикация совпадает с трактовкой англ. tongue в Оксфордском словаре.

[9] Далеко не во всех языках лингвистический язык именуется так же, как и анатомический, ср., английские language и tongue, немецкие Sprache (< sprechen ‘говорить’) и Zunge, литовские kalba (< kalbėti ‘говорить’) и liežuvis, латышские valoda и mēle, см. статью К.Г.Красухина в данной книге. В ряде славянских языков для именования лингвистического языка используется, кроме основы язык: в белорусском и украинском – мова, в чешском и словацком – řeč, mluva, в польском – mowa, см. статью С.М.Толстой в данной книге.

[10] Контаминация лингвистического и анатомического (не органического) значений очень искусственна: И ее невозможно покинуть,/ Стиснув зубы ее не унять, / И в слова языком не продвинуть, / И губами ее не размять (Мандельштам).

[11] Ср.: «Абстрактные идеи – это лишь наименования. Если бы мы непременно хотели подразумевать под ними нечто другое, мы были бы похожи на художника, который упорно желает нарисовать человека вообще и, тем не менее, всегда рисует лишь индивиды» [Кондильяк 1780, 244]. Абстрактные имена являются причинами для имен конкретных предметов, а потому упорядочивают мир имен, а не вещей (о развитии этой идеи Т.Гоббса см. [Isermann 1991, 87]).

[12] Вслед за Н.Д.Арутюновой можно выделить четыре типа метафоры: «1) номинативная метафора (собственно перенос названия), состоящая в замене одного дескриптивного значения другим и служащая источником омонимии; 2) образная метафора, рождающаяся вследствие перехода идентифицирующего (дескриптивного) значения в предикатное и служащая развитию фигуральных значений и синонимических средств языка; 3) когнитивная метафора, возникающая в результате сдвига в сочетаемости предикатных слов (переноса значения) и создающая полисемию; 4) генерализирующая метафора (как конечный результат когнитивной метафоры), стирающая в лексическом значении слова границы между логическими порядками и стимулирующая возникновение логической полисемии» [Арутюнова 1998, 366]. Причем: «рано или поздно метафора исчезает. Наименее устойчива номинативная и генерализирующая метафора, несколько большую стойкость проявляет метафора когнитивная, наиболее устойчива образная метафора (субстантивная, адъективная и глагольная). Чем теснее связана метафора с задачами номинации, тем она менее резистентна. Переход метафоры к осуществлению вторичной для нее функции номинации исключает семантическую двуплановость, т.е. ведет, в конечном счете, к гибели метафоры» [Арутюнова 1998, 366]. Справедливы эти положения и для метафор в речи о языке.

[13] О соотношениях этих двух видов см. [Frye et al. 1983, 10].

[14]В языкознании особенно часто язык представляется как [Welte 1995, 112-116]: игра, живой организм, культурное достояние, выражение ментальности, или «духа» народа (В. фон Гумбольдт), духовный принцип человека (Вайсгербер), коллективный продукт истории, символический ключ к культуре, символ социального статуса, носитель социализации, средство для достижения групповой солидарности, инструмент для снятия агрессивности, средство психотерапии, инструмент власти, уменьшенная копия действительности и т.п.

[15] Более того, иногда «буквальный» смысл оказывается результатом «мета-метафорического» переосмысления текста [Droste 1986, 755]. Поэтому тропологическое исследование (в смысле [Bibeau, Corin 1995, 7]) уместно не только в риторике, но и в исследовании истории лингвистического метаязыка, см. также [Lawler 1979] и [Amsler 1989, 251-252]. В данной работе, впрочем, такая задача не ставится.

[16] При всей своей расплывчатости понятие роли удивительно распространено в современных синтактико-семантических концепциях, особенно при истолковании того, как распределяются обязанности между аргументами многоместных предикатов [Grunau 1985, 145]. Существуют два подхода к понятиям семантический падеж и роль в когнитивизме: а) как к категории мышления (не языка), соотносимой с выражением [Fillmore 1968]; б) как к чисто языковой категории [Schlesinger 1995]. Мы же различаем следующие понятия: а) фрейм как набор прорезей, б) прорезь (внеязыковая когнитивная категория), в) роль (приписывается аргументу при учете отношения не только к предикату, но и к другим аргументам в той же предикации) и г) исполнитель (референт, приписываемый аргументу когницией). Семантический падеж соотносится одновременно со всеми четырьмя понятиями, отсюда типологическое своеобразие в реализации ролей различными фреймами и падежами [Bresnan 1991, 53]. Например, исполняя роль хранилища, язык может быть не только в своем типовом падеже, но и в именительном падеже.

[17] Различаются: а) онтологические роли (типа: агенс, пациенс и т.п. реального события), распределяемые между внеязыковыми сущностями; о них правильнее было бы говорить как об исполнителях ролей; б) семантические роли – языковые реализации прототипов онтологических ролей [Dürscheid 1997, 242], проявленные в семантических выводах, вытекающих из предложений. Начиная с [Davidson 1967] полагают, что семантические роли в предложении распределяются предикацией, отражающей структуру события (о развитии этой идеи см. [Engelberg 1995]). Под ролевыми свойствами тогда понимаются различные виды или единицы, или аспекты ситуации, входящие в описание условий уместного употребления глагола (как, например, для глаголов юрисдикции) [Fillmore 1971]. Соотнесение синтаксических и семантических ролей варьируется от языка к языку [Lambrecht 1995, 183], что связано с различиями в интерпретации предложений на фоне событий [Culicover 1988, 38]. На приписывании гипотетических ролей различным членам предложения (иногда при параллельной обработке нескольких таких гипотез) основано реальное восприятие текста [Carlson, Tanenhaus 1988, 264].

[18] Например, образы языка (Sprache) в обыденном немецком языке классифицируются так [Welte, Rosemann 1990, 97-136]: 1) языковые выражения как предметы: резервуары (хранилища), оружие, монеты (или ценности) или одежда; 2) речь как линейный процесс: поступательное движение (Fortbewegung), прядение, живописание, строительство, течение, приготовление и потребление еды; 3) язык как живое существо: живой организм, женщина; 4) периферийные метафоры: язык как естественная стихия (огонь, буря, взрыв) и как музыка.

[19] Мы исходим при этом из гипотезы, что эпитет является «вспомогательным способом объяснения картины мира», а содержание постоянных эпитетов связано с «семантикой» образов в системе тематического и образного строя различных литературных традиций» [Лободанов 1984, 221-222]. Справедливо для языка и замечание Н.Д. Арутюновой, сделанное по поводу характеристик лица в русском языке: отрицательные характеристики чаще выражаются существительными, а одобрительные – прилагательными [Арутюнова 1976, 344]. Действительно, оценочных существительных, таких как жаргон, арго, воляпюк и т.п., немного.

Дальше