В.З. Демьянков

Семиотика событийности в СМИ

Электронная версия текста статьи:

Демьянков В.З. Семиотика событийности в СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования: Учебное пособие. Часть 2 / Отв. редактор М.Н. Володина. М.: Изд-во Московского университета, 2004. С.68-83.

Сокращенный вариант см.:

Семиотика событийности в СМИ // Язык средств массовой информации: Учебное пособие для вузов / Под ред. М. Н. Володиной. М.: Академический проект, 2008. С.71–85.

This page copyright © 2004 V.Dem'jankov.

http://www.infolex.ru

1. Аспекты исследования событийности в СМИ 68

2. Событийность в языке и речи 73

3. Интерпретационные координаты событий 77

4. Заключение 81

Контрольные вопросы 81

Литература: 82

Примечания

---

-68-

Термин семиотика обладает, как минимум, двумя значениями:

1) знаковость мира действий и вещей в их целостности и

2) дисциплина, исследующая эту знаковость и выявляющая закономерности в создании и употреблении знаков, на первый взгляд между собой не связанных.

Одним из ключевых понятий для семиотики СМИ является событийность – то, как создаются и организуются сообщения.

В семантику слова сообщение входит компонент «новость» – безотносительно к тому, идет ли речь о «старых» или о «новых» видах СМИ. Чем выше доля событийности у сообщения, тем эффективнее текст в целом и тем лучше этот текст выполняет свою роль в нашей жизни – роль «информатора», а не поучателя. Сообщения о событиях как товар на «рынке новостей» обладает рыночной стоимостью и приносит доход тем, кто умело им распоряжается. Но можно ли заранее оценить такую событийность чисто лингвистическими средствами? И насколько такая оценка надежна?

1. Аспекты исследования событийности в СМИ

В типологии языков, а также в логике и в философии понятие «событие» играет в последние годы очень важную роль. Иногда в качестве отдельной области исследования выделяют «семантику события» ( Event-semantics [M. Krifka 1989]), грамматику события или «эвентологию», то есть, «событиелогию», имея в виду закономерности высказываний о событиях в обыденном языке и в научном, особенно гуманитарном, дискурсе.

Подход к языку средств массовой информации под углом зрения событийности особенно актуален в отношении к новым средствам массовой информации – к «новым СМИ», Neue Medien, см. [Klein, Schlieben-Lange 1997], особенно к электронным СМИ.

Исследование событийности в СМИ междисциплинарно, обладая, среди прочего, следующими аспектами:

1. Языковой аспект, которым занимаются лингвистика текста, лингвистика дискурса, лингвистика разговорной речи и т.п.

-69-

Текст журналиста отличается от текста художественной литературы и от научного текста нацеленностью на подачу событий в их актуальности. От СМИ мы ожидаем в первую очередь сообщений о новостях. Это – типовое ожидание, отличающее СМИ от художественной литературы.

Объективность или необъективность сообщения сама по себе – пустой звук: объективность сообщения определяется только в социальном взаимодействии людей: фактическая ценность сообщения зависит от того, каков спрос на соответствующие факты и как эти факты подаются.

При этом необходимо учесть, что сообщения не переходят «из рук в руки» подобно настоящим банкнотам, а являются результатом интерпретации и сами интерпретируются. Интерпретация текста предполагает определенный уровень «культуры чтения», включая «менеджмент знаний», см. [M. Bickenbach 1999: 248]. Исследование такой культуры учитывает отношения между восприятием СМИ и индивидуальными особенностями каждого потребителя этих СМИ, с одной стороны, и между самой  системой СМИ и «обыденным миром» каждого из участников такого взаимодействия, с другой. Благодаря особенностям такой системы восприятия язык СМИ и обладает «воздействующей функцией», о которой см. [Володина 2003: 23].

2. С психологической точки зрения[1] создатель новостей выстраивает свои сообщения вокруг некоторой главной фигуры:

- выбирая события, заслуживающие упоминания и пользующиеся в обществе спросом,

- уместно подавая эти события, что – помимо осведомленности в фактах и языкового мастерства – предполагает еще и способность посмотреть на свое сообщение со стороны, глазами потенциального читателя.

Эти два вида деятельности и составляют искусство журналиста, учитывающего, что в сообщении в первую очередь эмпатизируют главной фигуре, а поэтому важно не только уместным образом выбрать такую фигуру, но «нарядить» ее в соответствии со вкусами читателей. Как и в семиотике одежды, эта область очень переменчива: в моду входят то длинные, просторные одеяния, то короткие. Так и в семиотике сообщений: не всегда «чем короче – тем лучше». Например, краткость (вместо ожидаемого развернутого, с многочисленными деталями) сообщения о бракосочетании кинозвезды или принцессы знакова и означает нежелание (иногда самих героев) предавать широкой огласке сам факт этого события. Иногда нежеланность самого события.

Наиболее же действенны тексты сообщений, активизирующие в читателе чувство сопричастности – то, что можно исследовать только психологическими методами.

-70-

3. И преподнесение событий, и истолкование сообщений о них опираются на культурные традиции и читателей, и авторов сообщений. Исследованием этого аспекта занимаются этнология и культурология.

Можно выделить когнитивные и эмоциональные аспекты такого преподнесения.

С когнитивной точки зрения культурообусловлен сам набор событий («происшествий»), заслуживающих упоминания. С другой стороны, эмоциональное сопровождение также варьируется от культуры к культуре. То, что вызывает восторг в одной культуре, в другой может быть принято всего лишь со слабым удивлением или даже негодованием. Так, сообщение о наличии двух жен у известного деятеля в мусульманском обществе вряд ли вызовет ту же реакцию, что и у европейского обывателя.

Эмоциональный аккомпанемент весьма непостоянен даже в рамках одной культуры, завися еще от массы различных факторов, которые можно будет выявить только в результате дополнительного исследования[2]. Различно и соотношение когнитивного и эмоционального факторов СМИ[3].

Любопытное сочетание когнитивного и эмоционального аспектов представлено в так называемом «эмоциональном автостопе», или «эмоциях напрокат» (английский термин emotional hitchhiking пока еще не получил устоявшегося перевода). Это чувства, вызываемые эмоциональной жизнью известных людей, знаменитых в хорошем или плохом смысле – особенно политических деятелей и звезд кино[4]. Вот почему болезнь, а затем смерть королевы-матери Великобритании вызвали столько слез, роды любимой собаки нашего президента – такое «всенародное умиление» и т.д.

Столь близкий эмоциональный контакт устанавливается из-за эмоционального дефицита в обществе, в котором массовые события важ-

-71-

нее, чем жизнь и личность отдельных (менее известных) персон. Нормальные дружеские отношения между знакомыми людьми перестают замечаться и переживаться как самоценность: им необходим еще ореол престижности. Разговаривая о последних событиях в «семье» («там»), маленький человек хотя бы на минуту переселяется в этот далекий, сказочный и недоступный мир мечты – мир виртуальных, а не реальных знакомств, симпатий, антипатий и других межличностных отношений. Устанавливаются же такие отношения в результате сообщений по СМИ.

Еще большие возможности появились с приходом на информационный рынок новых СМИ, расширяющих горизонты простого человека за счет киберпространства и даже «киберсекса».

Поскольку новые СМИ – достижение не какой-либо одной культуры, а целой цивилизации, можно сказать, что культурообусловленные черты событийности сегодня приобретают характер «цивилизационной обусловленности»[5].

4. Исследование событийности имеет еще один аспект, получивший название «философия современности» («философия модерна» и даже «философия постмодерна»)[6]. Имеются в виду при этом жизненные ценности общества на данной стадии его развития, вызванные к жизни СМИ. Этот философский аспект связан с жизненными установками общества в целом, с ценностями – то есть, с тем, что издавна называется философией жизни. Восприятие и осмысление сообщений о событиях опирается на эти ценности. А в то же время СМИ вырабатывают в нас новые ценности, выполняя воспитательную функцию[7] .

Всегда было принято сетовать на утрату былых идеалов. Но вряд ли высокий уровень развития СМИ в этом виноват. Ведь раньше, как и теперь, тоже была мода на определенные типы событий («модные события»), а другие проходили как несущественные или второстепенные, даже не заслуживая упоминания.

Что ни говори, а события в этом отношении сродни предметам. Модные события сродни модным предметам и входят в «потребительскую корзину» культурных ценностей человека.

-72-

В эпоху постмодерна в состав бытовых знаний типового потребителя массовой культуры входит знание «актуальных» произведений искусства и литературы, а на полке у такого «продвинутого» человека должен стоять не только «Маятник Фуко» или «Имя розы», но и флакон престижного «парфюма»; одежда должна иметь определенный «лейбел»; ездить он должен на автомобилях также определенных марок – или, во всяком случае, он должен знать о том, что в такую «корзину» входит, чтобы не прослыть культурно отсталым среди своих сверстников. Входят в эту потребительскую корзину ценных знаний и знания об определенных «модных» типах событий: об ограблениях, о выборах, о событиях на бирже…

Но масса событий, переживание которых теперь доступно обычному человеку, настолько велика, что усваивается только часть – иначе потребителю этой информации грозит опасность превратиться в машину по переработке информации, – то есть на деле воплотить метафору, лежащую в основе когнитивной науки.

В противовес постоянно возрастающей массовости информации растет спрос на мемуарную литературу, на события в прошлом – вместе с соответствующими «эмоциями напрокат»: приятно, как теперь говорят, «поностальгировать».

Настоящее, если посмотреть на него глазами предшествующего поколения – эпоха «воспоминания-сожаления» (Zeitalter des Gedenkens), а мемуары возвращают читателю индивидуальность, давая почву для «воспоминаний напрокат» о виртуальном (то есть, «как бы собственном», но не по-настоящему собственном) коллективном прошлом [C. Wischermann 1996, с.9].

К главным задачам СМИ относится освещение реальных и фиктивных событий. Граница между этими типами очень зыбка: при умелой подаче выдумка может быть воспринята как достоверность, как факты. Под давлением такого потока адресаты СМИ меняют свои установки, оценки, мнения и взгляды на жизнь в целом и на отдельные события.

Не менее существенно и продуцирование таких сообщений, в центре внимания которых оказывается «посредник» – журналист, ведущий телепередачи и т.п. Такие события можно назвать «событиями вокруг СМИ». «Посредник» не ограничивается скромной ролью репортера, а берет на себя функции «фигуры» – например, политика – когда последние политические новости не только комментируются, но и оцениваются с точки зрения того, как должно быть и как быть не должно. События вокруг СМИ выходят на первый план общественной жизни и могут даже стать «модными» и широко обсуждаемыми в обществе (например, когда какая-либо популярная телекомпания переходит от одного владельца к другому). Сами СМИ приобретают самодостаточный вес, и ничего не подозревающий обыватель всерьез воспринимает

-73-

изменения в политической или экономической жизни как результат вмешательства СМИ[8].

2. Событийность в языке и речи 

Из множества указанных аспектов лингвист наиболее профессионально может исследовать следующий: что привносит в речь событийность? Какие речевые средства делают из предложений или из их последовательности репортаж о событиях?

В этом ключе исследуются, например, употребление глагольных и именных форм, порядок слов и другие синтаксические средства. Стратегии и тактики речи имеют не только «косметический» эффект, превращая невзрачные высказывания в яркие описания происшествий, но и выделяют язык СМИ из множества других речевых жанров.

В лингвистике текста мы уже привыкли иметь дело с похожим, но все-таки другим вопросом: что делает из последовательности предложений связный хотя бы на первый взгляд (логически непротиворечивый) и связанный (плавно построенный) текст? Сейчас же нас интересует вопрос более узкий: каковы типовые черты сообщения о событиях? Эта проблема сегодня пока еще может быть только поставлена, решения ее можно ожидать только после интенсивного дополнительного исследования.

Через понятие событие определяются и прагматические условия приемлемости (уместности), и семантические условия истинности высказываний. Так, говорят о грамматической приемлемости или неприемлемости «странных» предложений типа Метеор принялся падать с точки зрения того, возможны ли (и при каких условиях) такие ситуации, в которых обычно неконтролируемое падение находится под контролем метеора. С другой стороны, предложение Президент подписал указ описывает действительное событие в том случае, если соблюдены условия, при которых можно говорить об истинности высказывания; скажем, если президент, водя пером по бумаге (называемой «проект указа»), производя ряд сопровождающих действий (задавая вопросы своим помощника, выдвигая возражения и выслушивая и оценивая доводы за и против), поставил свою подпись.

Итак, предложение должно описывать возможное событие, чтобы претендовать на квалификацию приемлемости; а в то же время из набора различных толкований предложения выделяются те, которые определяются условиями истинности для портретирования событий.

Использование языковой формы для информирования о том, что определенное событие имеет, имело или будет иметь место, относят

-74-

к отдельной – референтной – функции языка, которая устанавливает соответствие между реально происходящими событиями и языковыми высказываниями.

Такая трактовка событий – как того, что описывается (характеризуется и т.п.) высказываниями, существуя самостоятельно, – не единственно возможная.

Другой подход к событию – как к тому, что вне речи не существует: событие создается предложением или текстом, а еще точнее – их интерпретацией.

При первом, более распространенном подходе (когда говорят, например: Предложения в перфекте описывают события уже произошедшие, но актуальные для настоящего момента времени) предполагается, что событие существует само по себе: высказывания дают его портрет, более или менее сходный с оригиналом. Второй же подход отказывает событиям в самостоятельном существовании вне мышления и речи.

Первый из названных подходов связан с уподоблением событий объектам; при максималистском воплощении он приводит к мене местами объектов и событий. Так, Б.Расселл считал, что мир состоит из событий, а не из субстанций, составляющих объекты, и что объекты – это некоторые «структурированные единства, занимающие определенные области в пространстве-времени» [B. Russell 1924: 329]. Другие же исследователи (как П. Хэккер [P.M.S. Hacker 1982]) уподобляют события не объектам, а скорее их теням: происходя в одном и том же месте и в одно и то же время, события могут полностью накладываться друг на друга, не совпадая, а только создавая впечатление сгущенности. Таким образом, по Хэккеру, события лежат вне измерений пространства-времени в отличие от реальных объектов, полностью идентифицируемых своим положением в пространстве-времени. Так, рассказывая поучительную историю, мы одновременно повествуем и поучаем, – оба наших действия протекают параллельно в одном и том же пространстве.

В этих двух теориях мы имеем дело не с одним понятием события, а с несколькими разными понятиями. Можно различать, как минимум, следующие три значения термина событие:

– событие как идея, как в предложении: Концерт Рихтера был выдающимся событием. Если таким идеям соответствуют факты, то говорят о «действительных» событиях – в противоположность «вымышленным». События как сосуществующие идеи могут противоречить друг другу, – ср., например, разные гипотезы о том, как произошел тот или иной несчастный случай. События как идеи представляют собой интерпретации другого типа событий – референциальных событий;

– референциальные события – прообразы событий-идей. Когда говорят, что два события одновременно произошли в одном и том же

-75-

месте, мы имеем дело с двумя идеями-событиями, но только с одним референциальным событием – в разных перспективах рассмотренным;

– события в тексте, или текстовые события – при той или иной упорядоченности в тексте. Так, изложение событий в тексте может быть логическим и/или хронологическим, причем в прямой хронологии или в обратной хронологии. Особый эффект для интерпретации имеет изложение как бы в хаотическом порядке. Хронологически упорядоченные события называют иногда «историей»[9]. Фокусные события противопоставляются фоновым. Чаще всего фокусными событиями бывают всяческие катастрофы, «удары судьбы», драматические изменения в жизни, –  все, считается драматичным в данной культуре и что репортер подает как таковое после «ментальной переработки». А фоновые события придают тексту внутренний ритм и подготавливают почву для восприятия главных событий.

К главным характеристикам текстовых событий можно отнести:

- функцию событий как эпизодов дискурса,

- положение в пространстве-времени и/или эмпатию автора текста – особенно если рассказчик и его читатель смотрят на ход событий как бы одними глазами.

Главным предметом исследования филолога являются текстовые события. В терминах же первых двух разновидностей говорят, выясняя, какие события соответствуют действительности и насколько интерпретация текста адекватна событиям[10]. Такие оценки базируются на

-76-

определенных культурообусловленных соглашениях и учитывают обстоятельства речи, стиль построения текста и даже стиль интерпретации текста (стиль понимания, если угодно), ср. термин коммуникативно-социальный стиль в работе [W. Kallmeyer 2000].

Так, в умеренном стиле события излагаются чисто хронологически, без перескоков и без возвращений во времени.

Автор же, склонный к мистификации, строит текст так, чтобы в нем все-таки оставались загадки, чтобы читатель не сразу мог восстановить ход событий. Поэтому-то в ином стиле событийности мы встречаем упоминание то одной детали, то другой, иногда на первый взгляд противоречащей уже сложившейся у читателя картине. Тогда гипотезы о референциальном событии конкурируют: то побеждает одна, то на первый план выходит другая гипотетическая интерпретация текста, несколько иначе упорядочивающая события-идеи и увязывающая их в одно целое. Некоторые текстовые события то ставятся в соответствие референциальным событиям – то теряют связь с действительностью, когда им отказывают в соответствии фактам.

Между идеями-событиями и референциальными событиями в интерпретации текста устанавливаются, таким образом, различные типы логических отношений. Так, если одно событие подается как причина для другого, молчаливо предполагается, что причина во времени была раньше следствия. То есть, одно референциальное событие произошло раньше другого – propter hoc ergo post hoc («если из-за X – значит после X»). А ошибочное умозаключение post hoc ergo propter hoc («если после X – значит из-за X»[11]) помогает опытному автору ввести своих читателей в заблуждение, не рискуя быть обвиненным в явном искажении хода событий.

Однако не всегда между идеей события и текстовым событием можно установить прямые соответствия. Поэтому будем говорить об «интерпретационных координатах» (подробнее см. ниже) текстовых событий – о признаках событий, выявляемых только в результате истолкования текста. Ведь о референциальных событиях и идеях событий интерпретатор только догадывается, предположительно опираясь на промежуточную свою интерпретацию текста и на знание того, как в данном обществе принято излагать события. В результате гипотетического интерпретирования мы и приходим к осмыслению текста, к реконструкции того, что нам кажется «истинным ходом событий». Промежуточные гипотезы подтверждаются или опровергаются по ходу последующей интерпретации текста. А для установления и поддержания доверительных отношений между автором и его читателями существенно, насколько часто ожидание хода событий подтверждается при дальнейшем чтении.

-77-

3. Интерпретационные координаты событий

В грамматических описаниях термин событие обычно употребляют в значении «то, что происходит и о чем идет речь в предложении»[12]. Анализ лингвистической литературы показывает, что при этом имеются в виду такие свойства события-идеи, которые в разных языках используются по-разному.

События в тексте выделяют, опираясь на эти «координаты интерпретации», – вехи, устанавливаемые самим ходом интерпретирования и по отношению к которым выдвигаются гипотезы о смысле текущего отрезка текста: эти гипотезы подтверждаются или опровергаются в процессе интерпретации последующей речи. К основным характеризующим координатам событий могут быть отнесены:

а) подтвержденность (или неподтвержденность) ожиданий относительно дальнейшего изложения,

б) место события среди эпизодов дискурса,

в) точка зрения.

Поскольку событие предполагает подтверждение или опровержение гипотез, можно говорить о неожиданных и состоявшихся событиях, в отличие от объектов, состояний и процессов. Например, дом сам по себе не может быть неожиданностью, а появление дома, его разрушение, пожар и т. п. – могут; следовательно, они могут составлять событие. Точно так же предложение Плавно текла река, описывающее процесс и взятое изолированно (скажем, в качестве грамматического примера), неожиданности не предполагает. Однако в определенном контексте это же предложение может представлять целое текстовое событие, ср.: Мы целый день строили дамбу. Наши труды увенчались успехом. Утром же, когда проснулись, увидели: плавно текла река… Это событие состоит в нашем обнаружении того, что имеет место процесс, как бы вложенный в капсулу, стенок которой (пропозициональной установки «обнаружения») мы не замечаем.

О событии можно говорить только как о чем-то, лежащем в ряду других эпизодов одного дискурса. Связанный дискурс может быть посвящен одному целому событию, подразделяемому на фазы (тоже события, но рассматриваемые как составляющие более крупную единицу), а может и не содержать никаких событий (как описание пейзажа). Представляется, что если в интерпретации текста имеется хотя бы одно (текстовое) событие, то весь дискурс можно разделить полностью на события (возможно, пересекающиеся). О последовательности референтных со-

-78-

бытий при интерпретации текста мы судим как по употреблению временных форм предикатов, так и по лексическим и конструкционным свойствам предложений. Например, глаголы, обозначающие приход и уход в романских языках, помечают «пройденные» и «намечаемые» события (ср. конструкции с aller и venir во французском).

В текстовом событии точка зрения (например, фокус эмпатии) остается постоянной[13]: когда она передвигается, мы переходим к другому событию или к разрыву связанности дискурса в результате его переориентации. Благодаря постоянству фокуса эмпатии событие и воспринимается как целое, а именно, как «сплющенное» целое.

Таким образом, в интерпретации дискурса проявляется – на каждом ее этапе – локация, позиция Эго интерпретатора (пример см. ниже).

Среди множества частных параметров текстовых событий выделим следующие.

3.1. Статика в противопоставлении динамике. При динамическом изложении интерпретатор следует ходу событий, в то время как статический предикат подчеркивает (неожиданное) обнаружение состояния дел, драматизирует это обнаружение. Выбор статической или динамической перспективы связан с типологическими различиями языков.

Например, по-русски, сообщая о кончине известного деятеля, употребляют динамический предикат (скончался, ушел из жизни и т.п.). В немецких же СМИ более употребителен в таком же случае статический предикат (по-русски почти недопустимый), типа: X. ist tot (“X мертв”); в более поздних пассажах того же сообщения по-немецки также можно встретить динамический предикат sterben “умереть” или его синоним. По-русски начинают с динамического предиката, статический предикат мертв звучит драматично: он допустим в художественной литературе, но не в языке СМИ.

3.2. Контролируемость в противоположность неконтролируемости события. Этот признак связан с наличием или с отсутствием агенса – действующего лица, обладающего (в оценке интерпретатора) волей и вследствие этого контролирующего те свои изменения и/или действия, которые могут быть расценены как преднамеренные.

-79-

Динамические ситуации, обладающие такой контролируемостью, называются деятельностью, если рассматриваются как протяженные во времени, и поступками, или актами, если в идее-событии время не существенно. Неконтролируемым же событиям можно было бы присвоить название «происшествие» – это такие случаи, которые описываются предложениями типа Метеор упал на землю (агенса не может быть), К земле приближается комета (комета может рассматриваться как агенс только в «одушевляющей» интерпретации), Арестованный Саддам Хусейн прибыл в Америку (когда приезд в Америку произошел в наручниках.

Агенс, в типовом предложении представленный подлежащим, является и потенциальным фокусом эмпатии: его глазами интерпретатор обычно смотрит на развертывающиеся в тексте события, до тех пор пока не произойдет переключение этого фокуса – т.е., пока одно текстовое событие не сменит другое. Контролируемость, как и динамичность,– признаки, характеризующие идею-событие; если бы контролируемость относилась к характеристикам референтного события самого по себе, вне связи с идеей-событием, то следовало бы признать, что в каждом случае сама референциальная ситуация предрешает выбор агенса,– в то время как этот выбор далеко не однозначен. Так, предложение Боевые действия между Ираком и Ираном завершились описывает то же референтное событие, что и Ирак и Иран прекратили боевые действия друг против друга; Ирак прекратил боевые действия против Ирана, а Иран прекратил боевые действия против Ирака. Однако эти столь разные предложения подают одно и то же референтное событие – просто с различных точек зрения, исходя из которых тот или иной участник события расценивается как основной для той или иной фазы события.

3.3. Ролевые функции участников события. Именно они положены в основу многих логических и лингвистических способов представления (репрезентации) высказывания.

В тексте участникам событий приписываются роли, отношения и свойства не произвольно, а исходя из определенной языковой и культуроспецифической перспективы[14].Если упорядоченное множество «участников» и обстоятельств события приравнять «статичным ситуациям» (состояниям), то изменение состояний, в частности событие, может быть описано как удаление, добавление или перестановка ролями объектов, свойств и отношений. Эти изменения, как и другие характеристики события, рассматриваются в определенной перспективе, связанной с языковым узусом.

Так, японец, наблюдающий за ловлей рыбы, может воскликнуть: Аа! Сакана-га цурэта (букв. «Ага, рыба поймана»), англичанин в этом случае скажет: Look! He caught a fish! («Смотрите, он поймал рыбу»), а

-80-

в русском узусе приемлемы оба варианта: Попалась! и Поймали! По [W. Jacobsen 1981], это связано с тем, что носитель английского языка видит событие как изменение от «непоимки» к «поимке», а японец – от «непойманности» к «пойманности» (воспринимая то же референтное событие в «пассивной» перспективе).

В различных речевых культурах события «деперсонализируются» по-разному. Так, немецкие тексты по истории архитектуры могут иногда полностью состоять из предложений, в центре внимания которых произведение искусства, а не его автор. Для английского текста это было бы скорее аномалией, хотя чисто грамматически зачастую и допустимо [K.Lodge 1982]. И тем более «сложны» по-английски предложения, подающие события с агенсом существующим, но не указываемым явно.

3.4. Рассмотрение в целостности или по фазам – две противоположные тактики построения текста.

Резюмирующая фраза сообщения в начале репортажа – пример первой тактики, особенно часто такое резюме используется в качестве заглавия для сенсационной заметки. А пофазовое описание без резюмирующей фразы где-либо в тексте вполне естественно для художественной литературы[15].

3.5. Сообщение свидетеля в противоположность пересказу. Во многих языках, если упоминается событие, свидетелем которого сам автор не был, то употребляются иные глагольные формы, чем в репортаже с места события. Ср. формы «заглазного действия» или формы передачи чужой речи в немецком, литовском, многих других индоевропейских языках, а также русские якобы и дескать, придающие пересказываемой речи оценку недостоверности или неполной достоверности. «Засвидетельствованность» (эвиденциальность, evidentiality) как указание на источник информации: собственный опыт, предположение, сообщение соседа и т.п. Некоторые жанры СМИ, такие как краткое сообщение, допускают подачу сообщений только в ключе достоверности. В научном же тексте часто начинают с того, что в наибольшей степени знакомо всем, а затем переходят ко все более гипотетичным высказываниям.

3.6. Пространственно-временная локализация события и его участников. Многие, вопреки Б.Расселлу (см. выше), полагают, что в пространстве-времени локализованы только объекты, но не события. Однако язык упорно навязывает нам противное, когда спрашивают «Где это произошло?» – например, Где упал метеорит?, а не Где был метеорит в момент падения?

-81-

Используя нашу трихотомию событий, можно сказать, что локализация может отсутствовать идеи-события, но не у референциального события. Ведь референциальным событиям приписывается статус реальности, не зависящей от наблюдателя[16] , в то время как только интерпретатор может локализировать идеи-события.

Бывают события, участники которых должны локализоваться там же, где и их «виновники», а есть и такие, для которых это требование не обязательно. Например, мужчина может сказать: Когда я был в Москве, у меня в Лондоне родилась дочь. Женщина эту фразу может произнести только в переносном смысле: Когда я была в Москве, у меня в Лондоне родилась дочь. Но еще более странно будет звучать вариант все того же сообщения с предикатом родить: Я родила дочь в Лондоне во время своей поездки в Африку.

В связном тексте события подогнаны друг к другу так, чтобы избежать противоречий в локализации события и его участников.

4. Заключение

Обладая перечисленными выше «параметрами»[17], событие представляет собой комплекс: референтные события + идеи-события + текстовые события, – в различных эпизодах интерпретации текста проявляющий различные, иногда противоречивые свойства.Ведь некоторые указанные признаки частично перекрывают друг друга. Благодаря таким «перекрытиям» и возможны в интерпретации противоречивые идеи-события, недвусмысленно соотносимые со строго устанавливаемыми референтными событиями и связно описываемые в тексте.

Стратегии подачи событий в СМИ можно исследовать и оценить с точки зрения эффективности воздействия на массовое сознание. Однако для этого надо учитывать соотношения между элементами этого комплекса.

Контрольные вопросы

1. Почему исследование событийности СМИ междисциплинарно?

2. Как можно вычислить «товарную стоимость» и оценить объективность сообщения СМИ?

3. В чем заключается «культура чтения» произведений СМИ?

-82-

4. Чем отличаются фоновые события от главных в психологическом и грамматическом аспектах?

5. Назовите примеры типичных «эмоций напрокат» в российском обществе последних лет. Отличаются ли они от аналогичных эмоций в обществах США, Европы, Азии и т.д.?

6. Почему растет спрос на мемуарную литературу в начале?

7. Что же делает предложение сообщением о событии?

8. Чем отличается идея события от референтного и текстового событий?

9. Каковы соотношения между этими видами события?

10. Каковы интерпретационные координаты событий в тексте?

11. Приведите примеры, когда о событии по-русски сообщается с помощью динамического предиката, а в каком-либо другом языке – статического.

12. Что такое «происшествие» и как оно подается языковыми средствами?

13. Назовите грамматические средства эвиденциальности.

14. Почему характеристики одного и того же события могут противоречить друг другу? Как это свойство используется в СМИ?

Литература

Александрова О.В. Язык средств массовой информации как часть коллективного пространства общества // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования /Под ред. Володиной М.Н. М.: Изд-во МГУ, 2003. С.89-99.

Володина М.Н. Язык СМИ – основное средство воздействия на массовое сознание // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования /Под ред. Володиной М.Н. М.: Изд-во МГУ, 2003. С.9-31.

Артамонова Ю.Д., Кузнецов В.Г. Герменевтический аспект языка СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования /Под ред. Володиной М.Н. М.: Изд-во МГУ, 2003. С.32-49.

Демьянков В.З. «Событие» в семантике, прагматике и в координатах интерпретации текста // Изв. АН СССР. Серия литературы и языка. 1983. Т. 42. № 4. С.320-329.

Леонтьев А.А. Психолингвистические особенности языка СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования /Под ред. Володиной М.Н. М.: Изд-во МГУ, 2003. С.66-88.

Солганик Г.Я. О языке и стиле газеты // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования /Под ред. Володиной М.Н. М.: Изд-во МГУ, 2003. С.261-268.

Юдина Т.В. Универсальные и специфические характеристики Интернета как формы коммуникации // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования /Под ред. Володиной М.Н. М.: Изд-во МГУ, 2003. С.401-407.

Baumgartner H.M. Ereignis und Struktur als Kategorien einer geschichtlichen Betrachtung der Vernunft // Aufbau der Wirklichkeit: Struktur und Ereignis II. Hg. v. Luyten N.A. –  Freiburg; München: 1982.

Bickenbach M. Von den Möglichkeiten einer ‘inneren’ Geschichte des Lesens. –  Tübingen: Niemeyer, 1999.

Blume K. Markierte Valenzen im Sprachvergleich: Lizenzierungs-  und Linkingbedingungen. –  Tübingen: Niemeyer, 2000.

Ehlich K. Medium Sprache // Medium Sprache. Hg. v. Strohner H., Sichelschmidt L., Hielscher M. –  F.a.M. etc.: Lang, 1998. 9-21.

-83-

Gibson A. Towards a postmodern theory of narrative. –  Edinburgh: Edinburgh UP, 1996.

Günthner S. Vorwurfsaktivitäten in der Alltagsinteraktion: Grammatische, prosodische, rhetorisch-stilistische und interaktive Verfahren bei der Konstitution kommunikativer Muster und Gattungen. –  Tübingen: Niemeyer, 2000.

Hacker P.M.S. Events and objects in space and time // Mind 1982, v.91, N 361: 1-19.

Heidegger M. Sein und Zeit // Heidegger, M. Gesamtausgabe: I. Abteilung: Veröffentlichte Schriften 1914-1970. –  F.M.: Klostermann, 1977. Bd.2.

Jacobsen W.M. The semantics of spontaneity in Japanese // BLS 1981, v.7: 104-115.

Kallmeyer W. Sprachvariation und Soziostilistik // Vom Umgang mit sprachlicher Variation: Soziolinguistik, Dialektologie, Methoden und Wissenschaftsgeschichte: Festschrift für Heinrich Löffler zum 60. Geburtstag. Hg. v. Buhofer A.H. –  Tübingen; Basel: Francke, 2000. 261-278.

Kappelhoff S. USA // Fit für England und Amerika: Interkulturelle Kommunikation. Hg. v. Heuer H. –  Bochum: Brockmeyer, 1996. 136-170.

Klein W., Schlieben-Lange B. Einleitung // Technologischer Wandel in den Philologien. Hg. v. Klein W., Schlieben-Lange B. –  Stuttgart: Metzler, 1997. 3-5.

Krifka M. Nominalreferenz und Zeitkonstitution: Zur Semantik von Massentermen, Pluraltermen und Aspektklassen. –  München: Fink, 1989.

Kurthen M. Synchronizität und Ereignis: Über das Selbe im Denken C.G.Jungs und M.Heideggers. –  Essen: Blaue Eule, 1986.

Lodge K. Transitivity, transformation and text in art-historical German // Journal of Pragmatics, 1982, v.6, 159-184.

Rentsch T. Heidegger und Wittgenstein: Existential–  und Sprachanalysen zu den Grundlagen philosophischer Anthropologie. –  Stuttgart: Klett-Cotta, 1985.

Russell B. Logical atomism. Repr. in: Russell B. Logic and knowledge: Essays 1901-1950. Ed. by Marsh R.Ch. –  L.: Allen & Unwin, 1956. 323-343.

Tsujimura K. Ereignis und Shôki: Zur Übersetzung eines heideggerschen Grundwortes ins Japanische // Japan und Heidegger: Gedenkschrift der Stadt Messkirch zum hundertsten Geburtstag Martin Heideggers. Hg. v. Buchner, H. –  Sigmaringen: Thorbecke, 1989. 79-86.

Vater H. Textuelle Funktionen von Tempora // Wenn die Semantik arbeitet: Klaus Baumgärtner zum 65. Geburtstag. Hg. v. Harras G., Bierwisch M. –  Tübingen: Niemeyer, 1996. 237-255.

Wischermann C. Kollektive versus «eigene» Vergangenheit // Die Legitimität der Erinnerung und die Geschichtswissenschaft. Hg. v. Wischermann C. –  Stuttgart: Steiner, 1996. 9-17.