1.3. Лингвистическая теория середины 1970-х – конца 1980-х гг.
Этот период характеризуется лавинообразным ростом и становлением огромного числа теорий, претендующих на глобальность. Одни из них (в духе предшествующего периода) приравнивались к описанию языка {Note 1}. Другие же – к инструменту обоснования конкретных методов такого описания и объяснения, и это ближе к интерпретационному подходу. Причем в последнем случае брался на вооружение тот тезис, что "оригинальность какого-либо метода состоит в том, каких средств он себя сознательно лишает, а не в том, каких средств он лишен" [C.Hagège 1976, с.102]. Развивалась идея о взаимодополнительности различных теорий языка: "В самом деле, не очевидно, что такой сложный объект, как язык, может быть отражен единственной теорией" [C.Hagège 1976, с.228]. Но каждая такая частная теория, – для того чтобы иметь право называться лингвистической теорией, – должна одновременно трактовать проблемы языка и речи, а не что-либо одно из этой пары: "...хотя лингвистика фактически изучает два разных явления, объект у нее один. Этим объектом является определенный вид человеческой деятельности, воплощающей в человеческом обществе определенные функции" [Звегинцев 1976, с.12].
{Note 1. Например, Р.Шенк в 1975 г. писал: "...теория языка должна включать в себя описание значений и объяснять язык как устройство для преобразования информации из одной формы в другую. Таким образом, мы хотели бы представить себе лингвистические правила, которые, например, могли бы отображать некоторые синтаксические единицы в семантические и наоборот" [Р.Шенк 1975, с.19].}
В рамках одной теории на правах филиалов находим мы грамматическую теорию и теорию воплощения грамматических структур (ср. [D.E.Johnson 1977a, с.688-689]), что уже допускает разделение труда разных теорий, их сотрудничество и "творческие союзы". В частности, взаимодополняющими сегодня признаны герменевтический и "гипотетико-проверяющий" подходы [P.Linell 1976] {Note 2}. В более широком смысле адекватность
-20-
общей теории зависит от того, в какой степени
теория описывает реально встречающиеся ситуации употребления языка (элемент
герменевтики) и в какой степени это же описание предвидит логически возможные,
но никогда не реализуемые ситуации (элемент дедукции) (см. [G.K.Pullum 1977, с.249]).
{Note 2. Для первого характерно:
а) наличие суждений о грамматичности, неоднозначности, синонимии, перифразировании, о пресуппозициях, отношениях следствия,;
б) определение отдельных (сравнительно простых) правил,;
в) объяснение конкретных речевых актов и их намерений.
Этот подход в такой концепции берется далеко не в традиционном своем виде, а скорее может быть приравнен к наблюдениям над речью в ее сиюминутности и индивидуальности. Для второго же подхода характерен акцент на следующих моментах [P.Linell 1976]:
а) метапринципы грамматики;
б) выявление более или менее универсальных тенденций в языке (типа отношений маркированности в фонологии, морфологии и синтаксисе, в то время находившиеся в особом фокусе внимания), объясняемых как результат биологической ограниченности способностей человека;
в) процессы восприятия и усвоения языка;
г) аспекты употребления языка, лежащие вне сознательного контроля говорящего;
д) варьирование в рамках социума на протяжении всей истории конкретного языка.}
Итак, в 1960-е гг. лингвистическая теория зачастую приравнивалась к теории грамматики (плюс – на правах ссылочного, чисто служебного материала – структура словаря). Сегодня же лингвистическая теория представляется шире: грамматика должна вписываться в теорию, а поэтому и обладать некоторыми ее свойствами, в частности, способностью правильно предсказывать возможность или невозможность тех или иных явлений ([W.P.Lehmann 1978c, с.426], см. также [Апресян 1974]). А лингвистическая теория в собственном смысле слова не обязательно должна выглядеть как система правил или что-то вроде набора аксиом {Note 1}.
{Note 1. Такую теорию, впрочем, подстерегает опасность чрезмерного обобщения: "Термин "теория", в действительности, неуместно употребляют в современной лингвистике; многие так называемые "теории" не обладают предсказательной силой и представляют собой немногим больше, чем систему нотации, "общие схемы", в рамках которых может быть задана грамматика того или иного языка" [R.M.W.Dixon 1976, с.75].}
Но если теория не дает описания грамматических и иных структур и не является просто схемой, в которую можно уложить любое такое описание (т.е. не является "метаструктурой" грамматики), – может быть, прав Р.Джеккендофф, утверждающий, что целью лингвистической теории является описание того, что знает человек, умеющий говорить на данном языке [R.Jackendoff 1978, с.201]? Так ставился вопрос в рамках "когнитивного направления" в 1970-е гг.: задача лингвиста – не просто описывать языки, но выделить задатки, заложенные в человеке, и то, что приобретается в результате усвоения конкретного языка. Тогда в сферу собственно лингвистической теории
-21-
должно войти все, что лежит на пересечении
грамматики, знаний о реальном мире и механизмов восприятия [D.Lightfoot 1979,
с.71].
Но как быть с теми знаниями, которые добывает лингвистика и которые далеко не всегда являются достоянием обычного носителя языка: диалектное варьирование, исторические изменения языка, диагностика патологических расстройств речи? Ограничение горизонта сферой знаний "обычного" носителя языка – это огрубление, с которым перестали мириться в конце 1970-х гг. не только противники аксиоматических моделей "языковой компетенции", но и прежние сторонники аксиоматизации. Теперь предполагается, что достигнутый уровень лингвистики не нуждается больше не только в такой фикции, как "идеальный говорящий / слушающий" (в однородном речевом социуме – см. [N.Chomsky 1965, с.3] и след.), но и в том, что Ч.Филлмор [Fillmore 1979, с.63] назвал неискушенным ("наивным") носителем языка {Note 1}. Необходимо учитывать и свойства человеческой памяти в рамках модели языка и речи, т.е. отражать механизмы перестройки, происходящие в багаже знаний человека в результате и по ходу продуцирования и понимания текстов. Именно эту заявку сделала лингвистика 1980-х гг., поставив задачу исследования интерпретирующей деятельности человека: "Одной из важных целей лингвистической теории является объяснение отношения между языковыми формами и результатами их интерпретации" [R.Bartsch 1979, с.23].
{Note 1. Напомним, что "идеальный носитель языка" как понятие использовался для противопоставления владения языком и его использования, для нахождения того общего, что можно усмотреть за всем многообразием и видимой разнородностью, неупорядоченностью в языковом материале, в речи. Неискушенный носитель языка знает морфемы своего языка и их значения, может распознавать грамматические структуры и локально интерпретировать их, т.е. лишь настолько, насколько это допускается принципом композиционности ("значение целого полностью складывается из значений частей"). Идиоматичность – на любом уровне (будь то сложение морфем некомпозиционным способом, аналогичное словосочетание или последовательность ритуализированных фраз) – неискушенному говорящему недоступна. Не использует неискушенный носитель языка и своего предшествующего опыта в интерпретации речи: он не запоминает результатов интерпретации. Столь же прямолинеен он и как говорящий: констатировав для себя, чего он хочет от своих собеседников, "неискушенный" воплощает свои намерения прямолинейно, не прибегая к обходным маневрам, в то время как обычному носителю языка зачастую именно обходные маневры доставляют радость общения.}
-22-
В рамках интерпретирующего направления переосмысляется весь комплекс задач, связанных с деятельностью человека {Note 1}. При интерпретации речи мы пользуемся не только обыденными, но и специальными знаниями, – особенно общаясь по поводу науки; но каковы механизмы "перекачки" знаний в состав обыденных представлений, пока еще не ясно. Несомненно пока только то, что к этим механизмам непосредственное отношение имеет интерпретативная речевая деятельность.
{Note 1. Должно существовать, по [M.Bierwisch 1979, с.50], такое разделение труда между различными теориями-модулями концепции человека:
а) теория языка устанавливает звуковые, морфолого-синтаксические и логические структуры и совпадает во многом с теорией грамматики, она должна быть совместимой с моделированием интерпретационных процессов;
б) теория обыденного знания выявляет устройство систем понятий, определяющих перцептивную, когнитивную и моторную переработку информации об окружающем мире;
в) теория социального взаимодействия исследует структуры межличностных отношений, частным проявлением которых являются коммуникативные действия.
Противопоставление систем знаний процессам и механизмам их использования внеположено этому трехчастному делению, позволяя модифицировать каждую из частей этой модели. А такие модификации – естественный результат теоретического и эмпирического роста всех названных смежных дисциплин.}
Назад | Начало
книги | Дальше