-131-
3.1.4. Реконструкция намерений
Эта задача в обычном общении решается в двух направлениях:
а) устанавливается, что имеется в виду в речи (и возможно, выражено неадекватно, скажем, вследствие слабой компетентности в языке), и
б) распознается "стратегический замысел" говорящего.
Первое можно назвать реконструкцией значения, второе – реконструкцией плана. В обоих случаях мы имеем дело, вообще говоря, не с угадыванием, а с гипотетико-дедуктивным процессом. Ведь говорящий интерпретирует и свою речь, а не только реплики других, поэтому странно было бы говорить в этой связи об "угадывании": скорее в таком случае происходит восприятие собственной речи "остраненно" (в смысле работы [Ю.С.Степанов 1985]), с "проигрыванием про себя" возможных результатов высказываний по ходу их продуцирования или просто обдумывания. Модельный мир говорящего далеко не всегда полностью совпадает с текущим срезом его действительной внутренней жизни, иначе был бы правилом, а не исключением тот случай, когда "что на уме, то и на языке". Кроме того, конкретный способ понимания чужой речи может сильно отличаться от замысла ее автора [Потебня 1862, с.181]. Оба же названных направления реконструкции – (а) и (б) – свидетельствуют о большей вероятности "предсказывающего" понимания [R.Schank 1978], [V.L.Zammuner 1981, с.35] – т.е. постоянного конструирования и корректировки гипотетических представлений относительно модельного мира и ситуации (контекста) речи, – чем "перекодировки" речи в семантическую репрезентацию. Гипотезы эти имеют сложную структуру.
Так, П.Стросон [P.Strawson 1964, с.29 и сл.) полагает (дополняя концепцию П.Грайса [Grice 1968a]), что понимание связано с выдвижением гипотезы о сложном взаимодействии четырех видов намерений:
(1) Г (говорящий) намеревается посредством высказывания Х вызвать определенный отклик-реакцию Р аудитории А,
(2) Г намеревается сделать так, чтобы А признала намерение (1) у Г,
(3) Г намеревается сделать так, чтобы это признание аудиторией намерения (1) говорящего функционировало в качестве причины (полной или частичной) для отклика Р,
(4) Г намеревается сделать так, чтобы А признала его намерение (2).
Понимание достигнуто, по Стросону, если намерение (4), а
-132-
следовательно, и (2) (точнее, ожидания
оправданности этих намерений) приведены в исполнение, – что вовсе не всегда
означает достигнутость намерения (1), а следовательно, и (3).
Дж.Серль [J.R.Searle 1971, с.10] указывает в этой связи, что даже такой утонченный анализ намерений в связи с пониманием уязвим. Так, можно сказать Идет дождь, иметь в виду Идет дождь, но совершенно не заботиться о том, поверит ли аудитория в то, что дождь идет. Это случай, когда в понимании проявлена иллокуция, но не перлокуция {Note 1}.
{Note 1. Возможно, именно поэтому "лучше понять" означает в герменевтике ([O.F.Bollnow 1949]; см. также [G.B.Simpson 1981]) "понять, что именно имел в виду партнер" [H.Geissner 1982, с.84], – в частности, установить, хотел ли говорящий заставить нас верить в свое сообщение, или это ему безразлично. Сюда же входит и установление аудиторией тех причин, по которым автор считает себя вправе делать данные высказывания в качестве истинных, признавать те, а не иные ценности и нормы в качестве правильных, а также говорить о тех, а не иных своих переживаниях [J.Habermas 1981, с.190]. Все это, между прочим, еще раз говорит в пользу того, что при понимании интерпретатор использует дополнительные знания, выходящие далеко за пределы предметной области и конкретной ситуации общения [B.Gray 1978, с.72]; "человековедение" – далеко не второстепенный фактор понимания чужих намерений в речи. Именно по линии «учет намерений» – «безразличие к намерениям» М.Шапиро [M.Shapiro 1983, с.9] проводит границу между гуманитарными и естественными науками.}
Развернутое рассмотрение процесса понимания с точки зрения интенциональности представлено в книге В.Фоссенкуля, основной тезис которого: "Мы понимаем только тогда, когда знаем причины" [W.Vossenkuhl 1982, с.13]. В рамках теории речевых актов Фоссенкуль формулирует это положение так: адресаты понимают речь, обращенную к ним, если осознают, что к ним обращаются и зачем к ним обращаются [W.Vossenkuhl 1982, с.26]; только тогда адресат может преднамеренно последовать или не последовать приглашениям к действию, заложенным в чужой речи. Причины, намерения, желания, убеждения и подобные факторы входят не в сам процесс высказывания, а в набор предпосылок для него [P.E.Vernon 1969, с.61]. Тогда "понимание" определяется следующим образом. Адресат понимает, что имеет в виду говорящий, тогда и только тогда, когда:
1) высказывание актуализирует определенный фон убеждений,
2) этот фон входит в общее знание коммуникантов относительно конкретных конвенций общения и альтернатив этим конвенциям,
3) на основании общих целей взаимно ожидается, что в результате использования "конвенциональных" средств будут достигнуты и субъективные цели высказывания; последнее осуществимо в точности
-133-
тогда, когда:
4) адресату представляется очевидной удачность, в рамках условностей общения, данных языковых средств высказывания, а это, в свою очередь, только тогда бывает очевидно, когда
5) адресат считает высказывание истинным, а основания для высказывания разумными [P.E.Vernon 1969, с.167].
Интенциональность как реконструкция плана автора, с другой стороны, связана с установлением того, "к чему клонит говорящий" [Vipond, Hunt 1984, с.261], и основана поэтому на интерпретации промежуточных эпизодов повествования, взятых как "опорные пункты" (вехи) изложения. Даже если повествователь на самом деле и нечаянно, вне плана, ввел какие-либо эпизоды, украшающие его текст, аудитория склонна бывает скорее увязать их в общую канву, чем попросту отвести как не имеющие к делу никакого отношения. Поэтому понимание планов в связных рассказах, действительно [R.N.Kantor et al. 1982, с.242], можно охарактеризовать как сложную задачу, решение которой доступно только в результате длительных тренировок. В сказанном легко убедиться, попытавшись без предварительной подготовки прочитать текст из чужого культурного ареала – скажем, староарабскую прозу, где увязать эпизоды и многочисленные дополнительные сведения о родословной основных героев без страноведческого комментария бывает очень трудно {Note 1}.
{Note 1. В качестве индикаторов мастерства такой реконструкции можно выделить следующую иерархию задач [R.N.Kantor et al. 1982, с.243]:
а) понимание изолированного предложения, вне связей с другими (доступно, как правило, в результате простых языковых упражнений),
б) понимание локальных связей между предложениями текста,
в) понимание подзадач текстов (некоторых из планов текста, но вне взаимодействия различных линий изложения, которые могут часто и ускользать от неискушенного читателя),
г) понимание иерархичности планов – вершина мастерства.}
3.1.5. Сопоставление внутреннего и модельного миров как задача понимания
Между мирами говорящего и слушающего нет тождества, этим понимание отличается от простой передачи знаков. Даже понимая себя, мы модифицируем свой внутренний мир. Вот почему "...язык есть средство понимать самого себя" [Потебня 1862, с.149] и "при понимании к движению наших собственных представлений примешивается мысль, что мыслимое нами содержание принадлежит вместе с тем и другому" [Потебня 1862, с.141]. Тогда, с одной стороны, понимание другого только тогда и происходит, когда "оба партнера по общению в момент коммуникации
-134-
идентичным образом интерпретируют как комбинации
знаков языка, так и производимые речевые действия" [R.Burkart 1983, с.59],
а с другой – когда имеет место сопоставление новых выражений с уже
проинтерпретированными [S.Small 1983, с.262], что в первую очередь привлекло к
себе внимание создателей "интеллектуальной ЭВМ" [S.Small 1983,
с.275].
Задача слушающего в последнем отношении сродни работе над постоянно меняющейся картотекой [G.E.Heidorn 1974, с.167]: нельзя понимать новых высказываний, не занося при этом сообщаемое ими в "картотеку", отражающую общий набор презумпций [R.C.Stalnaker 1978] и модифицирующую "структуру текстовых данных" [H.Kamp 1981]. Этот процесс как переупорядочение знаний интерпретатора имеет, по [H.Leitner 1984, с.26], двоякую направленность:
1) специальные сведения подводятся под общие рубрики,
2) общие знания, уже хранимые, соотносятся с тем, что оценивается как их дополнительное подтверждение.
Разумеется, сюда же входит и запоминание того, что в диалоге уже говорилось [G.I.McCalla 1983, с.207], – задача столь же сложная для моделирования, сколь и естественная в общении. Для решения последней задачи предлагались такие приемы, как "структура деревьев рассказа" [Kintsch, Dijk 1975], [A.Correira 1980], взятых в отвлечении от целей самого интерпретатора (т.е. рассказ берется как бы в вакууме), "структура вех изложения" [R.Wilensky 1982] и другие. В любом случае мы имеем дело с проблемой установления пределов тождества и различий между внутренним миром интерпретатора и миром интерпретации.
"Согласие психического состояния слушающего" с говорящим, которое Г.Пауль считал необходимым условием понимания [Пауль 1880, с.97], представляет собой не реальное тождество, а оценку того, насколько близки модельные миры говорящего и интерпретатора, а в конечном счете, оценку близости их внутренних миров. Расхождения между этими мирами могут быть в реальности очень большими (на них, по К.Пайку, основан даже целый вид юмористического взаимодействия, см. [K.L.Pike 1982, с.105]; ср. также [Г.Г.Почепцов 1982]), что не мешает, тем не менее, общаться. Легкость понимания определяется не только количеством средств, затраченных на его достижение, но и задачами общения. Чисто количественная же сторона, определяемая такими "расходами" (щедрость в использовании языковых ресурсов; в частности, богатство и варьирование в понимании лексики, смены синтаксических конструкций, игры словами и фразеологии [Пауль 1880, с.372]), может быть названа рентабельностью понимания и определяет границы терпимости к неточностям выражения и к трудностям в освоении сказанного. Но ни терпимость, ни эмпатия не предполагают однозначного согласия с мнением
-135-
автора [I.J.Tônisson 1980]. Понимание, а
соответственно, и степень тождества внутреннего и модельного миров
определяются, кроме прочего, и теми целями, которые заранее поставили перед
собой коммуниканты [H.Hörmann 1983a, с.14]. Сами же мнения, осваиваемые
интерпретатором в качестве "чужих", могут им использоваться при
дальнейшем понимании чужой речи [M.J.Cresswell 1983, с.63], что вносит
дополнительные усовершенствования в концепцию "семантики возможных
миров" [M.J.Cresswell 1982].
3.1.6. Установление связей внутри модельного и внутреннего миров
Это задача построения "поля напряжения" в рамках модельного и внутреннего миров. Такие связи no-разному осознаются и по-разному "высвечены" в конкретной интерпретации {Note 1}. В граничном случае связи эти могут оставаться вне основного фокуса внимания; противоположный же случай – когда именно они и составляют фокус. Соответственно, различаются фокус и фон понимания: фон создается в результате вложения неосознанных презумпций интерпретатора в модельный мир, давая личный вклад понимающего в воспринимаемую речь.
{Note 1. Ср.: "Для понимания речи нужно присутствие в душе многочисленных отношений данных в этой речи явлений к другим, которые в самый момент речи остаются, как говорят, "за порогом сознания"', не освещаясь полным его светом" [Потебня 1958, с.44].}
Такой взгляд соответствует представлению о том, что понимание – это в первую очередь соотнесение, т.е. установление отношений [R.L.Franklin 1983, с.321]; в частности, связь событий, описываемых Р тексте, мы оцениваем как причинно-следственную именно в результате понимания – в рамках своих внутреннего и модельного миров. Интерпретируя рассказ, в рамки внутреннего мира встраивают тогда логические схемы событий "идеи-события", а в модельный мир – текстовые события. Одни отношения при этом констатируются прямолинейно, другие же требуют логического вывода. Логический вывод в понимании обычен [C.U.Habel 1983, с.147]. Сеть отношений – результат "схематизации", помещения в "рамку" ("фрейм") мира текста [Fillmore 1984, с.137]; дальнейшие размышления над получаемыми схемами приводят интерпретатора к вопросу о причинных связях между событиями. Говорящий, таким образом, контролирует внутренний мир своего адресата, но только через промежуточное звено – через модельный мир высказываний, предоставляемых своему собеседнику [J.R.Hobbs 1982, с.230]. Поскольку
-136-
же логический вывод входит и в сферу активного
интеллекта (у адресата), в данной области мы наблюдаем нечто вроде
противоборства между автором и интерпретатором {Note 1}.
{Note 1. Вот почему ходячее мнение в американской лингвистике начала 1970-х гг.: "понимание – это прежде всего установление отношений между лексическими единицами в рамках глубинной структуры" [G.A.Miller 1962], [L.E.McMahon 1963], [P.B.Gough 1966], [H.Clark 1969], [H.Clark 1970a, с.273], – постепенно потеряло былую привлекательность и сменялось психологизирующим взглядом. Это свидетельствует о необходимости включать рассматриваемый модуль в схему понимания.}
Имеет место "принцип реальности": слушатель автоматически переструктурирует высказывания в соответствии с тем миром, который ему известен [H.Clark, Clark 1977]. Действительно, легче понять плохо сформулированные предложения о "нормальном" мире, чем те, которые, хорошо соответствуя правилам грамматики, задают мир "вверх тормашками" (ср. [S.Fillenbaum 1974]). На это положение опирается, в частности, и "теория сценариев" ("скриптов") [Schank, Abelson 1977]. Однако этот принцип имеет и свои ограничения {Note 1}.
{Note 1. Л.Хантер предлагает поэтому "постулат нормальности" [L.Hunter 1983, с.198-199]: "когда нет никаких очень веских оснований для противоположного взгляда, считай, что в данном контексте культуры говорящий обладает средненормальным разумом и нормальной компетенцией в ведении своих обыденных дел, а также что его намерения благожелательны, а ум не помрачен; предполагай то же относительно всех лиц, упоминаемых в интерпретируемом высказывании; но если буквальное значение высказывания в чем-то не подтверждает этих предположений, пытайся переосмыслить высказывание, придав ему другую структуру и устранив неоднозначность, до тех пор, пока нормальность не будет восстановлена".}
Таким образом, устанавливая связи внутри модельного мира, интерпретатор может вносить коррективы не только в связи "высказывание – модельный мир", но и в отношения внутри самого модельного мира, возможно, приходя попутно к выводу о своем неадекватном представлении положения вещей. Это приводит к корректировке и его внутреннего мира.
3.1.7. Соотнесение модельного мира с информационным запасом (со знаниями о действительности)
Внутренний мир как набор пропозиций аналогичен оперативной памяти ЭВМ. Информационный запас точнее соотносить с долговременной памятью "на внешних носителях". В результате понимания информационный запас человека часто (а не изредка) меняется. Понимание
-137-
без такого изменения – тот типовой случай, когда
одно и то же мы слышим в тысячный раз, а не в первый, второй или третий.
Понимание "совершается в неразрывной связи со всею ситуацией осуществления
данного знака", и поэтому и понимание самого себя, и "понимание
внешнего мира включаются в единство объективного опыта" [Волошинов 1929,
с.48] {Note 1}.
{Note 1. Другая сторона такого соотнесения, заключающаяся в контроле нашего внутреннего мира над процессом понимания, особенно подчеркнута в концепции "Трактата" Витгенштейна, приравнивавшего понимание к знанию тех условий, при которых интерпретируемое суждение отражает истину ([Витгенштейн 1922]; ср. [D.Holdcroft 1978]; [R.Henson 1965]; [M.J.Cresswell 1973], где понимание не ограничивается этой стороной). Продолжение такого взгляда находим у П.Зиффа [P.Ziff 1964, с.391]: часть того, что вовлечено в понимание высказывания, заключена в уяснении условий, существенным образом связанных с высказыванием, причем условия эти устанавливаются на основе грамматической и лексической структуры предложения. Развитие аналогичного же взгляда – и у Я.Хинтикки [Хинтикка 1980, с.289]: понимание не то же, что построение всех образов, соответствующих конкретному выражению (для сравнения всей этой совокупности образов с реальностью нам просто не хватило бы всей жизни), а установление условий истинности выглядит как пошаговое выявление содержания предложений в соотнесенности с реальным миром. Близкий взгляд – у Р.Шенка, по мнению которого не правила конкретного языка являются решающими для понимания предложений, а "правила действительности" [Р.Шенк 1975, с.17]. А кроме того, "понять" – "значит установить отношения между новым и старым" [Ригер-III 1975, с.178].}
Как бы ни выглядел с процедурной стороны такой процесс соотнесения, несомненно, что понимание значения языкового выражения "предшествует различным формам его проверки (в том числе и практической)" [Колшанский 1975, с.161]. При понимании, таким образом, "вступают в сложное взаимодействие грани содержательности текста и грани опыта реципиента, в результате чего и очерчивается объект понимания, то есть грань понимаемого" [Богин 1982, с.60]. Горизонт понимания может быть тогда определен как знание, совмещенное с пониманием [Богин 1982, с.69], т.е., в предлагаемых выше терминах, как актуализация информационного запаса в рамках внутреннего мира в конкретном эпизоде понимания.
Но верно ли, что информационный запас – это семантическая теория [M.Dummett 1982, с.62], а понимание – это разновидность знания [Carruthers 1983, с.19]? Такое мнение очень спорно. Оно продолжает карнаповскую мысль о том, что понимание системы языка или знака (в рамках такой информационной системы) есть знание семантических правил, позволяющих определить условия истинности [R.Carnap 1938, с.425] {Note 1}.
{Note 1. При воплощении такого взгляда в виде алгоритмов и программ понимание в рамках данного модуля, кроме прочего, связывают с процессом логического вывода, основанного на базе данных, отражающей знания о мире [Lockman, Klappholz 1983, с.59]. Последняя включает, по [A.V.Gershman 1982, с.177], два компонента: 1) знание понятий, передаваемых по ходу коммуникации, и 2) знание о том, как эти понятия воплощены в языке. В другой плоскости имеем противопоставление знаний [D.E.Klemm 1983, с.10]: а) знание отношений между абстрактными понятиями и их определениями и б) знание отношений, возникающих в результате прямого восприятия окружающей действительности. Возможно, окажется удачной попытка представить структуру данных в виде сети отношений между предикатами языка (как в работе [Engelkamp, Zimmer 1983, с.9]): понятия, соответствующие именам, представляют в такой сети терминальные узлы графа отношений, а предикаты имеют статус меток, соотносящих различные узлы (как терминальные, так и нетерминальные) графа.}
-138-
Мы считаем, что, действительно, информационный запас постоянно меняется, приспосабливаясь к обстоятельствам понимания [Moore, Carling 1982, с.11]. Для интерпретации конкретного высказывания извлекаются локальные сведения, используемые для локальной же верификации гипотез. Но точнее будет оказать [N.Cercone 1983, с.IX], что при понимании представляются, организуются и используются знания, а не семантическая теория как чисто языковое образование {Note 1}.
{Note 1. Однако данный модуль не исчерпывает всех задач понимания, а ограничивается выявлением пропозиций [J.Moravcsik 1979]. Именно [J.Campbell 1982, с.17] пропозициональное знание связано с решением действительно интеллектуальных задач (ср. [J.Campbell 1982]). Как показывается в работе [J.Moline 1981, с.29], Платон употреблял термин έπιστήμη в современном значении слова "понимание", а не как "знание" (в отличие от терминов σοφία, λóγος и т.п.). Понимание у Платона соотносится скорее с умудренностью, чем со знанием в современном "информационно-поисковом", пропозиционализирующем, смысле слова. Эта умудренность приходит не после прочтения умных книг, а только после того, как интерпретатор побывал в различных и достаточно сложных обстоятельствах понимания.}
3.1.8. Соотнесение понимания с линией поведения интерпретатора
Часто понимание приравнивают к невысказанному ответу; у Волошинова читаем: "Между пониманием и ответом вообще нельзя провести резкой границы. Всякое понимание отвечает, т.е. переводит понимаемое в новый контекст, в возможный контекст ответа" [Волошинов 1929, с.83]; и далее там же: "На каждое слово понимаемого высказывания мы как бы наслаиваем ряд своих отвечающих слов. Чем их больше и чем они существеннее, тем глубже и существеннее их понимание" [Волошинов 1929, с.123]. Близкое представление и у Л.Витгенштейна: «"Понять предложение" значит "знать, что означает предложение", т.е. быть в состоянии ответить
-139-
на вопрос: "Что говорится в
предложении?"» [L.Wittgenstein
1934/69/74, с.44]. У
Витгенштейна, кроме такого вида реакции, выделяются и другие, в частности:
"понять предложение – значит действовать в соответствии с ним"
[L.Wittgenstein 1934/69/74, с.47] {Note 1}.
{Note 1. Созвучна этому и мысль (см. также [A.J.Ayer 1936/46, с.174]), что в результате понимания меняется линия поведения слушающего. Мысль эта продолжает ту концепцию, согласно которой "наше поведение всегда имеет предпосылкой понимание других людей; большая часть человеческого счастья возникает из-за того, что мы можем почувствовать по образу и подобию чужих состояний души" [W.Dilthey 1900, с.317]. Имеет она своих сторонников и сегодня. Так, Ч.Хоккетт считает, что "слушающие не вычерчивают структурные диаграммы своим интерпретациям (...) Они попросту отвечают [Hockett 1984, с.42].}
В общем случае пониманию могут соответствовать не только реакции в виде "ответа" или прямого действия, но и то, что определяется видом речевого акта (иллокуции) в коммуникативных обстоятельствах. Соответствие говоримого и реакции понимающего Р.М.Харниш назвал locution fit [R.M.Harnish 1983, с.344]. Направленность понимания выражена такими реакциями, как [B.Raphael 1969, с.33-35]: а) проявление знания обсуждаемого предмета, б) способность запомнить смысл обращенных к понимающему реплик, в) способность отвечать на вопросы и г) способность задавать вопросы. Направленность может и не совпадать с ответом на вопросы, с реакцией на приказ и с подобными стандартными формами выражения понятливости (А.Гардинер [A.Gardiner 1932] вообще считал, что подобные реакции не имеют никакого отношения к пониманию языкового выражения). Кроме прочего, конкретная направленность обладает, если угодно, стилистикой исполнения, в частности, может быть нарочитой. Когда в аудиторию на занятия иностранным языком приходит носитель этого языка, слушатели склонны бывают утрировать свои ответные действия. Скажем, когда тот произнесет: Возьмем, к примеру, карандаш, – его аудитория сверхпослушно тянется за своими карандашами, – чего не произошло бы, если бы общение было на родном языке этой аудитории.
В рамках этого же модуля продуктивность понимания – это степень сложности реакций на понимаемое, то, насколько далеко и глубоко содержание речи пускает корни в последующие действия адресата; продуктивность понимания – одна из сторон продуктивности речевого взаимодействия [P.Konietzko 1983, с.71] {Note 1}.
{Note 1. Из этой продуктивности вытекает и рефлексивность понимания, когда чужие действия мы оцениваем как результат интерпретации нашей речи. Например, Х.-Г.Гадамер [Gadamer 1960/86] оценивал понятность высказывания как ту степень, в какой высказывание отвечает на какое-либо – произнесенное вслух или не произнесенное – другое высказывание.}
-140-
3.1.9. Тональность понимания
Поскольку понимание как взаимодействие модулей неоднородно, интерпретатор должен всегда выбирать тональность, обеспечивающую единство, целостность своей интерпретации. Целостная интерпретация выполнена в одной тональности. Этот "ключ" (который сродни музыкальной нотации) определяет взаимодействие модулей на протяжении эпизода понимания, определяя само понятие такого эпизода (ср. иной взгляд на определение "эпизода" в работе [Х.Ыйм 1980]). Тональность меняется, когда в стиле понимания (в рамках одного или нескольких модулей) происходит передвижка. Ведь на разных этапах общения с человеком различной бывает наша симпатия по отношению к точке зрения собеседника; степень активности внимания и приспособленность к обстоятельствам понимания также варьируются. "Дух времени", "стиль эпохи" – относятся именно к тональности понимания.
Тональность соотнесена с развитием понимания в реальном времени, позволяя типологизировать стили понимания {Note 1}. Идея тональности соответствует тому представлению о понимании, согласно которому, начиная читать произведение, написанное в известную эпоху (т.е. обладая уже определенными ожиданиями относительно того, что мы сейчас прочитаем), мы настраиваемся на нужную "волну", которая может так и не меняться на всем протяжении чтения, а может и постепенно передвигаться в ту или иную сторону, скажем, по хронологической оси. Например, настроившись на тональность "эпохи Пушкина", мы постепенно можем передвинуться в сторону ключа "современность", забыв удаленность автора от нас во времени настолько, что даже языковые особенности пройдут незамеченными. Так один эпизод понимания незаметно для нас сменится другим. Набор тональностей, присущих данному индивиду, может быть приравнен к тому, что
-141-
в герменевтике называют "горизонтом
горизонтов" понимания ([H.Kuhn 1940, с.120]; ср. [Богин 1982, с.4]) {Note
2}.
{Note 1. Так, типология понимания, предложенная Ю.Хабермасом [J.Habermas 1981a, с.286], разграничивает перформативно-инструментальную, практически ориентированную, объективизирующую (в противоположность ориентированной на нормы общества) и текстообразующую разновидности, или, в наших терминах, "ключи". Но для этой типологии центральный пункт – то, что мы называем модулем соотнесения с линией поведения интерпретатора.}
{Note 2. По уровням иногда различают следующие типы понимания:
а) семантизирующее (ориентировано на "декодирование" единиц текста},
б) когнитивное (освоение содержательности в рамках текста),
в) смысловое, или "феноменологическое", построенное на "распредмечивании идеальных реальностей, презентируемых вне средств прямой номинации, но опредмеченных все же в средствах текста.
Последние выступают здесь не как знаковые образования, а как ассоциаты другого рода" [Богин 1982, с.53]. Вариативны, соответственно, и "техники понимания" [Богин 1982, с.66], с основными форматами:
а) распредмечивание средств текста,
б) реактивация прошлого опыта значащих переживаний,
в) переконцентрация (переключение личностной установки) [Богин 1982, с.67].
Такие "техники понимания", как нам представляется, характеризуют то, что мы назвали "модулями понимания", и репертуар их поэтому значительно богаче.
Еще одно направление типологизирования – в рамках “когнитивных моделей” – демонстрируется в работе [W.Kühne 1983, с.196 и сл.].}
3.2. Взаимодействие модулей понимания
В итоге понимание предстает как единый процесс, выполненный либо в одной тональности, либо в последовательности тональностей (и здесь аналогия с мелодией и сюитой). Взаимодействие модулей допускает рекурсию, параллелизм операций и диссонанс. Такое представление дает основания характеризовать термин "понимание" как "имя не одного процесса, сопровождающего чтение или слушание, а более или менее переплетенных процессов, взятых на конкретном фоне или в контексте, на фоне конкретных видов фактов, – то есть при реальном использовании известного языка или известных языков" ([L.Wittgenstein 1934/69/74, с.74]; см. также [H.Hörmann 1983, с.233]) {Note 1}.
{Note 1. Степень сложности понимания в коммуникативном аспекте можно [Fillmore 1968, с.214] определить как взаимодействие различных составных частей речевого акта. В терминах Дж.Серля имеем: референциальный, предикативный, иллокутивный и перлокутивный акты (см. [J.R.Searle 1969]). Различным степеням сложности соответствуют и различные виды намерений, реконструируемых при понимании и регулирующих его ход [Fillmore 1968, с.214].}
Понимание включает не только установление того, что сообщается, но и оценочную констатацию Я понял / Я понимаю / Непонятно и т.п. [A.W.McHoul 1982, с.120]. Так, неполное понимание в рамках одного или нескольких модулей, в результате отрицательной оценки ("неясно", "непонятно"), приводит в действие компенсаторный механизм, и тогда
-142-
остальные модули помогают правильно
интерпретировать речь – или понять ее "с грехом пополам". Итак,
"понимание" – оценочный термин, даваемый интерпретации (в той или
иной степени оправданно), когда компенсация возможна.
Выработка же такой оценки – результат "процессов всей духовности" [W.Dilthey 1894, с.172] {Note 1}. Целеустремленность интерпретатора (направленность на достижение понимания) обусловливает обратную связь с говорящим, придавая скорость и автоматизм общению ([Marslen-Wilson, Tyler 1980]; см. также [P.Linell 1983, с.179]). При понимании передаваемые сведения вписываются в структуру знаний интерпретатора, что сопровождается реконструкцией знаний говорящего [Engelkamp, Zimmer 1983, с.33].
{Note 1. Подтвержденность такой оценки – это подтвержденность гипотезы об адекватном понимании, выдвигаемой, по [F.R.Barbò 1983, с.410-411], следующим образом: 1) интерпретатор видит, что другие обладают способностью к речевым действиям того же рода, что и он сам, 2) он выдвигает гипотезу о том, что интерпретируемые знаки передают те же знания, которые вкладывал бы в них и он, 3) подтверждения такой гипотезы он ищет в контексте поведения других лиц – говорящих; но такое подтверждение никогда не бывает окончательным.}
Итак, подчеркивая серийность операций, выполняемых при понимании, а также активность восприятия (при ней анализ контекста сказывается на ходе интерпретации) и организованность составных процедур – модулей понимания (ср. [Wanner, Maratsos 1978, с.122]), добавим, что каждый человек-интерпретатор – личность, обладающая неповторимыми чертами, не всегда позволяющими, в рамках предлагаемой концепции, обойтись подведением под общую схему {Note 1}.
{Note 1. В частности, к варьирующимся по степени следует отнести и те ведущие характеристики понимания, которые иногда [Dijk, Kintsch 1983, с.5] считают присущими пониманию вообще:
1) конструктивность,
2) интерпретационную направленность (когда восприятие речи сопровождается интерпретацией последовательности тех событий, которые в речи описываются),
3) протекание параллельно самой речи,
4) использование презумпций,
5) стратегичность (целенаправленность в создании внутренней картины),
6) социальную функциональность (вовлечение социальных факторов в интерпретацию, по-разному представленное, например, у экстравертов и интровертов),
7) интенциональность,
8) наличие обратной связи с говорящим по поводу мотивации, целей или намерений,
9) ситуативность (ведь в различных ситуациях одно и то же сообщение понимается по-разному).}
Таким образом, "понимание" – оценочный метатермин для процесса и результата взаимодействия интерпретационных модулей. Такое взаимодействие не следует рассматривать как переход от одного модуля к другому без возврата и без параллелизма операций. Предполагает
-143-
модульность и возможность диссонанса. Заставшая нас
врасплох шутливо произнесенная угроза (когда мы не знаем, как расценивать такой
акт речи), неизбитые метафоры, неуместное (по оценке интерпретатора) произнесение
этикетных фраз (например, До свидания!, когда ожидается Добрый день!),
интерпретирование заумных высказываний и предложений с нарушениями
грамматических правил – все это примеры диссонанса при понимании.
В общем же случае, если отвлечься от индивидуальных особенностей и от патологии, модули взаимодействуют следующим образом. Интерпретируя выражение, мы обращаемся к нашим языковым знаниям, получаем модельный мир, включенный в рамки нашего внутреннего мира, с одной стороны, и в рамки реконструируемого внутреннего мира автора речи, с другой. Примерно так же происходит и выяснение замысла высказываний. Модельный мир мы сопоставляем со своим внутренним миром, в разной степени нами осознаваемым. Модельный мир, свой внутренний мир и информационный запас мы корректируем, соотнося их между собой. Результат этого ориентирует нас в наших действиях, как речевых, так и неречевых. Понимание подчинено принципам интерпретации и протекает как построение и верификация гипотез-экспектаций. Взаимодействие модулей и их "настрой" обладают обратной связью с тональностью понимания, в различной степени присущей тем или иным типам личности и меняющейся от одного эпизода понимания к другому.
Назад
| Начало 
книги
| Дальше