-9-

ГЛАВА 1

ИНТЕРПРЕТАЦИОННАЯ НАПРАВЛЕННОСТЬ

ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ В 1980-е гг.

Середина – конец 1980-х гг. – это период подготовки нового витка в теоретическом языкознании, создания предпосылок для нового уровня теоретизирования с выходом как в практику непосредственно традиционной деятельности лингвистов – в описание языков на основе нового метаязыка, – так и в смежные дисциплины, из которых наиболее важной является создание систем "искусственного интеллекта". В 1970-е гг. казалось, что эти предпосылки уже имеются, достаточно сделать совсем небольшое усилие, чтобы внедрить наличное лингвистическое знание в прикладные системы обработки данных с помощью ЭВМ. Но годы шли, усилия росли, а лингвистика скорее оставалась в роли потребителя, чем активного разработчика таких систем. Постепенно у представителей технических дисциплин стало возникать скептическое отношение к лингвистике: а способна ли она вообще выработать теорию, применимую на практике? Ведь то, что она пока что дает, особенно в области формализации естественного языка, не сильно отличается от того, что можно установить на основании только здравого смысла, и требует только навыка в обращении с формально-логическими системами. Такой навык у представителей технических дисциплин имеется в избытке, от языкознания же ожидают скорее выводов и рекомендаций, относящихся к человеческой, к гуманитарной сфере знаний о языке. Итак, необходимо разумное разделение задач во взаимодействии дисциплин. Период 1980-х гг. можно поэтому охарактеризовать как переходный: он связан с поиском оптимального разделения труда ученых.

В данной главе мы попытаемся в общих чертах обрисовать ход развития теоретического языкознания (главным образом, зарубежного) в последние годы и продемонстрировать тенденцию к интерпретационному объяснению.

Из всего многообразия перспектив, или уровней анализа развития лингвистической теории, мы выделим следующие три [D.Hartmann 1985, с.55]:

1) обращение языкознания со своим объектом; на этом уровне рассматриваются доминирующие методы исследования, фокусы внимания, смена и фокусировка теоретических установок, успехи и неуспех при

-10-

решении конкретных проблем;

2) формы организации лингвистических исследований (например, существование и развитие соответствующих учреждений, приоритеты в развитии частных областей, связи со смежными дисциплинами, количественные и качественные изменения в составе публикаций на лингвистические темы);

3) научно-мировоззренческий аспект.

Здесь мы остановимся, главным образом, на первой перспективе, оставляя две другие для дальнейшего социологического и философского анализа.

1.1. Периодизация развития теоретического языкознания как проблема

С развитием науки меняются представления исследователей не только о сущности явлений, лежащих в данной научной области, но и о том, какие методы применимы, а какие сомнительны, а также и представления о том, что входит в сферу этой дисциплины, а что необходимо рассматривать при участии смежных наук. Это положение относится, в частности, и к лингвистике 1980-х гг. Причем здесь имеет место следующая особенность. В свое время Макс Мюллер заметил [M.Müller 1863]: как и естественные науки, языкознание прошло три стадии: эмпирическую, классифицирующую и теоретическую. Первая стадия – накопление материала, вторая – попытка упорядочить этот материал, а третья – попытка построить теорию (позже У.Д.Уитней [W.D.Whitney 1868] говорил о задачах сбора, упорядочения и объяснения явлений языка в этой связи). Специфика развития языкознания нового времени, на наш взгляд, заключается в том, что эта триада постоянно возникает в рамках все новых периодов. В частности, выдвинутый в конце 1950-х гг. генеративный метод в 1960-е гг. оброс наблюдениями над тем, как и в какой степени он применим к материалу живых языков; к середине 1960-х гг. это привело к формулированию "стандартной генеративной модели", которую можно назвать способом классификации материала, а не теорией в собственном смысле. Собственно теоретическая стадия началась только к концу 1960-х гг., когда на первое место выдвинулась проблема объяснения сущности языка и речи в рамках разработанного метаязыка: вот тогда-то представители генеративизма и увидели действительные пробелы в своем метаязыке и в методах. Этим объясняется то обстоятельство, что именно в конце 1960-х – начале 1970-х гг. начался лавинообразный рост конкурирующих теорий (ср. "порождающую" и "интерпретирующую" семантики, "реляционную грамматику", "падежные грамматики" и многие другие).

-11-

Таким образом, начало 1970-х гг. можно связать с завершением некоторого периода в развитии языкознания. У этого периода нет достаточно удачного названия: его нельзя назвать "генеративным", поскольку не все методы этого времени связаны с порождающей грамматикой, неточным будет назвать его и формально-логическим, поскольку соответствующий инструментарий использовался и раньше, и позже – вплоть до настоящего времени. Разделение таких "эпох", или "парадигм" (в смысле [Ю.С.Степанов 1985]) можно провести, установив, где мы имеем простую формулировку метода, используемого для описания эмпирических данных (пока еще без попытки глубокой классификации их), а где – завершение "эпохи", формулировку теоретических выводов, полученных по ходу предшествующих стадий – эмпирической и классифицирующей.

Завершение эпохи конца 1950-х – начала 1970-х гг. наложилось на начало новой парадигмы. Методы, предложенные в начале этой новой эпохи, – в частности, декомпозиция лексических единиц на атомарные единицы значения, социологический ракурс исследования (в рамках социолингвистики, оформившейся к этому времени как метод), психологизация в объяснении фактов речи, учет контекста, – все это было наследием предшествующей эпохи и зачастую было выработано в противовес доминировавшему генеративизму. Новый виток можно назвать интерпретирующим. Такое наименование объяснимо тремя причинами:

1) в данный период подавляющее большинство понятий можно определить через понятие интерпретации[1]; именно с интерпретацией связаны теперь надежды на прогресс в теории и практике языкознания;

2) рассматривая живой материал речи, исследователи стремятся теперь особенно бережно обращаться с ним, стараясь не повредить его лингвистическим скальпелем, пытаясь, главным образом, проинтерпретировать данные, не навязывая предубеждений, неизбежных, когда опираются на "рабочие гипотезы"; данный период отличается, в частности, от времени 1950-х – начала 1970-х гг. тем, что теперь речь рассматривается не как продукт грамматики, порождающей эту речь, а как результат всей духовности человека в обществе и в контексте высказывания; 3) поскольку собственно языковой материал вкладывается в рамки "рабочей теории" исследователя, необходимо еще иметь

-12-

представление об этой теории, что достигается в результате интерпретации наличных концепций, при извлечении всего позитивного, что в них имеется.

Вот почему, между прочим, теперь теоретики гораздо более внимательно читают чужие работы: строя свою теорию, теперь все больше пытаются опереться на опыт интерпретации чужих теоретических положений. Теоретик сегодня не только много пишет, но и должен много читать. Недаром столь возросла популярность реферативных лингвистических журналов и обзоров, а библиография даже к сравнительно небольшой статье теперь уже, как правило, насчитывает не менее тридцати названий. То, что раньше считалось украшательством, теперь воспринимается как протокол работы теоретика. Интерпретационная направленность теоретика гарантирует обратную связь его с богатством идей, накопленным в нашей науке.

К началу 1980-х гг. постепенно начал вырабатываться взгляд на то, какой должна стать теоретическая лингвистика в рамках этой новой "парадигмы" {Note 1}. На наш взгляд, одной из характеристик нашего периода становится возвращение – на новом уже уровне – к металингвистичности языкознания.

{Note 1. Так, отмечалось, что "теоретические конструкции языкознания обладают только ограниченной значимостью, в той степени, в какой они отражают методологические презумпции, а не явления, данные человеку в коммуникации" [Dittmar, Wildgen 1980, с.715]. Этим самым подчеркивалось, что лингвистическая теория обречена на предопределенность: те или иные принципы ее будут оправданны лишь в той мере, в какой они соответствуют бытующим общенаучным представлениям человечества в данный период времени. Однако не следует забывать, что в предыдущую "эпоху" именно лингвистика диктовала общенаучные представления в сфере гуманитарных наук. Структурализм, а потом и генеративизм оказывали вплоть до середины 1970-х гг. огромное влияние на остальные области исследования человека. Недаром тогда говорили о "лингвистической волне" в философии, социологии, психологии и даже в биологии, объясняя это как результат того, что язык представляет собой что-то вроде "суперструктуры", накладывающей отпечаток на всю человеческую деятельность ([B.Gray 1980, с.5], см. также [B.Gray 1978]). Теперь же "лингвистическую волну" объясняют тем, что язык является неотъемлемой частью человеческого общества. Таким образом, гуманитарные науки пережили "волну языка", а не сверхвлияние лингвистики: ведь языкознание – не единственная дисциплина, изучающая язык. Например, экономисты, занимаясь исследованием обмена, тем самым тоже исследуют коммуникацию людей [Halliday 1984a, с.52], а следовательно, в некотором смысле тоже занимаются языком, – но это не делает их лингвистами-профессионалами. Поэтому теоретическое языкознание точнее было бы определить как дисциплину, исследующую проблемы теории языка, а не просто как дисциплину, исследующую язык.}

Это свойство языкознания как науки, в первую очередь формулирующей и проверяющей теории (а ведь только теория приводит к

-13-

научному пониманию языковых явлений [W.P.Lehmann 1981, с.1]), продолжает тенденцию к теоретичности, характерную для завершающей стадии предшествующей эпохи. Поскольку же теория языка в целом – пока еще предмет поисков, – мы имеем не монолитную лингвистику, а разнообразие теорий более частного порядка, основанных на различных сферах данных, на различных философских позициях и обладающих различными конечными целями [W.P.Lehmann 1981, с.26]. И эта обреченность на плюрализм теорий и характеризует лингвистику, лишь внешне противопоставляя ее таким дисциплинам, как физика. Но может ли тогда такая лоскутная теория иметь практические приложения? Ведь она не дает реального инструментария, который можно было бы использовать при уточнении наблюдений над языковыми данными; она не может повысить и стандарта точности в теоретическом обосновании, при построении "репрезентаций" (структур) высказываний и того "инварианта языка" (языка-эталона), который позволил бы разнообразие реальных языков подать через призму этого инварианта [A.Culioli 1983, с.73]. Мы считаем, что при

-14-

интерпретационном подходе такая теория приложима на практике. Но сначала немного истории.

{Note 1. Так, по [J.Kopperschmidt 1985a, с.2], языкознание относится к дисциплинам, история которых сводится к смене различных научных ориентаций, – в отличие от физики, развивающейся как непрерывное накопление знаний о методике исследований. Вот почему физика время от времени переживает состояние "нормальной науки", или "межреволюционный период", а лингвистика обречена на "перманентные революции" [J.Kopperschmidt 1985a, с.3]. Такому взгляду – об отсутствии, в принципе, "нормальных периодов" лингвистики – противостоит следующая более распространенная концепция [N.Chomsky 1982, с.40]: действительно глубокие изменения в языкознании исключительно редки; лингвистика еще не достигла даже такого этапа, который сопоставим с "галилеевской революцией" естественных наук – сочетания теоретического предсказания с эмпирической верификацией. В этой концепции "нормальное занятие" лингвиста определяется как описание, но при все возрастающей усложненности теоретического базиса [N.Chomsky 1982, с.42]. Вот такое усложнение теоретического базиса и имеется в виду, когда [A.Culioli 1983, с.99] объектом лингвистики называют язык в целом, изучаемый через призму разнообразных естественных языков, взятых в их реальном существовании.}

{Note 2. В 1980-е гг. этот инвариант уже не может сводиться к свойствам языка как системы знаков, взятой вне употребления ее. Отсюда – попытки распространить лингвистический подход на то, что пока еще исследуется скорее внелингвистическими или окололингвистическими, полупрофессиональными методами: на процессы воздействия на сознание людей. Последняя сфера задач иногда выделяется в раздел "политологического" языкознания, куда относятся [F.Januschek 1985], в частности, установки данного социума к речи на своем родном языке, структура политической речи, ее модели, ее инсценировка и множественность ее проявлений в рамках различных интерпретаций со стороны разнообразных аудиторий.}

В 1975-1980-х гг. задачами общего языкознания считалось следующее.

Во-первых, главной задачей было строгое и подробное отражение, по возможности, всех доступных данных [J.M.Lawler 1975, с.378]; это отражение могло и не соответствовать интуиции.

Во-вторых, не рекомендовалось полагаться на представление о языке как о чем-то физически данном: язык как предмет – не более чем метафора [J.M.Lawler 1979, с.81].

В-третьих, в проблеме значения, "как в фокусе, сходятся все направления современных лингвистических исследований. И этот повышенный и даже лихорадочный интерес к проблеме значения также является одной из самых характерных черт современного этапа лингвистики. В череде различных ее периодов наступил ныне такой, который по всем основаниям мы имеем право назвать семантическим, хотя понятие семантического (как это всегда бывает в подобных случаях) толкуется чрезвычайно расширительно и не всегда оправдано" [Звегинцев 1976, с.114].

В-четвертых, хотя традиционные методы были чрезвычайно успешны при рассмотрении языка как системы отношений между дискретными категориями, системы фиксированных определений и автономных классификаций, тем не менее, с вступлением в царство связного текста – дискурса – "того царства, в котором мы живем как личности" и где значение связывает личности, – "традиционные методы (...) нуждаются в серьезной ревизии" [Bennett, Hartmann 1979, с.536], поскольку они, в частности, не позволяют установить, как значения возникают в рамках "исторически прожитого времени в человеческой речи" [Bennett, Hartmann 1979, с.526].

В-пятых, необходимо сопоставить все высказывания, допускаемые языком, с теми, которые логически возможны, но не всегда реализуемы в рамках данного языка [E.A.Moravcsik 1978d, с.95].

Тогда же пришло осознание того, что законы, открываемые лингвистами, предопределены презумпциями и инструментами исследователя [G.Lakoff 1977, с.285]. Если эти инструменты и презумпции заведомо нацелены на анализ фонологической, грамматической и семантической структур продуктов языка (но еще не речевых отрезков), мы будем иметь дело с микролингвистикой [J.Lyons 1977], если же кругозор исследователя шире – мы выходим в макролингвистику, покинув пределы "чистого языка".

В конце 1980-х гг. эти представления получили свое заострение. Больший вес придается интуитивности и наглядности представления данных (лишь внешне это напоминает рецидив структурализма). Интерес же к исследованию значения при учете речевых факторов

-15-

потребовал выхода за пределы микролингвистики. Раньше это выражалось в популярности идеи "лингвистики текста"; затем (еще к концу 1970-х гг.), под новым лозунгом "лингвистики контекста" и прагмалингвистики (об этом см. [О.Г.Почепцов 1986]), обозначились контуры комплексного изучения человеческого фактора в языке и речи (это прекрасно демонстрируется Ю.Н.Карауловым [Караулов 1987], см. также [Булыгина 1981]). Такая комплексность и характеризует современное состояние общего языкознания. На ней покоятся продуктивные попытки построить новую аксиоматику для языка [Кибрик 1983].

Таким образом, комплексность в исследовании языка приводит к "модульному" подходу к теории: различные концепции могут и должны (на правах модулей) поддерживать каркас общего языкознания. Теория интерпретации осуществляет связь между "модулями".

Назад | Начало книги | Дальше