2.7. Личностные аспекты интерпретации
В данном разделе мы остановимся на тех аспектах, которые параметризуют интерпретатора-человека, выделяя данную личность как интерпретатора из числа других носителей того же языка. Такие отличия могут даже не осознаваться индивидом, так же как далеко не всегда осознаются его действия по ходу интерпретирования: уже давно предполагалось (например, в работах Д.Н.Овсянико-Куликовского, см. [Овсянико-Куликовский 1902, с.54]), что "грамматическое умозаключение в грамматическом мышлении" происходит в сфере бессознательной. Однако из этого вовсе не обязательно делать вывод, что интерпретация сама, в свою очередь, не может стать объектом научного исследования. В результате такого исследования, как мы полагаем, понятие интерпретации можно использовать в качестве инструмента для
-111-
дальнейшей работы – в этом, в частности, и
практическая направленность такого теоретического рассмотрения. Поэтому мысль
З.Шмидта о том, что интерпретация не может входить в набор научных операций
[S.J.Schmidt 1983a, с.256], справедлива только в той степени, в какой само
понятие это представляется проблематичным, неисследованным. Действительно, так
же как в медицине наиболее эффективно используют какое-либо средство только
тогда, когда изучат механизм работы этого средства, обобщив единичные (но при
этом достаточно многочисленные) результаты в индивидуальных случаях, так и в
области филологии можно по крайней мере надеяться на бóльшую эффективность
исследования после того, как будут хотя бы в общих чертах установлены свойства
понятия "интерпретация".
Индивидуальность в данной работе будет, возможно, ограничительно, связана с двумя аспектами: межличностность (межсубъектность) и интенциональность личности в конкретном акте интерпретации.
2.7.1. Межличностность и эмпатия при интерпретации
Межличностность заложена в самом термине "интерпретация", в его этимологии (см. выше). Да и содержательно нельзя было бы говорить об интерпретации "в безвоздушном пространстве": интерпретация всегда межличностна и межситуативна [A.Næss 1949]. Ведь интерпретатор не придумывает произвольные истолкования, а ориентируется на автора речи [U.Eco 1979, с.51].
Однако связь "автор – интерпретатор" не исчерпывает всех возможностей межсубъектности; другой класс возможностей образуют связи типа "интерпретатор – интерпретатор", а именно, то единообразие, с которым различные индивиды интерпретируют одни и те же высказывания. Чем же объяснимо такое единообразие? Во-первых, тем, что интерпретируются одни и те же объекты: сходство интерпретаций, следовательно, является одним из оснований для заключения о реальном существовании объекта интерпретации. И наоборот, единство материального мира гарантирует нашу способность понимать друг друга. Во-вторых, единообразием в устройстве и механизме духовных инструментов. А именно, среди таких инструментов мы выделили три группы: глобальные знания, локальные знания и стратегии интерпретации. Первые варьируются от индивида к индивиду по своему объему и составу; однако – и в этом состоит гипотеза, лежащая в основе большинства
-112-
систем "искусственного интеллекта", – все
эти знания могут быть заданы как набор "несомненных истин", которых
придерживаются члены данного языкового коллектива. Такая гипотеза может быть
подтверждена или опровергнута только нелингвистическими методами. Локальные
знания еще более индивидуальны и связаны могут быть с сиюминутным опытом
конкретного человека; усмотреть в них причину единообразия интерпретации
труднее, разве что относя к ним восприятие контекста, ситуации интерпретации
одновременно несколькими интерпретаторами (и тогда контекст становится тем, что было бы
удачнее назвать "объектом интерпретации", – а следовательно, мы
вернулись к первой из названных причин).
Остаются теперь стратегии интерпретации. Очень правдоподобной представляется следующая гипотеза С.Фиша [S.Fish 1976a]: именно интерпретационные стратегии являются причиной сходств и расхождений интерпретаций у различных людей (см. также [M.Cooper 1981, с.2]).
Мы считаем, что близость интерпретации у различных индивидов по поводу одного и того же высказывания в одном и том же контексте объяснима, помимо общности самого объекта интерпретации, в первую очередь, единством интерпретационных стратегий (возможно, составляющих универсальную базу человека как вида) и, во вторую очередь, частичными совпадениями баз знаний. Эти два фактора объединимы под общим названием "единство опыта интерпретации". А поскольку, при всей общности, каждый индивид обладает конкретным в своей неповторимости сознанием, интерпретация одних и тех же высказываний разными людьми может быть охарактеризована, в терминах У.Куайна [Quine 1968a, с.152], как "радикальный перевод". Не последнюю роль играет при этом само отнесение индивида к той или иной социальной группе: различны даже в остальном одинаковые интерпретации разных лиц, выполняющих различные роли в конкретных актах общения (ср. [B.Bernstein 1971, с.202]).
От такого самоотнесения зависит принятие точки зрения на интерпретацию. Ведь интерпретатор может взглянуть на вещи глазами автора, только если на какое-то время он способен симпатизировать автору (о психологической стороне этого см. [Бодалев 1983]). Симпатия и эмпатия (взгляд на вещи чужими глазами) – разные вещи. Но межиндивидность интерпретации возможна и проявлена как глубинная симпатия, пусть на миг, к другому человеку. Чтобы понять, необходимо забыть неприязнь, если она до этого была. Понимание сродни любви.
Представитель герменевтического направления в общественных науках Х.-Г.Зеффнер [H.-G.Soeffner 1982, с.14-15] говорит о научной интерпретации
-113-
как о способе взглянуть на вещи, опирающемся не на
эмпатию к реальному или мысленно представляемому партнеру (как имело бы место в
случае обыденного понимания), а на отвлеченность от субъективности, оперирующую
скорее объективно возможными и реализуемыми значениями текста, на нейтральность
перспективы. Мы бы скорее предостерегли от прямолинейного следования этому
совету. Такой рецепт продиктован неизученностью межличностных свойств
интерпретации. "Нейтральность перспективы" – это фикция. Задача,
скорее, состоит в том, чтобы определить возможные искажения, к которым может
привести интерпретатора та или иная степень эмпатии или антиэмпатии по
отношению к той или иной личности. Зеффнер на интерпретацию смотрит так: это
переход от единичного (в наших терминах – от экземпляра) к общему в рамках
интерсубъективной перспективы, возможно, ценой утраты всего остального
[H.-G.Soeffner 1982, с.22-23]. И тогда в рамках филологического исследования
доказательность – в установлении межсубъективности конкретных способов
интерпретации данного объекта (ср. [S.J.Schmidt 1981, с.323]). Интерпретация как достижение гармонии в межличностной
плоскости, как то, что объединяет наши взгляды, вписывается и в концепцию
Зеффнера.
2.7.2. Интенциональность интерпретации
Намерение в анализе понятия "интерпретация" фигурирует в двояком отношении: как то, что более или менее удачно распознается в речах и действиях, и как то, что регулирует действия интерпретатора.
Первое из этих двух отношений наиболее часто считают основной мишенью интерпретации: интерпретация проникает даже за неудачные высказывания, извлекая из них "объективные намерения говорящего" [D.Kaplan 1978, с.233 и сл.] . Когда такие намерения ясны заранее, интерпретатор готов простить огрехи говорящего и отвлечься от буквального значения речи [Tannen, Öztek 1977, с.516]. Склонен же интерпретатор судить о намерениях автора, опираясь и на высказывания, и на предшествующий опыт общения с ним: опыт показывает, насколько этот автор способен адекватно выразить свои намерения [Gumperz, Kaltman 1980, с.53]. Интерпретатор выбирает нужные стратегии интерпретации в зависимости от того, насколько легко извлекаемыми ему кажутся истинные и фальшивые мотивы речи: такие стратегии, позволяющие приписать тексту интенциональность [S.Fish 1976a], являются как бы "контрнамерениями", а
-114-
реакцию между стратегиями и намерениями (в гипотезе
интерпретатора) можно метафорически представить как взаимодействие кислоты и
щелочи, нейтрализующих друг друга. Сама же интерпретируемость, повторим, – это
оценка каноничности продуцирования и распознавания намерений, т.е. мера
адекватности намерений речам [H.Parret 1980a, с.135].
Намерение в оценке интерпретатора может противоречить стандарту каноничности. Например, когда слушающий воспринимает комплимент как иронию или даже оскорбительное замечание. Поэтому и саму оценку намерений мы относим к одному из кардинальных видов интерпретации, – а именно, к тому, который квалифицирует высказывание как тип речевого акта, в смысле "теории речевых актов" [W.Zillig 1982, с.32] {Note 1}. Причем основанием для такой оценки являются не только высказывания, но и смена этих типов в речи (см., например [Auwärter, Kirsch 1982, с.XVI]). В отличие от дешифровки и перевода из одной семиотической системы в другую, интерпретация полезна тогда, когда читателю неясны намерения автора речи [B.C.Hurst 1983, с.252].
{Note 1. Собственно говоря, теория речевых актов – это исследование принципов и свойств интерпретации намерений, основанной на интерпретации речи.}
Итак, установление явных и скрытых намерений отличает интерпретацию от остальных видов обращения со знаками. В этом смысле всякая интерпретация – интенсиональный процесс [P.Charaudeau 1983, с.24]. Вот почему, в частности, вряд ли можно говорить о понимании (несомненно, интерпретирующей деятельности) как о перекодировке (перешифровке и переводе) поверхностных структур в репрезентации значения: понимание – деятельность, как минимум, на порядок более сложная, чем перекодировка.
С другой стороны, и намерения интерпретатора сказываются на его восприятии речи, это – второе из названных существенных отношений. Действительно, в зависимости от своих целей, замыслов и интересов (т.е., в конечном итоге, в зависимости от намерений), мы делаем одни, а не другие выводы по ходу понимания текста [Lockman, Klappholz 1983, с.62]. Интерпретация – гипотеза о том, что сказанное соответствует (в большей или меньшей степени) намерению говорящего, а также процессу передачи этого намерения, т.е. о том, что речь передает все трансформации, которым подвергаются исходные намерения говорящего в результате интерпретирования автором собственной же речи (когда не удовлетворенный своими формулировками автор вносит поправки и дополнения или даже отказывается от своих же высказываний). Но в то же время интерпретация укладывается и в
-115-
представления слушающего о том, насколько оказанное
соположено с намерениями интерпретатора, т.е. насколько чужая речь
"пертинентна" для адресата [D.Brockway 1982, с.11]: накладываясь на
систему его мнений, интерпретация иногда вносит коррективы в эту систему. А ведь
именно в рамках этой системы и приписываются именам референты [A.Bühler 1983,
с.18], а предложениям – смысл.
Обе стороны интенциональности – намерения автора и намерения интерпретатора – тесно связаны между собой, и связь эта весьма индивидуальна: имеется два полюса на непрерывной шкале, характеризующей типы интерпретаторов. На одном полюсе – интерпретаторы, в данном конкретном эпизоде общения (но, разумеется, не обязательно всегда), пытающиеся выявить намерения автора как бы "через замочную скважину" {Note 1}. На другом же полюсе – те, кто абсолютно на каждом шаге внутренне протестует против навязываемой системы мнений, злорадно констатируя коммуникативные промахи говорящего. Ибо именно промахом можно назвать несоответствие намерений получаемому эффекту. Не дай бог такому интерпретатору столь же сверхкритично относиться к своей речи: он обречен на молчание.
{Note 1. Такие подглядывающие интерпретаторы, по [J.F.Allen 1983, с.262], "наблюдают" за сменой высказываний, предполагают, что автор хотел сказать именно это, а не что-либо другое, делают заключение, что именно данного результата и добивается автор речи, и послушно вносят коррективы в свою систему мнений.}
Тем самым мы возвращаемся к межличностности интерпретации. А именно, эмпатия – не только принятие точки зрения говорящего, взгляд на вещи чужими глазами (когнитивная эмпатия), но и готовность узаконить ("легитимизировать") реальные и потенциальные намерения чужой речи. Первый вид – принятие презумпции автора, а второй – интенциональный. Первый вид связан непосредственно с запасом знаний (глобальных и локальных), а второй – со стратегиями интерпретирования.
Назад
| Начало 
книги
| Дальше