2.4.2. Виды и стили интерпретации
Попытки расклассифицировать все виды интерпретации-результата предпринимались уже давно. Так, еще Рабан Мавр (776-855 гг. н.э.) считал, что любой термин может быть истолкован в четырех смыслах (см. [Джохадзе, Стяжкин 1981, с.35]): а) в историческом (т.е. буквальном, или этимологическом), б) аллегорическом (т.е. "переносном"), в) моральном (направленном на морализирующую цель высказывания) и г) сакраментальном. Из этого многообразия до сегодняшнего дня удержалось в качестве общепринятого только различение буквального и переносного смыслов, – а соответственно, буквального и переносного типов интерпретации. Буквальный тип при этом можно было бы определить как "внутреннюю форму" в смысле В. фон Гумбольдта [Гумбольдт 1984], ср. также [В.И.Постовалова 1982]: об этом см. ниже, раздел 2.5.5.
В тех концепциях, в которых интерпретация принималась как активная ориентация, – например, у В.Н.Волошинова [Волошинов 1929, с.140], – различаются два направления, или, в наших терминах, "типа" ее: а) обрамление высказывания реально-комментирующим контекстом (частично совпадающим с апперцептивным фоном слова), ситуацией (внутренней и внешней), зримой экспрессией и т.п., и б) подготовка реплики-ответа (различаются при этом "внутреннее реплицирование", как у Л.П.Якубинского, и реальное комментирование вслух). Эти два направления имеют различное предназначение – соответственно, "для себя" (осмысление) и "для других" (реплицирование).
-65-
Другой аспект – различение: структурного соотнесения (на уровне предложений и речевых актов) и интеракционного соотнесения (в терминах функций и последствий высказываний, определяемые сменой ролей по ходу общения – когда говорящий становится слушающим, и наоборот) (см. [Dore, McDermott 1982, с.374]).
Третий аспект – объем домысливания, в этом отношении "принятие" речи и простое описание – пересказ понятого (внутренний пересказ или внешний) – находятся на одном из самых низких уровней, фантазии же на тему интерпретируемого текста занимают противоположный полюс (см., например [K.Lodge 1982, с.182]).
Четвертый аспект – объем того универсума дискурса, который реализуется при интерпретации. Так, предложение Все пошли на пляж может интерпретироваться скорее как относящееся к вполне определенной, сравнительно немногочисленной (по сравнению с множеством всех живущих в данный момент людей) группы, т.е. к очень ограниченному подмножеству дискурсного универсума [K.Stenning 1980, с.625]. Этот аспект противопоставляет локальную интерпретацию глобальной.
В рамках структурного соотнесения (второй из упомянутых аспектов) можно, в-пятых, различать первичную интерпретацию (распознавание "ролей" у элементов высказывания; например, в выражении "Pxy" при первичной интерпретации символ "Р" может быть распознан как предикатный, а "х" и "у" – как символы актантных переменных) и вторичную (или собственно интерпретацию, – когда интерпретатор смотрит "сквозь" знак, совершая переход от выражения к его замыслу и т.п.) [J.Kaminsky 1982, с.66]. В частности, интерпретатора может не интересовать реальное содержание предложения, но оставаясь в рамках первичной интерпретации, он может оперировать текстом с точки зрения количества и длины абзацев (например, при техническом редактировании). Переход от первичной интерпретации ко вторичной совершается в виде перевода – замены одних выражений интерпретируемого объекта на другие, "более понятные" [B.Mates 1950, с.113], – тогда вторичная интерпретация состоит в прояснении ее объекта. Этот переход основан на использовании хранимой информации и связан, кроме прочего, с организацией "кода" – соответствий между проясняемыми и проясняющими символами {Note 1}.
{Note 1. См. [E.Lopes 1978, с.34], где различаются:
а) интерпретация кода – соответствует первичной интерпретации;
б) интерпретация контекста – локализация объекта интерпретации;
в) идеологическая интерпретация – помещение результата интерпретации в социально-идеологический контекст.}
-66-
Итак, мы выделяем:
1) ориентацию (на себя или на другого);
2) противопоставление структурного типа интерпретации функциональному, при дополнительном различении первичной и вторичной интерпретации в рамках структурного типа;
3) объем домысливания (в него вкладывается и различение, рассмотренное Рабаном Мавром, см. выше);
4) объем универсума.
Все эти аспекты проявлены в редактировании как в одном из видов интерпретирования. А именно, редактирование можно определить как "процесс, в результате которого текст трансформируется в другой текст, отличающийся от исходного по форме, но конгруэнтный ему по значению" [A.Bell 1984, с.73]. На этом основании редактирование можно квалифицировать как такой вид интерпретирования, который получает воплощение в виде нового текста, оцениваемого субъектом (редактором) как эквивалентный по содержанию исходному тексту, но лучше построенный. Все отклонения от такого идеального редактирования могут быть объяснены [A.Bell 1984, с.75] с точки зрения социальных систем и баз знаний ("идеологии"), к которым имеет доступ редактор. Имеют место следующие два основных принципа редактирования:
а) "синтаксический принцип" [A.Bell 1984, с.80], согласно которому результирующий текст должен быть синтаксически правильно построен,
б) "семантический принцип", по которому никакое редакторское исправление не допустимо, если в результате нарушается соответствие смысла исходного текста и его редактуры [A.Bell 1984].
Иначе говоря, редактирование – это вид интерпретации, обладающей ориентацией "на другого" и нацеленной на сохранение связей в рамках вторичной интерпретации при возможных изменениях первичной. При этом объем домысливания должен быть минимальным, а объем универсума редактуры должен совпадать а объемом универсума исходного текста (возможно, в результате тех уточняющих операций, которые редактор проводит по ходу общения с автором непосредственно).
Кроме редактирования, существует много других видов интерпретирования {Note 1}. Понимание, на наш взгляд, комплексный вид, а не разновидность интерпретации.
{Note 1. В частности, научная интерпретация, опирающаяся, по [H.-G.Soeffner 1982, с.14-15], не на эмпатию реальному или мысленному партнеру (как в случае обычного понимания), а на "нейтральность перспективы" или стремление к ней, на объективно возможные и реализуемые значения научного текста. Сама интерпретация состоит [H.-G.Soeffner 1982, с.22-23] в переводе единичного (отдельного конкретного случая) в общее ("понимаемое"), т.е. в рамки межсубъектности. Нейтралитет при этом сохранить совсем не просто.}
-67-
В различных теориях вопрос о соотнесении интерпретации и понимания решается по-разному [G.Pasternack 1983, с.195]. Одни, вслед за В.Дильтеем, единообразно трактуют установление понимания и доказательность в интерпретации текста (исходя из того, что понимание обладает двумя сторонами: психологической и логической). Другие, вслед за представителями "универсалистской герменевтики", в частности, за М.Хайдеггером и Х.-Г.Гадамером выводят интерпретацию за пределы методических операций, считая ее только поставщиком данных для построения гипотез, – а следовательно, различают интерпретацию как инструмент научного познания и интерпретацию как инструмент понимания.
Существует и то мнение, что интерпретация и понимание вообще различные вещи: первая – это действие [J.Heringer 1977, с.95], состоящее в "анализе коммуникации" ([J.Heringer 1977, с.96]; см. также [H.Geissner 1982, с.42-43]), второе – это скорее состояние. Как мы попытаемся показать в главе 3, понимание – это переплетение интерпретационных операций, т.е. аккорд различных видов интерпретационных действий {Note 1}.
{Note 1. Соотнося эти термины, Л.Витгенштейн [L.Wittgenstein 1934/69/74, с.47] использовал показания обыденного языка. Так, если кто-то приставит к моей шее нож, говорил он, то было бы странно реагировать словами Я интерпретирую это как угрозу. Поэтому понимание не всегда сопровождается интерпретацией. Против этого можно возразить следующим образом. Вместо предложения Меня укусила собака тоже далеко не всегда уместно сказать (особенно в беседе с ветеринарным врачом и представителем санэпидемстанции): Меня укусило млекопитающее. Итак, не всегда уместно вполне конкретное имя представителя класса (собака, а в нашем случае – понимание) заменить именем класса (соответственно, млекопитающее и интерпретация). Такой пример скорее свидетельствует как раз о том, что понимание – это частный случай интерпретации.}
Термин "понимание" в обыденной речи используют в качестве оценки удачного или неудачного интерпретирования. "Я не понимаю" говорят тогда, когда результат интерпретации не удовлетворяет, по каким-либо причинам, самого интерпретатора или когда он видит, что его реакция не соответствует ожиданиям других.
Таким образом, оценочность определяет еще одно направление в типологии этой интерпретации, внося эмоциональность [J.Engelkamp 1981]. Однако между констатацией и оценкой есть целый континуум промежуточных переходов: можно говорить о нереалистичности (романтичности, фантастичности и т.п.) интерпретации, о глубоком проникновении,
-68-
о легкости и мягкости, об искренности или
неискренности интерпретации и т.д. [R.Shusterman 1982, с.28-29]. Оценка бывает
основана на предварительном глубоком рассмотрении предмета (и тогда,
действительно, оценочному виду должна предшествовать подготовительная
интерпретация, см. [W.Zillig 1982, с.32]), – или, наоборот, "на пустом
месте", когда, даже не видя текста, заранее знают, – основываясь на знании
личностных свойств автора или на знании обстановки, – что это пасквиль или
шедевр.
Все это подводит к вопросу о стилистике интерпретации – о тех устойчивых чертах, которые характеризуют индивидуальные черты отдельных эпизодов человеческого взаимопонимания, присущие в большей или меньшей степени тому или иному индивиду. Стили интерпретирования могут быть характерны (в отвлечении от отдельного интерпретатора) для определенного времени и места: их и имел в виду В.Дильтей [W.Dilthey 1907, с.379] под названием "мировоззрение", ставя знак равенства между эпохой (того или иного стиля интерпретирования) и господствующим образом мыслей. Стиль характеризует и конкретное произведение, навязывающее в качестве наиболее естественных одни интерпретации, делая другие сомнительными {Note 1}. Различные эпохи, – а соответственно, и стили интерпретирования, – предполагают и различную строгость "режимов интерпретирования" [U.Eco 1979, с.52], т.е. допускают различные степени свободы. Последние сказываются при выборе и текстового уровня, наиболее активизированного при понимании, и системы ценностей, в рамках которых допустимо прочтение. В этом отношении в чистом виде противопоставлены: а) буквализм, когда, следуя образцу истолкования священных текстов, интерпретатор выводит допустимость или недопустимость тех или иных истолкований, и б) вольный стиль, предполагающий право автора допускать или не допускать существование тех или иных положений дел в рамках своего произведения (см. также [S.J.Schmidt 1983a, с.240-241]).
{Note 1. Так, по У.Эко [U.Eco 1979, с.54-55] произведения Ф.Кафки "открыты" для различных видов интерпретации, допуская различные стили ее; произведения Б.Брехта наиболее естественны при таком стиле, который несовместим с эмоциональной расслабленностью; они требуют, напротив, большого аффективного напряжения, – иначе понимание произведения разойдется с его структурой.}
Различаются стили, совместимые для одного и того же интерпретатора, и стили несовместимые {Note 1}. Поскольку стиль – это то, что
{Note 1. Так, по Э.Зиверсу [E.Sievers 1912, с.82 и сл.], см. также [K.Vossler 1923, с.145-146]), различаются два "класса читателей": а) "читатель-автор", на основании текста все додумывающий сам; для такого читателя каждый автор имеет собственное лицо, а произведение может обладать "мелодией", индивидуальной и отличной от той, которая звучит при прочтении чего-либо другого; б) читатель типа "я сам знаю это лучше вас", сверхсубъективный, своенравный, всеведущий и сверхкритичный. Набор стилей интерпретирования первого не допустим для второго. Возможно, именно это противопоставление имеет в виду В.Циллиг [W.Zillig 1982, с.244], разграничивая два вида (а в наших терминах – два стиля) интерпретации: а) интерпретацию-восприятие, основанную на восприятии текста и на дорисовывании – при необходимости – недостающих деталей, и б) интерпретацию-навязывание, состоящую в навязывании именно данного результата интерпретирования, основанного скорее на предшествующем опыте интерпретатора, чем на прочитываемом тексте.}
-69-
"присуще", в противоположность тому, что
"не присуще" данному человеку, эпохе, социуму и т.п., мы различаем
стили "глобальные" и "локальные". Первые отличает
стремление получить глобальную интерпретацию, отвечающую на вопрос: "Чего
вообще хотел автор, сказав все это?" Вторые же ограничиваются менее общей
постановкой вопроса [T.A.v.Dijk 1981, с.212-213]. При первом виде стилей детали
несущественны, при втором – в его утрированной разновидности – имеются только
детали, а общее отсутствует. Подчеркнем, что реальная стилистика
интерпретирования реализуется не в виде полярных стилей, а в одной из
промежуточных точек перехода.
2.4.3. Оценка совершенства интерпретации
Интерпретация-результат – реализация наличных в социуме идеалов интерпретации. Однако каков же этот идеал? Очевидно, в зависимости от целей интерпретатора, от "материала", с которым он имеет дело, от мерок, с помощью которых кто-либо берется оценивать такую интерпретацию, и от многого другого, –совершенство будет определено по-разному {Note 1}. Интерпретация дополняет "перцептуальные
-70-
намеки" в той мере, в какой "внутренняя
структура интеллекта обладает образованием и тренингом" [M.J.Cresswell
1982, с.72]. Неудача в интерпретировании того, что по мнению других легко
понимаемо, может быть следствием помех "со стороны психологических
контекстов" [Ogden, Richards 1927, с.76], –например, следствием усталости и
отвлеченности внимания, а также ограниченности "поля зрения"
(всяческие депривации восприятия) и неосведомленности, – вот всего лишь
несколько из огромного числа причин такой неудачи {Note 2}.
{Note 1. Так, можно это совершенство приравнять к "степени художественности" или "искусству" интерпретатора: В.Дильтей [W.Dilthey 1895/96, с.319] определял интерпретацию всегда как "искусное понимание зафиксированных проявлений жизни", совершенство которого определяется "сродством и симпатией по отношению к этому проявлению" [W.Dilthey 1900, с.278]. Последователи Дильтея добавляют к этому иногда и "искусство анализа" [H.-G.Soeffner 1982, с.35]. Такое искусство, как и всякое другое, может быть дано от природы (хотя, впрочем, чтó может это означать вне воспитания: умение понимать других – это в такой же степени элемент хорошего воспитания, что и умение держать себя в обществе), а может быть развито в результате упражнений.}
{Note 2. Поскольку же "поступающая информация анализируется (...) только в той мере, какая необходима для нахождения интерпретации, удовлетворительной для достижения конкретных преследуемых целей" [J.Engelkamp 1981, с.31], неудовлетворенность своей интерпретацией бывает следствием переориентации целей интерпретатора.}
Итак, "совершенство" и "несовершенство" интерпретации – понятия многофакторные. Когда результат интерпретации "примеряют" к целям, говорят о гипотетичности и предпочтительности; когда сравнивают этот результат с исходным объектом, оперируют такими терминами, как объективность и адекватность; когда же рассматривают результат интерпретации сам по себе, как предмет, обладающий собственной ценностью, – речь идет о завершенности.
Предпочтения в интерпретировании. В рамках проведенного различения становится понятным, почему прагматическое истолкование должно быть основано на отношении предпочтения и иерархизации [F.Kiefer 1978b, с.259]: действительно, в прагматическую интерпретацию должны входить предположения о целях речи, а также о целях говорящего, не всегда проявленных в речи. А раз интерпретация оперирует только правдоподобными предположениями, то и возникают отношения предпочтительности. Мы не ждем окончания слов собеседника, для того чтобы начать их истолковывать, а вырабатываем гипотезы-предвосхищения о смысле того, что будет сказано далее. Такие гипотезы могут далее подтвердиться или подвергнуться пересмотру (ср. [T.A.v.Dijk 1981, с.222]). Различаются поэтому "доминирующие интерпретации" – те, которые отрезок речи получает при первом же предъявлении, – и второстепенные [C.V.Chvany 1974]. То, что некоторая гипотеза подтверждается или отвергается после дополнительного прослушивания собеседника или после дальнейшего чтения, сказывается на ходе последующего понимания [K.J.Holyoak 1982, с.123].
Таким образом, об интерпретации как о связной сущности (особенно в рамках моделей типа "текст – мир" Р. де Богранда [Beaugrande 1983])
-71-
можно судить не столько в рамках критериев
"объективности" (хотя и этот термин допустим, особенно когда
стремятся к идеалу совершенства интерпретации), сколько как о том, что
измеряется по шкале возможности, новаторства, объяснительности, социальной
приемлемости и т.д. [S.J.Schmidt 1983a, с.256] {Note 1}.
{Note 1. Это же положение, по мнению З.Шмидта (ср. также [C.L.Sidner 1980]), соблюдено и в филологическом истолковании: так, литературовед может приводить сколько угодно доводов в пользу своей точки зрения на конкретное произведение, однако он никогда не сможет доказать свою правоту; в результате он может только надеяться на то, что его аудитории именно данная точка зрения покажется наиболее достоверной. А поэтому и логические умозаключения в пользу конкретного истолкования могут фигурировать не так, как в математическом доказательстве (когда из абсолютно истинного положения по правилам вывода и аксиомам приходят к абсолютной истинности доказываемого высказывания), а в рамках некоторого "исчисления вероятностных доводов", стремящегося к избеганию недостоверности, – но даже и не надеющегося на достижение истины в последней инстанции [Lockman, Klappholz 1983, с.62]. Поэтому, – если продолжить эту линию рассуждений, – филолог-исследователь может скорее проповедовать свой взгляд, но не доказывать его.}
Из многообразия критериев вероятности гипотез наиболее существенна, по [E.Hirsch 1967, с.236-237], связность интерпретации: если при данной гипотезе все, что далее в тексте будет говориться, никак не увязывается в единое и непротиворечивое целое, – значит, такая гипотеза наименее вероятна. Так, когда читают научно-фантастический текст или текст сказки, гипотеза о правдивости натолкнется на гораздо большие трудности, чем при интерпретации жизнеописания. Само предположение о реальности (или нереальности) событий диктует свои прочтения целого текста [J.S.Petöfi 1982, с.480] {Note 1}.
{Note 1. Впрочем, не следует смешивать основания для принятия интерпретации с основаниями для оценки ее вероятности [H.Verdaasdonk 1981, с.465-465]. Оценивая событие как невероятное, мы, тем не менее, принимаем интерпретацию текста именно при допущении этого события (в тексте волшебной сказки). А именно, основанием для принятия такой интерпретации является связность всего текста, а оцениваем мы вероятность события по совершенно другим критериям, заложенным в багаже знаний о действительном мире.}
Адекватность и полнота интерпретации. Итак, если и говорить о критериях объективности интерпретации (но не высказываний, об истолковании которых идет речь), то следует их скорее связывать с предположениями об адекватности интерпретации своему объекту – высказыванию, тексту и т.п. Ведь "любая интерпретация предполагает взаимодействие между адресатом и произведением, взятым как объективный
-72-
факт" [U.Eco 1979, с.50], а "всякая языковая
презентация реальности интерпретирует мир вокруг себя, когда говорят или пишут
о нем" [K.Lodge 1982, с.182]. Таким образом [R.Shusterman 1982, с.26],
имеется круговая зависимость: соответствие интерпретируемому произведению
составляет адекватность интерпретации, но при этом самоидентичность
произведения определяется только в результате интерпретации. Под
самоидентичностью тогда можно понимать и связь между произведением и
реальностью ("объективность изображения"), и целостность произведения.
И здесь на ведущее место выходит интерпретация контекста {Note 1}.
{Note 1. "Для того чтобы форма, имеющая функцию знака, символического (как слово и выражение), или воспроизводящего (как рисунок, изваяние), была правильно интерпретирована, то есть для того, чтобы воспринимались ее существенные (релевантные) черты, она должна быть отнесена к соизмеримому окружению. Примеры известны. Прямоугольный кусок материи определенного цвета или сочетания цветов имеет одну функцию, когда лежит в витрине магазина тканей, и другую, когда его несут на древке перед шествием" [Курилович 1962, с.72].}
Таким образом, адекватность интерпретации своему объекту – это степень достоверности в оценке функций такого объекта в реальном контексте. Иначе говоря, адекватность интерпретации – в правдоподобии установления значимости интерпретируемого объекта.
А поскольку интерпретирование связано с устранением неоднозначности и расплывчатости текста, с восполнением пропущенных деталей и т.п., – в той степени, которую допускает контекст и которая требуется в конкретных обстоятельствах интерпретирования [J.S.Petöfi 1983, с.5], – можно сказать, что автор текста представляет интерпретаторам и тем, кто "воспроизводит" этот текст, т.е. своим адресатам, – предмет, подлежащий дополнению и завершению [U.Eco 1979, с.62]. Но завершенность интерпретации зависит по меньшей мере от двух переменных величин: 1) от того, насколько предмет интерпретации соответствует канонам построения аналогичных предметов {Note 1}, и 2) от возможностей интерпретатора строить завершенные истолкования, от его потребности в такой завершенности.
{Note 2. Так, роман, преднамеренно оставшийся незавершенным по замыслу автора, "роман с открытым концом", интерпретаторами может быть доведен до конца в соответствии с канонами, навязывающими полное истолкование романам; эти каноны, естественно, меняются от эпохи к эпохе, от культуры к культуре.}
И адекватность, и степень завершенности предопределены, следовательно, конвенциями эпохи в обществе.
Назад | Начало 
книги | Дальше