2.5.2. Локальные знания: импликация в тексте
Логический вывод по ходу понимания текста и в результате размышления слушающего давно считается неотъемлемой частью интерпретации [A.Gardiner 1932, с.199]. Однако не решен вопрос о том, как протекает
-79-
такое размышление, какой вид имеет хранилище
промежуточных выводов (и является ли это хранилище реальной величиной или
только фикцией теоретиков) и как импликации связаны с глобальными знаниями и со
стратегиями интерпретирования.
Иногда ставят знак равенства между интерпретирующими стратегиями и процессами имплицирования [Li, Thompson 1978, с.249-252], считая, что эти процессы не зависят от свойств конкретного языка, а универсальны. Тогда забывают о возможности выводов, основанных на конкретных свойствах языка. Например, оставляют без внимания тот факт, что в языках с более или менее строгим порядком слов о функции конкретного выражения судят по его позиции в предложении. Да и процесс наложения образцов на экземпляры (см. выше) тогда слишком расширительно приравнивают к размышлению. Мы считаем, что импликации – это локальные знания, часто, но не всегда перерастающие в глобальные: такое чаще происходит при чтении энциклопедий, учебников и исторических романов, чем в обыденном общении.
Следует ли представлять дело так, что, интерпретируя, мы одновременно получаем полный набор всех логических выводов? Видимо, нет. Логический вывод – вынужденно избирателен, это целенаправленная операция [Lockman, Klappholz 1983, с.62]: поскольку память ограниченна, интерпретатор никогда не держит перед своим мысленным взором все логические выводы {Note 1}.
{Note 1. Об этом свидетельствуют логические головоломки типа той, когда сначала говорят: "Представьте, что вы машинист. Поезд из Москвы отправляется в 13 часов ..." (и т.д.) – сообщается масса всевозможных сведений, – и после такого длинного списка условий спрашивают: "Сколько лет машинисту?" Если бы спрашиваемый хранил с самого начала все возможные выводы, он сразу же ответил бы на такой вопрос (назвал свой возраст). Но, как правило, с первого раза с этой задачей не справляются.}
Такой же фикцией, как полное хранилище импликаций, является и "полное значение текста", или "импликация, вытекающая из эксплицитных значений частей этого текста" [E.Hirsch 1967, с.220]. Это полное значение, во всяком случае, не исчерпывает весь набор выводов.
Итак, полнота логических выводов варьируется и характеризует тип интерпретации, выбираемый при достижении конкретной цели, и регулируется избираемой стратегией решения задачи {Note 1}.
{Note 1. Ближе к реальности следующая характеристика "охватывающего значения текста" [Bellert, Weingartner 1980]: это множество всех релевантных следствий, вытекающих из текста и получаемых с помощью: а) обращения к релевантному же фону (к глобальным знаниям, в наших терминах, – к части известных фактов, мнений, предположений, презумпций, правил, оценочных суждений, норм и т.п., реализуемых в конкретный момент интерпретатором в качестве локальных знаний); б) предположений, выдвигаемых в качестве гипотетических связей между высказываниями с целью получить логически непротиворечивую интерпретацию; набор таких связей не должен имплицировать противоречий; в) "объясняющих предложений" – теории, лежащей за фактами, описываемыми в данном научном тексте.}
-80-
Построение охватывающего значения текста – задача "алгоритма дедуцирования" [Lockman, Klappholz 1983, с.62], дающего наиболее вероятные гипотетические интерпретации "от противного". Основанием для такого алгоритма является гипотеза интерпретатора о том, что кажущийся абсурд в чужих словах следует преодолеть собственными силами, поднявшись над своими предрассудками и локальными знаниями (ср. [N.L.Wilson 1959, с.532] и [Quine 1968a, с.152]).
2.5.3. Глобальные знания: конвенции и правила
С этим видом глобальных знаний связаны единообразие, регулярность в интерпретации одних и тех же выражений и обмены высказываниями между различными людьми – членами одного и того же социума или представителей одной и той же культуры. Так, представления о вежливости, уместности и приемлемости высказываний (типа: В доме повешенного о веревке не говорят) варьируются от общества к обществу, и естественно, их относят к условностям – "конвенциям общения" {Note 1}.
{Note 1. Храниться же в памяти конкретного индивида они могут и как императивы (Не говори о веревке в доме повешенного), и как "констативы" (типа: В таких-то обстоятельствах не принято делать того-то). Императивную форму называют тогда правилом, а констатирующую – конвенцией. Сводить вторую форму к первой (как делал, например, В.Дильтей, считавший, что искусство интерпретации протекает по правилам, см. [W.Dilthey 1900, с.320]) не вполне справедливо. При формализации результатов исследования этого вида знаний в 1960-1970-х гг. обычно прибегали к нотации типа генеративных правил. Такой прием весьма ограничен, в последнее время все чаще стали говорить именно о конвенциях, а не о правилах. Тем более, что здесь вопрос именно о форме представления знаний, о дидактических приемах усвоения этих знаний. История усвоения конвенций (в констатирующем или в императивном виде) сказывается на предпочтениях исследователей: если человек дошел до формулировки конвенций без посторонней помощи, т.е. без усвоения предписаний, заданных в явном виде (например, понял, что хорошо и что плохо говорить, когда пытаешься добиться своих целей), то он скорее сформулирует свои наблюдения в виде констатации; воспоминания же о замечаниях негативного характера, сделанных ему когда-то другими, он, возможно, так и будет хранить в вида запрета ("Не делай того-то").}
-81-
В интерпретации многое, но не все зависит от условностей. Кроме этого вида глобальных знаний, в интерпретации участвуют знания о фактах (нивелировка такого различия приводит к заведомо противоречивому представлению, что познание вообще условно, – критику см. в работе [Мельвиль 1968]), знания локального характера (см. выше), стратегии и т.д. Примером преувеличения роли конвенций является то положение, что значение в разговоре выводится из знаний о контексте и из "конвенционализированных" интерпретаций, а не из анализа семантики произносимых слов [Tannen, Öztek 1977, с.516]; вот почему, считают сторонники этого взгляда, выражения с противоположной семантикой (типа англ. I couldn't саrе less и I could care less или русские Это событие трудно переоценить и Это событие нетрудно переоценить) интерпретируются одинаково, когда заранее ясны намерения говорящего: на буквальное языковое значение не обращают тогда столь пристального внимания, как в случае неясности замысла собеседника. Последнее условие – ясность замысла – сводит на нет попытку экстраполировать конвенции на все виды используемых знаний. Указанное положение должно быть скорректировано: конвенция, привязывающая высказывание целиком к некоторой ситуации, интерпретируемой в полном ее охвате (скажем, к типовой ситуации), всегда уменьшает семантическую независимость компонентов предложения [I.Fónagy 1982, с.51].
Набор конвенций неоднороден. Хотя все их объединяют такие свойства, как имплицитность, угроза санкций со стороны общества при нарушении конвенций (эти санкции также принимаются по определенным социальным "рецептам", учитывающим "тяжесть нарушения": так, за нарушение табу не всегда штрафуют), а также усвоение, или благоприобретенность (они, как правило, известны уже дошкольнику, а в школе только закрепляются), – тем не менее, конвенции интерпретирования высказываний и текстов о реальном не совпадают с конвенциями интерпретирования фантастики {Note 1}. Это во-первых.
{Note 1. К конвенциям о реальном относятся, например, следующие: 1) следует верить в истинность высказываний говорящего (и соответственно, дополнять собственную модель реальности), если только нет повода для сомнений; 2) будьте готовы защитить истинность высказываний, в которые вы верите, как только от вас этого потребуют; 3) если вы считаете высказывание несоответствующим действительности и если при этом высказывание чем-то для вас дорого, следует приложить дополнительные усилия для выяснения истины и быть готовым к защите или опровержению такого мнения. Конвенции о вымысле (в частности, об интерпретации художественного вымысла) в этом отношении противоположны названным, а именно: 1) автор должен верить в правдивость своих высказываний и всех логических следствий из них, а также (насколько это вообще возможно) быть готовым к защите их от сомнений со стороны других; и 2) интерпретатор-адресат (не автор) должен верить в истинность высказываний и следствий, принимая даже явные нарушения искренности автора, – но при этом интерпретатор четко должен различать модель реальности и модель внутреннего мира этих высказываний, а расхождения между моделями не всегда связывать с ошибочностью или ложью (см. [J.Wirrer 1982]).}
-82-
Во-вторых, различаются:
а) репрезентационные конвенции, с двумя разновидностями – идиосинкратичные (индивидуальные) и культурообусловленные и
б) "психологические факторы" (т.е. внерепрезентационные конвенции интерпретирования) [M.J.Cresswell 1982, с.72].
И те и другие призваны дополнять "намеки восприятия", содержащиеся в объекте интерпретации и могут быть противоречивыми. Например, как в высказывании А у нас сегодня кошка родила вчера котят (искаженная цитата из С.Михалкова) или Петров всегда обычно сначала нагрубит, а потом извинится. Репрезентационные конвенции участвуют в построении внутренней картины высказывания, а внерепрезентационные являются своеобразным катализатором интерпретации.
В-третьих, различаем, вслед за С.Фишем, конвенции языка, жанры (этот вид близок понятию "жанра речи" у М.Бахтина, см. [Бахтин 1979], а также [A.Wierzbicka 1983]), социальные и культурные конвенции [S.Fish 1976a]. Это различение связано со степенью "охвата". Так, один носитель языка (т.е. тот, кто владеет конвенциями языка) не всегда является носителем тех же культурообусловленных конвенций, что и другой. Например, арабы-христиане и арабы-мусульмане в Сирии владеют одной и той же диалектной разновидностью арабского языка, обладая различными традициями истолкования символов культуры. Социальные и культурообусловленные конвенции также не всегда совпадают: один и тот же обряд приветствия при встрече может по-разному реализоваться, в зависимости от социальной принадлежности людей (попробуйте похлопать по плечу своего профессора, и вы сразу почувствуете это). Однако все эти виды конвенций взаимозависимы. Так, различия в культурообусловленных конвенциях между носителями английского языка в метрополии и в США [А.Д.Швейцер 1963], между испаноязычным населением Испании и Латинской Америки [Г.В.Степанов 1963] (подобные примеры могут быть умножены) сказались, в конечном итоге, и на конвенциях языка, и на социальных конвенциях (например, о формах обращения на "ты" и на "вы" в Латинской Америке, закрепленных в языке, см. [Г.В.Степанов 1963]). То, что одна и та же конвенция может быть одновременно отнесена к нескольким разрядам, не обязательно свидетельствует о недостатках таксономии.
-83-
Это же соображение, основанное на некоторых теориях памяти в современной психологии (см., например [Найссер 1976], [Величковский 1982]), справедливо и по отношению к перекрестной классификации видов глобальных знаний вообще {Note 1}. Протекание событий в общении, естественно, должно отражаться локальными знаниями, иначе мы не будем помнить, что нам говорили раньше и что мы сами говорили. А "сценарии" общения могут быть как типовыми (глобальными) – заготовленными раз и навсегда (типа ритуальных действий, фраз-клише, обмена приветствий и т.п.), так и составляемыми каждый раз заново в соответствии с существующими нормами-конвенциями (локальными). Как показывают исследования (см. [Nelson, Gruendel 1979]), удельный вес заготовленных сценариев по отношению к новаторским ходам в общении варьируется и может быть связан с "коммуникативным созреванием": так, у детей этот вес выше, чем у взрослых. Однажды использованный (локальный) "сценарий" может ритуализироваться и войти в состав конвенций многоразового пользования; так возникают глобальные сценарии – обычаи типа рукопожатия, снимания шляпы, обращений в начале торжественной речи и т.п. {Note 2}.
{Note 1. Так, по [Auwärter, Kirsch 1982, с.92], установление рамок для интерпретации (т.е. помещение выражений в уместный контекст по ходу интерпретирования) происходит с помощью следующих инструментов: 1) нормы осуществления коммуникации, типа тех, которые рассматриваются П.Грайсом с его "принципом сотрудничества" [Grice 1975], Ю.Хабермасом [J.Habermas 1981] и др. (см. [R.Lakoff 1973]; [Brown, Levinson 1978]), – они в наших терминах относятся к глобальным знаниям, 2) действительные или предполагаемые планы, "сценарии" общения ("скрипты", "схемы" или "фреймы"), используемые в реальном проведении в жизнь тех или иных стратегий и приводящие к цепочке реальных событий в общении (см. [Schank, Abelson 1977], [Rumelhart, Ortony 1976], [E.Goffman 1974], [Bransford, Franks 1971], [Bransford, Johnson 1973]).}
{Note 2. Речевые конвенции могут дублировать невербальнне нормы. Например, в работе [E.Clark, Clark 1979, с.787] показывается, что интерпретирование даже окказионализмов связано с "прагматической конвенцией", согласно которой говорящий обязан своими высказываниями денотироватъ тип ситуации, для которого он предполагает с достаточными основаниями способность интерпретатора легко выявить требуемый смысл однозначным образом на базе общих для говорящего и адресата знаний. Эта конвенция по духу близка "принципу сотрудничества" П.Грайса (а некоторые считают данную формулировку равносильной такому принципу, см. [M.Aronoff 1980, с.66-68]). Отметим, что в ней знания языка переплетены со знаниями жизни настолько неразрывно, что дают основания для того, чтобы – пусть даже только метафорически – поместить язык и речь в разряд категорий жизни.}
Это и подобные обстоятельства выдвигают лингвистическую теорию на роль истолкователя отношений между языковыми формами и результатами интерпретирования. Один из путей задания инструментов для этого – построение грамматики языка [R.Bartsch 1979, с.23], интерпретационной грамматики [Бондарко 1988]. Ведь конвенции языка и конвенции жизни при интерпретировании соположены.
Назад | Начало
книги | Дальше